Двуколка медленно ехала по запруженным людьми улицам Авиньона в направлении прихода святого Петра. Здесь, вокруг биржевой площади, располагались все самые богатые торговые дома и представительства флорентийских банков, среди которых был и банк Бельтрами.

Улица проходила вдоль левого берега реки Дюранс, затем возница направил лошадь на мост святого Бенезета. Вдоль берегов стояли дома и проходила проезжая дорога. Жители каждого из этих домов, расположенных почти на самом берегу, могли спускаться к реке по деревянным или каменным лестницам. Лестницы эти были защищены со стороны реки крепкой железной решеткой или дверью, обитой гвоздями.

В домах здесь, как и в Венеции, имелось два выхода: один на сушу, один на воду. Со стороны реки эти дома выглядели очень своеобразно, и по виду каждого дома можно было безошибочно определить, чем занимается его владелец, узнать, какие у него привычки, как его хозяин использует близость к реке и, вместе с тем, как он злоупотребляет этой близостью.

На нескольких мостах, перекинутых через Дюранс, были построены водяные мельницы, иногда даже мешавшие судоходству.

Некоторые из этих водоемов могли бы пленить своей живописностью любого художника. Переплеты балок, подпиравших мельницы, их колеса и шлюзы выглядели причудливой лесной чащей. Торчавшие из воды сваи, служившие опорой нависающим над водой зданиям, производили весьма своеобразное впечатление.

В еще не успевших зарасти тиной запрудах огромные решетки разделяли друг от друга участки разных владельцев, расположенные на одном и на другом берегу.

Вот сейчас, судя по всему, Фьора находилась в квартале, Принадлежавшем меховщикам.

В то время горожане, промышлявшие одним и тем же ремеслом, не были рассеяны по всему городу, а, напротив, сосредотачивались где-то в одной части и таким образом представляли собой внушительную силу. Они бывали объединены в цех, который ограничивал их численность. К тому же, их объединяли еще и церковные братства. Все это позволяло им поддерживать цены на определенном уровне. К тому же, мастера тогда не шли на поводу у своих работников и не выполняли их прихотей. Напротив, они заботились о них, старались относиться к ним, как к собственным детям, посвящая их во все тонкости своего искусства.

То же самое относилось и к коммерсантам, и к банкирам, и к нотариусам.

Некоторые из них на протяжении нескольких поколений устанавливали прочные связи между собой, что позволяло совместными усилиями устранять конкурентов и укреплять собственное дело.

Представительство торгового дома Бельтрами в Авиньоне, которое возглавлял сеньор Паоло Гвиччардини, за несколько последних десятилетий наладило прочные связи не только с известными флорентийскими фамилиями, но и с местными авиньонскими ремесленниками.

Из традиционных видов коммерции – торговли тончайшими тканями и банковских операций – особенно прибыльной оказалась торговля мехами. Можно сказать, что именно в то время она переживала эпоху своего расцвета.

Добывать пушнину тогда было делом нелегким. Приходилось совершать длинные и опасные путешествия в северные страны. А особенно экзотические меха везли с Востока. Из-за этого меха ценились очень дорого.

В те времена, как, наверное, и всегда, высокие цены только повышали спрос. Ведь тщеславие не знало преград. Во Франции, а равным образом и в других странах, ношение мехов было установленной королевским приказом привилегией знати. И это объясняет, почему горностай так часто фигурирует на старинных гербах.

Некоторые редкостные меха, как, например, vair, который, вне всякого сомнения, есть ни что иное, как королевский соболь, имели право носить только короли, герцоги и занимающие определенные должности вельможи. Различали vair, состоящий из мелких, и vair, состоящий из крупных шкурок.

Нет ничего удивительного в том, что к великому удовольствию меховщиков и торговцев мехами, запреты, связанные с их ношением, постоянно нарушались. Высокие цены на тончайшие материи и на меха приводили к тому, что каждый предмет одежды становился столь же долговечным, как мебель, оружие, посуда. У дамы, у вельможи, у любого состоятельного человека, также, как и у любого горожанина, было не больше двух комплектов одежды для каждого сезона. Эту одежду носили всю жизнь, а когда ее владелец умирал, она переходила по наследству к его детям. Поэтому в брачных контрактах того времени обязательно перечислялись оружие и одежда.

Дороговизна одежды приводила к тому, что она всегда бывала очень добротной. Предметы женского туалета составляли огромный капитал, которому в семьях вели счет и который хранился в таких тяжелых сундуках, что под ними вполне могли бы обвалиться непрочные полы.

В дорожных сундуках Фьоры Бельтрами основное место занимали именно предметы одежды. И, несмотря на то, что в дорогу она оделась скромно и непритязательно, ее багаж просто ломился от дорогих платьев и мехов.

Между прочим, в те времена простую мещанку или куртизанку, которая бы одела отороченную куньим мехом пелерину, городской страж, которому она чем-нибудь не понравилась бы, мог ее за это арестовать и предать суду.

В те времена лишь королева, герцогини и канцлеры Франции имели право носить царственный горностаевый мех.

Торговый дом Бельтрами поставил скупку мехов на широкую ногу. Предпочитая не рисковать собственными средствами, сеньор Гвиччардини редко отправлял за мехами суда, нанятые за большие деньги. Обычно меха привозили отчаянные мореходы, вроде сеньора Понтоново, которые на свой страх и риск отправлялись за ними на Север или Восток.

Если бы папский двор по-прежнему оставался в Авиньоне, торговый дом Бельтрами несомненно стал бы одним из самых знаменитых и богатых в Европе. Именно при дворах папы Римского и королей больше всего ценился этот товар. И хотя торговля мехами в Авиньоне, несмотря на отъезд папского двора, по-прежнему шла успешно, все-таки это был не тот размах, на который можно было бы рассчитывать, например, в Париже или Риме.

Представительство торгового дома Бельтрами в Париже возглавлял человек не столь энергичный и расторопный, как сеньор Гвиччардини. А потому местные парижские торговцы могли не опасаться за свое первенство.

Это отступление делает понятным не только долгие распри из-за первенства, которые велись в течение нескольких столетий между суконщиками, галантерейщиками и меховщиками (ведь каждому хотелось быть первым), но и ту роль, которую играли влиятельные торговцы в политике.

Например, богатый поставщик королевского двора мог вполне рассчитывать на то, что ему удастся по протекции устроить своих родственников на выгодные должности, не требующие особых затрат времени и умственной энергии, а приносящие немалые доходы.

Именно благодаря своему немалому влиянию (и в большой степени связанному с первенством в торговле) сеньор Гвиччардини смог устроить племянника в иностранную коллегию.

Двуколка, в которой ехали Фьора и Леонарда, проехала через перекресток напротив еще одного моста и двинулась по набережной, рядом с которой располагался торговый квартал.

На одном из углов большого дома, расположенного на набережной, был устроен выступ. Там стояла статуя мадонны, перед которой горели свечи.

Это не удивило Фьору, потому что нечто подобное она видела в Париже на Цветочной набережной возле моста менял. Там также стояла статуя мадонны, перед которой день и ночь горели свечи, а в летнее время ее украшали живые цветы, зимой – искусственные.

Дома в этом торговом квартале стояли на деревянных столбах. Под домами были крытые галереи. Во всех французских городах подобные галереи носили название рядов. К этому еще добавлялись наименования отрасли торговли, как, например, «зеленые ряды», «мясные ряды».

Без этих простых галерей совершенно нельзя было обойтись ни в Париже, с его переменчивой дождливой погодой, ни в Авиньоне, улицы и дома которого страдали от вечной сырости, благодаря соседству с широкой и полноводной Роной. Галереи составляли неотъемлемую принадлежность всего облика города.