— Я все понял, Иван Антонович, — сказал Илья и не узнал свой голос. — Значит, не суждено мне быть Садовником. Хорошо хоть, что инструменты сохранил. У меня и тут закавыка — люблю работать своим инструментом.

— Вот-вот. Тебе до сих пор мешают замашки хирурга. Поливит — еще полбеды, вы все им чересчур увлеклись. Славик, правда, светлая голова, учуял подвох в этой машинке, но мы сейчас не об этом… Беда в том, что ты и не искал других путей. Не пытался искать. Раз чужая душа — потемки, то ты решил и не утруждать себя особо. А теперь, я так понимаю, и вовсе умываешь руки?

— Иван Антонович, — взмолился Илья. — Ну, провалил я свой экзамен — факт. Так что ж теперь — всю жизнь терзаться, что ли?

— Да, да, терзаться! — рассердился старик. — Ты думаешь, я отчислю тебя из Школы? Нет уж! Даю тебе, Ефремов, год. Иди и совершай подвиги, — старик хмыкнул. — Тоже мне Геракл.

Слова эти — неожиданные и радостные — озадачили Илью: наставник мало чтил современный способ общения, где владыкой была строгая логика и предельная ясность мысли. Речь его чаще всего напоминала овеществленный в словах поток сознания со всей его непоследовательностью и метафоричностью, запутанными улочками ассоциаций и кажущимися логическими тупиками. Тем не менее за изобразительными атрибутами, которыми охотно пользовался Иван Антонович, всегда чувствовалась прозрачная струя мысли. «Все ли я правильно понял?» — подумал Илья.

— Мне что — сознательно искать эти самые… подвиги? — поинтересовался он.

Впервые за время тягостного разговора на лице старика мелькнула улыбка, и оно как бы немножко подтаяло.»

— Нет, конечно, — проворчал он. — Я пошутил. Что тебе делать весь год?.. Просто жить.

Над лесопарком разлилась знакомая мелодия.

— Сигнал ужина? — удивился наставник. — Заговорились мы. Недаром еще древние приметили, что неприятные разговоры длятся гораздо дольше приятных. Так что? Поужинаем позже вдвоем или не будем терять удовольствие?

— Общий стол. Конечно же, общий, — поспешно сказал Илья. Его потянуло к людям. Там уютный зал столовой, там неполированное светлое дерево и непридуманные улыбки.

— Тогда побежали.

Они бежали сначала по сумеречным тропинкам, потом по широким аллеям, посыпанным зернистым, будто крупная соль, песком, и вовсе не думали о том, что уже тысячи лет назад, на заре своей цивилизации, человек сделал удивительное открытие: вместе сеять хлеб легче, а есть — слаще.

Где-то рядом цокала белка. Но то ли слишком густой была листва, то ли рыжей попрыгунье не сиделось на одном месте — Антуан так и не разглядел ее. Покрутил, покрутил головой и пошел дальше.

Он специально приземлился не на крышу института Контактов, а километрах в двух от его здания, чтобы прогуляться по лесу. Здесь пахло смолой и нектаром, и этот букет казался немного странным: он предполагал сосну и гречиху, а по обе стороны тропинки росли одни дубы да зеленел орешник.

Белка зацокала громче. В кустах орешника вдруг что-то затрещало, и на поляну, открывшуюся по ходу впереди, выпрыгнул полосатый зверь.

Антуан замер. Шагах в двадцати от него щурил желтые глаза тигр.

«Как же так? — мысли вмиг смешались. — Рядом с институтом… Закричать, может, кто услышит?! Нет, не успеют… Палка, камень? Ничего! Ничегошеньки рядом нет… Значит, бой. Если не уйдет, не свернет, если прыгнет — бой!»

Антуан весь напрягся.

Послушное приказу мозга, тело человека приготовилось к смертельной схватке. Каждый мускул его мгновенно вспомнил сложную науку тренировок, а рассудок, успевший погасить вспышку страха, назидательно заметил: «Теперь ты понял, почему вас, Садовников, учили буквально всему? В том числе и искусству боя? Совершеннейшему и страшному искусству, в которое, кроме вас, посвящены только исследователи дальнего космоса».

Зверь зарычал. Как-то глухо, даже по-домашнему, будто в огромной кошке при виде человека шевельнулось нечто, заставлявшее ее младших родственников тосковать по ласке и искать убежища у веселого костра. Только теперь Антуан заметил, что тигр держит в пасти добрую половину антилопы — рога мертвого животного цеплялись за траву. «Очень хорошо, — мелькнула четкая мысль. — Во-первых, хищник сыт; во-вторых, чтобы бросить добычу, надо потратить четверть секунды. Прекрасный подарок судьбы — такая огромная фора…»

Тигр мотнул головой, фыркнул и не спеша побежал к человеку. Шагах в десяти от Антуана он бросил добычу, присел. Разинулась окровавленная пасть.

Антуан тоже присел, готовясь к встречному прыжку.

Но зверь вдруг зевнул и отвернулся, как бы утратив всякий интерес и к своей добыче, и к неожиданному сопернику. А за спиной у Антуана засмеялись. Звонко, в два голоса.

— Сюда, Рик, сюда, — позвал зверя высокий блондин. Рядом с ним стоял коренастый загорелый парень в голубой форме института Контактов.

— Вы сами виноваты, — укоризненно заметил он, весело глядя на Антуана. — Это экспериментальная биозона, и я ума не приложу, как и зачем вы проникли через ограждение?

— С неба, — ответил Антуан, все еще опасливо косясь на тигра. — Рейсовый гравилет высадил. Прогуляться по лесу захотелось.

— Зона — не место для прогулок, — назидательно сказал загорелый. — Хотя вы и помогли науке. Саша, — обратился он к напарнику, — зарегистрируй подношение Рика как внеплановый эксперимент. Серия — активная помощь человеку, условия — максимально приближенные к реальным…

— Собственно, я здесь не посторонний, — Антуан протянул загорелому карточку экзаменационного задания.

— Наконец-то мы сразимся. Ну, держись, Парандовский, — с напускной угрозой промолвил тот и представился: — Валерий Платов, специалист по Гее.

— Вы считаете, что Парандовский не прав? — поинтересовался Антуан. — Но у него несокрушимая логика. Я в пути познакомился с протестом… Впечатляет: «в процессе биологической эволюции выживают те, кто достоин жизни… человек не имеет права вмешиваться… изменять объективные законы природы…»

— Это машинная логика, — тихо отозвался Саша. — Он абстрагирует чужую жизнь, не узнав и не поняв ее. Несчастную и задыхающуюся.

— Полно вам, — сказал Валерий, и Рик мотнул головой, как бы соглашаясь с ним. — Такие вопросы одним наскоком не решают.

На дорожку прыгнула белка. Хвост распушен, в передних лапках орех. Белка зацокала требовательно, даже сердито. Отпрыгнула в сторону, опять вернулась на тропинку.

— В кладовую свою приглашает, — пояснил Платов. — А Рик мясо вам предлагал, — обратился он к Антуану. — Вот какие у нас звери…

— Пойдемте, — сказал Саша. — Вам надо повидаться с Яниным, а он куда-то собирался.

О Янине ходило много легенд.

Ветераны Службы Солнца считали, что в лице руководителя объединенного института Контактов пропадает идеальный Садовник, а Янин, когда ему говорили об этом, смеялся и отвечал: «Нет-нет, мне легче с фторовой медузой договориться, чем с соплеменником… Да и вам выгодно — свой человек в институте».

Хозяйство Янина все разрасталось, так как люди его занимались в основном предварительными исследованиями новооткрытых миров, а в них — мирах-то — не было недостатка. Несколько десятков планет, на которых обнаружили жизнь, обхаживали легионы специалистов из института Янина, а Гея с ее гуманоидами вообще была на положении баловня. Янин лично отбирал для нее наблюдателей, летал туда дважды в год, хотя свирепые аборигены еще в первой экспедиции умудрились раздробить своему опекуну кисть руки. Янин и тут нашел место для шутки. «Не-е, — говорил он, — они ребята славные. Просто я поспешил подсунуть им принцип действия пращи»…

Кроме всего прочего, академик Янин упорно и мощно воплощал в жизнь свое понимание любого контакта с внеземными мирами как проявления активной доброты. «Экологический кризис Земли, — любил повторять он своим последователям, — учит нас если не любви к каждому камню, то по крайней мере уважению к его суверенности и праву сохранять в неприкосновенности свою кристаллическую структуру». Над его изречениями порой посмеивались. Янин не обижался, тут же заводил разговор, например, о примитивных формах сознания и нарочито-доверительно сообщал: «А вы знаете, что путь к сердцу аборигена лежит через его желудок?» Антуану чрезвычайно нравился и стиль его научных работ — минимум академичности, минимум истории вопроса, одни предпосылки и выводы. Янина упрекали: где, мол, ваши доказательства? А он без тени улыбки пожимал плечами: «Зачем доказывать очевидное? Я не пишу спорных вещей. Это все, увы, аксиомы…»