– Вы допускаете, что могут наступить другие времена, когда быть богатым флорентийцем во Франции станет не безопасно? – спросила Фьора.

Старик снова вздохнул, на этот раз еще тяжелее.

– Боюсь, что они настали, дочь моя. И подтверждение тому, как ни печально мне об этом говорить,– то, что случилось с вами. Вы не сами покинули Париж, вас вынудили это сделать.

Фьора пожала плечами.

– При дворе, конечно, никто открыто не говорил мне об этом, но я чувствовала все возрастающий холод. Загадкой же для меня остается поведение моих земляков в Париже. От меня отвернулись даже те, кто просто обязан был помочь мне. Вы знаете, сеньор Гвиччардини, что мне отказало в поддержке парижское представительство торгового дома Бельтрами. После этого мне не оставалось иного выхода, как покинуть столицу.

– Да, и это весьма прискорбно. Что вы намерены делать, дочь моя?

Хотя последние несколько дней Фьора провела в беспрестанных раздумьях на эту тему, она так и не смогла дать ясного и четкого ответа сеньору Гвиччардини. После некоторого молчания, начинавшего неоправданно затягиваться, Фьора, наконец, вымолвила:

– Не знаю. Клянусь святой девой Марией, не знаю. Я так надеялась, что путешествие из Парижа в Авиньон даст мне возможность спокойно поразмыслить на эту тему и определиться, как быть дальше. Однако я только запуталась. Поначалу мне казалось, что все мои проблемы разрешатся, как только в моих руках окажется хоть немного денег. Возможно, я осталась бы в Авиньоне или, уладив свои финансовые дела, вернулась в Париж. В общем, выбор у меня был невелик. Но теперь, после того, что вы мне сообщили, я просто теряюсь... Мне нечего вам сказать... пока.

Расчувствовавшись, она всхлипнула и опустила голову, вытирая промокшие глаза.

Сеньор Гвиччардини тут же вскочил из-за стола и, подойдя к Фьоре, по-отечески обнял ее за плечи.

– Не плачьте, дочь моя. Святая дева не оставит нас своим покровительством. Во-первых, можете смело полагаться на меня. К сожалению, господь бог наградил меня и мою покойную супругу...

– Как, покойную? – в глубоком изумлении промолвила Фьора, забывая о собственных слезах.

Сеньор Гвиччардини грустно улыбнулся.

– Да, да, вы не ослышались, дочь моя. Не прошло еще и девяти дней, как я похоронил свою верную Лауру. Впрочем, и я, и она должны благодарить господа за то, что он призвал ее к себе.

– Почему?

– Она была больна. Тяжело больна. Один всевышний знает, сколько мне пришлось пережить, наблюдая за ее мучениями. Я знаю, что она не хотела мучить меня, заставляя просиживать у ее постели целыми ночами. Чем быстрее бы это закончилось, тем было бы лучше для всех. Так оно и произошло...

Старик немного промолчал.

– Боже мой, до чего же порой бывает причудлив и извилист проложенный нам создателем путь. Еще несколько лет назад я сам чудом избежал чумы. Она прибыла сюда вместе с моряками одного из судов, ходивших на Восток. Если бы не смелость хирурга, просто-напросто вырезавшего мне все язвы, мы с вами встретились бы только на страшном суде. Однако господь бог тогда пощадил меня. А вот теперь, когда у моей покойной супруги обнаружилась эта страшная язва, которая съедает человека изнутри, господь бог избавил ее от лишних мучений. Да святится имя господне!

Он снова обнял Фьору и с нежностью провел своей сухой морщинистой рукой по ее пышным черным волосам.

– Ты устала, дитя мое. После долгого путешествия тебе обязательно нужно отдохнуть. Сейчас я вызову кого-нибудь из учеников, и тебя проводят в мой дом. Там сейчас никого нет, кроме слуг, и ты будешь у меня самым желанным гостем. Думаю, тебя обрадуют такие приятные мелочи, как горячая ванна с солями и благовониями, широкая мягкая кровать в комнате для гостей и прекрасный ужин. Между прочим, таких ароматических масел, которые есть в моем доме, не сыскать даже при иных королевских дворах. Они дожидаются именно тебя. Моей покойной супруге, сохрани и упокой господь ее душу, так и не пришлось ими воспользоваться.

– А как же вы? – уже немного успокоившись, спросила Фьора.

– Мне нужно отдать несколько распоряжений, касающихся неотложных дел с векселями одного из принцев крови, а потом я сразу же отправлюсь следом за тобой. Пока ты будешь приводить себя в порядок и отдыхать после долгой дороги, я позабочусь о праздничном ужине. Да, и хочу принести свои извинения за то, что никто не встретил вас на пристани. Из-за этих последних событий...

– Нет, нет, не надо извиняться,– торопливо сказала Фьора,– я все понимаю.

– Где твой багаж?

– Он остался на судне. Оно называется «Санта-Исабель». Его очень легко найти. Оно, наверное, самое маленькое среди всех кораблей, которые стоят у пристани. Капитан сказал, что купил его в Испании.

– Наверное, это бискайская урка.

Фьора с удивлением посмотрела на него.

– Откуда вы знаете?

– Я много знаю, дочь моя. Может быть, потому, что я много путешествовал. Но об этом я расскажу тебе как-нибудь в другой раз. Я немедленно пошлю людей за твоим багажом.

Дом сеньора Паоло Гвиччардини был настоящим дворцом. Когда-то его построили невольники-сарацины специально для короля Франции, приезжавшего в Авиньон к папе Римскому.

Это была огромная постройка, окруженная оградой, с широким просторным двором. В пределах одной и той же ограды, одного и того же двора она с большой точностью и полнотой воспроизводила ту картину нравов и всей жизни народов, которая воплощена в архитектуре. Здесь было множество чудесных маленьких галерей, маленьких балконов, мелких, разбросанных там и сям украшений.

Из всего этого вместе вырастало нечто величественное, радующее глаз. Двор окружали несколько внешних и внутренних галерей, из которых по характеру украшавших ее орнаментов выделялась главная. Эта галерея заканчивалась прекрасной лестницей, которая шла с этажа на этаж и вела во внутренние покои дворца.

Вместе с тем легкость лестниц, своеобразные изящные скульптуры, немногочисленные, но наверняка пленившие любого ценителя прекрасного – все, вплоть до почти монастырского расположения комнат, свидетельствовало о сдержанности и простоте нравов. Нельзя было не восхищаться этими галереями, капителями отдельных колонн, этими поразительными по-своему изяществу статуэтками.

Фьора, которая не могла пожаловаться на то, что выросла в нищете или даже скромности, тем не менее была поражена этой необычной архитектурой, в которой одновременно проглядывали строгость и легкомыслие, богатство и скромность.

К тому же, дом сеньора Гвиччардини был совсем не похож на помпезные и выспренные дворцы принцев крови, которые были главными предметами архитектуры Парижа. Там стены словно кричали о богатстве и знатности. Здесь же богатство не раздражало, а, напротив, умиротворяло.

Две горничных провели Фьору и Леонарду в большую комнату для гостей, куда внесли и большой дорожный сундук. Несмотря на февральскую прохладу и кажущиеся тонкими, почти ажурными стены, в доме было настолько тепло, что Фьора могла ходить по комнате босиком в одной длинной белой шелковой рубашке.

Распаковав дорожный сундук и достав оттуда огромный черепаховый гребень, Фьора уселась перед зеркалом и протянула гребень Леонарде.

– Расчеши мне волосы.

Гувернантка, не скрывая своего восхищения густой черной шевелюрой хозяйки, стала медленно водить гребнем по волосам.

– Как ты думаешь,– неожиданно спросила Фьора,– черный цвет по-прежнему не моден во Флоренции?

Леонарда растерянно улыбнулась.

– Даже не знаю, что и сказать, ваша милость,– медленно произнесла она, словно невзначай напомнив своей хозяйке о титуле герцогини, который она носила.– Мы так давно не были во Флоренции и не получали оттуда никаких известий...

– А как ты думаешь, что сталось с нашим домом? Чтобы не портить настроение себе и хозяйке, Леонарда благоразумно промолчала.

– А у сеньора Гвиччардини прекрасный дворец,– продолжила Фьора.– Ты обратила внимание, Леонарда, какие здесь балконы и галереи? А таких скульптур не было даже у моего отца.