Мало что изменилось, подумала Бренда. Вот опять передо мной любимая тетя Деборы, ее круглое, сияющее лицо и добрые, улыбающиеся глаза.

– А у нас будут котята, – объявила Эми. – Они у кошки в животике.

– Эми, ты будешь пить лимонад? – спросила Бренда.

– Я не люблю лимонад, он кислый. А вы любите котят?

– Не знаю, у меня никогда их не было.

– У вас не было котят?!

Глаза ребенка стали большими, как блюдца, в них ясно читалось: как же вам не повезло. Это хуже, чем автокатастрофа.

Эми повернулась к сестренке, чтобы разделить с ней ужас от услышанного. Энни покачала головой. Она явно жалела бедную тетю.

Бренда почувствовала, что попала в совсем другой мир. Насколько она знала, нынешние девочки наряжают куклу Барби и танцуют тяжелый рок. А то смотрят телевизор, мажутся материнской косметикой или крадут у родителей мелкие деньги. Для нормальных детей котята – чушь собачья.

– Пожалуй, я выпью лимонада, – сказала она экономке.

– Но он, правда, кислый, – предупредила Эми, скорчив гримаску.

– Ничего, я тоже не сахар, мы хорошо поладим, – сказала Бренда, глядя на священника, вносящего ее чемоданы.

– Ну, вот и ваши пожитки, Бренда.

– Меня зовут Би Джей, черт возьми.

– Не ругайтесь при детях, – тихо предупредил он.

– Извините, но я не Бренда, никто меня так не называл. Просто моя беременная мать смотрела какую-то мыльную оперу, в которой была героиня с таким именем.

– Но Бренда – красивое имя, очень женственное, как и вы сами, – сказал Хэмиш и добавил: – Иногда.

– Господи Боже, дай мне сил, – вздохнула Бренда. И услышала, как он засмеялся:

– Уже взываете к Богу?

Взобравшись на стул, Энни сложила руки крест-накрест на столе, опустила на них белокурую головку и молча, уставилась на гостью. Эми порхала по кухне, без умолку болтая о своей учебе в первом классе, куда она только что поступила, о том, что она ездит туда на автобусе, «как все большие дети», о том, что любит играть в китайские шашки и терпеть не может ананасы, потому что они щиплются. Показала Бренде шатающийся зуб и сообщила, что сегодня ей не нужно переодеваться, потому что у них гостья, и можно остаться в нарядном платье, в котором она ходит в школу.

– А папа собирается спать в кабинете, – объявила девочка, прыгая на одной ножке.

– Ты что, так все время и болтаешь? – спросила Бренда.

– Да, вот так и болтаю. Миссис Би зовет меня трещоткой. А папа говорит, что с тех пор, как я выговорила первое слово, я так и не замолчала. – Она засмеялась, словно зазвонил серебряный колокольчик. – Но это он шутит: я же молчу, когда сплю, и молчу в церкви. Или в школе, когда полагается молчать.

– А почему ты такая разговорчивая? – спросила Би Джей, невольно сравнивая девочку с отцом, в котором тоже поражали открытость и бьющее через край жизнелюбие.

– Мне много о чем нужно вам рассказать, – ответила Эми. – А вы, наверное, не умеете так болтать.

– Пожалуй, умела пару месяцев назад. Может, когда-нибудь снова научусь.

Хэмиш еще раз сходил к машине за вещами, и теперь уже все было на втором этаже, в спальне. Бренда отметила еще в больнице, как разумно он отобрал одежду, ничего не упустив из виду; надо же, знает, что в первую очередь нужно женщине. Сейчас она наблюдала, как он неторопливо двигается по дому, любовалась его широкими плечами и плавными движениями. Наверное, немалому числу женщин вскружил он голову до женитьбы, думала Бренда. А может, у него и сейчас кто-то есть?

Стоп. Не будем предаваться этим мыслям. Бренда попыталась улыбнуться Энни. Но ребенок не ответил, хотя голубые глаза следили за каждым движением девушки словно завороженные. Би Джей подмигнула – тоже не подействовало; состроила гримасу – Энни лишь сощурилась на миг.

Бренда никогда не чувствовала себя такой беззаботной, как худенькая Эми с копной курчавых каштановых волос или белокурая Энни. И никогда не могла себе позволить быть просто девочкой, будущей женщиной, любить красивые платья, надеть когда-нибудь такое розовое в оборочках, какое сейчас на Энни. Ей вечно приходилось бороться за внимание отца, соревнуясь с атлетами, его фаворитами, пытаясь доказать ему, что она ничуть не хуже этих парней и может работать вместе с ним, потому что умна, потому что сама спортсменка и интересуется его делом.

Как ни старалась Бренда, она не вспомнила случая, когда бы могла вспрыгнуть с разбегу на отца, как вот эти девчонки. А если бы попробовала, он отшвырнул бы ее, сочтя это дурацкой причудой. Не могла себе представить, чтобы он положил ей руку на голову, как Хэмиш, таким нежным, ласковым движением. Да носил ли он меня, маленькую, на руках? – думала она.

Жизнь Би Джей изменилась, конечно, когда она стала подростком. Парни стали заглядываться на нее, а она изо всех сил занималась спортом, чтобы отец мог с гордостью демонстрировать ее своим приятелям. И вот что из этого получилось. «Попробуй поцеловать мою дочку, – говорил отец ее ухажерам, – и она забросит тебя в Африку». А когда отец стал рассказывать всем подряд, какая у него дочь «сердцеедка» и «жутко спортивная баба», она окончательно поняла, чем его можно купить.

И вот теперь ей двадцать семь лет и на счету ни одного серьезного романа с мужчиной. Правда, она встречалась время от времени то с одним, то с другим, но всегда держала их на расстоянии.

– Я с таким нетерпением ждала вас, – вдруг сказала миссис Биллингс. – Дебора говорит о вас, не переставая. Мы обе следили за вашей карьерой. Вы самая мужественная женщина из всех, кого мы знаем. Мне так хотелось бы, чтобы племянница походила на вас.

Бренда от удивления не сразу нашлась, что сказать.

– В самом деле? Спасибо, миссис Би. А я всегда восхищалась Деборой: такая хорошая, нормальная девушка.

Она не надеялась, что миссис Би ее поймет, но та с усмешкой взглянула на нее и переменила тему:

– У вас замечательные фотографии. Я рада, что вы кое-что привезли с собой. Пастор как раз развешивает их в спальне.

– Что? Не совсем поняла вас.

– Я говорю о фотографиях, которые он пронес мимо нас несколько минут назад. Я их сразу узнала.

– Где Хэмиш? Мне надо поговорить с ним, – забеспокоилась Бренда. Она не видела, что именно он носит мимо них, знала только, что перетаскивает из машины ее пожитки. Выбранные на его вкус.

Поднявшись с кресла, миссис Би проковыляла к лестнице и позвала:

– Пастор! Би Джей хочет говорить с вами, не знаю о чем. Кажется, о фотографиях.

Через пару минут фигура священника возвышалась над девушкой.

– Что вы там делаете? – воскликнула она, не обращая внимания на его улыбку.

Не отвечая, он схватил ее на руки и понес в другую комнату. Это была столовая с окном, выходящим на застекленную террасу. Посередине красовался древний столовый гарнитур. Хэмиш прошел со своей ношей сквозь арку в правой стене, а затем стал подниматься по лестнице с отполированными до блеска деревянными перилами.

Поднявшись до середины марша, Хэмиш с минуту передохнул, потом понес девушку дальше. У нее уже пропало желание скандалить: слишком приятно было прижиматься к нему, вдыхать запах его лосьона, чувствовать его твердую, мускулистую грудь. Он нес ее легко, осторожно, словно ребенка.

На верхней площадке он свернул налево и вошел в спальню. Двуспальная кровать старинного образца, с пологом на четырех столбиках стояла так, чтобы свет из окон не мешал спать. Священник усадил Бренду на край кровати и подошел к стене, где уже висели две фотографии в блестящих рамках.

– Зачем вы это сделали?

– Думал, вы будете чувствовать себя как дома, видя здесь эти фото. Если бы они вам не нравились, вы не повесили бы их у себя в спальне.

Бренда почувствовала себя разоблаченной, словно он без приглашения вошел в ее внутренний мир.

– Они мне нравились там, где висели! – огрызнулась она и прикусила язык, чтобы не нагрубить ему еще больше.

У Хэмиша в буквальном смысле опустились руки, улыбка исчезла. Выражение лица было таким растерянным, что девушка почувствовала раскаяние.