Дыхание ее прорвалось неистовыми глотками, так что закружилась голова. Жар и слабость охватили все тело, словно в приступе лихорадки. Кожа покрылась испариной. Хорошо бы сейчас поплавать. Бассейн – прохладный, успокаивающий – вот что ей сейчас нужно. Но сначала надо выждать, пока не будет полной уверенности, что он лег в постель.

Наконец она выскользнула за дверь, накинув ночной халат, пересекла на цыпочках темный холл и быстро пошла по толстому ковру к узкой лесенке для слуг, которая привела в кухню, затем на внутреннее крыльцо и дальше, во внутренний дворик.

Проходя мимо полуоткрытой двери в комнату Лорел, Энни, чуть помедлив, скользнула внутрь. Младшая сестренка, спящая на спине с изящно сложенными поверх одеяла маленькими руками, напомнила ей репродукцию, которую в прошлом году показывал в классе учитель рисования мистер Хоник. Это была знаменитая картина Милле. Утонувшая Офелия плывет по реке, запрокинув к небу неподвижное бледное лицо, и длинные золотые волосы струятся вслед за ней, словно стебли водяной элодеи.

У Энни даже сердце зашлось от внезапной тревоги. Едва сообразив, что делает, она кинулась к кровати, напряженно прислушиваясь к дыханию спящей.

Конечно, та дышала. Но так слабо, словно бриз, проникающий через открытые окна. Энни немного успокоилась. Не бойся, Лори, я тебя никому не отдам. Я сама буду заботиться о тебе.

В этот миг на нее с неожиданной силой нахлынули воспоминания о том случае, когда Лорел, не более двух лет от роду, заболела скарлатиной. О, этого нельзя забыть до конца жизни! Заглянув в колыбель, Энни обнаружила, что девочка задыхается, ловя воздух широко открытым ртом. Лицо ее было пунцового цвета, крошечные ручки беспокойно метались по одеялу. Энни было около восьми лет, и она до смерти перепугалась. Схватив ребенка, кинулась бежать через весь дом, призывая мать. Дыхание толчками вырывалось из хрупкой грудки Лорел, приводя Энни в отчаяние ужасным хрипящим звуком. Как ни мала была сестренка, она все же оказалась чересчур тяжелой ношей для Энни, которая едва удерживала ее своими детскими руками.

Наконец она нашла Мусю на диване в гостиной в полном бесчувствии, вымотанную, как решила Энни, бессонной ночью у постели больной Лорел, и пустая бутылка из-под бренди стояла возле нее на журнальном столике. Рыдая, Энни трясла и била ее, кричала в уши, пытаясь разбудить. Но Муся не подавала признаков жизни. В доме больше не было ни души. У Бониты как раз был выходной, Вэл тоже куда-то умчался. В полной безнадежности Энни думала: «Я еще маленькая, я не могу сама спасти Лори!» Но в голове уже звучал требовательный голос – действуй!

Она вспомнила, что давным-давно, когда у нее самой был сильный кашель и хрипы в груди, Муся устроила ей парную баню, и после этого ей стало гораздо легче.

Энни притащила малышку в ванную комнату матери и открыла кран с горячей водой. Положив ее к себе на колени лицом вниз, принялась шлепать по спине, моля Бога, чтобы таким образом из девочки выскочило то, что ее душило. Ничего подобного, конечно, не произошло, но пар быстро наполнил комнату, и постепенно дыхание Лорел стало спокойнее, а пугающий багровый цвет лица исчез. Вслед за этим последовал сокрушительный кашель и плач. Девочке стало лучше, это совершенно точно! По лицу Энни текли горячие струйки – она думала, от пара. Но тут же поняла – это слезы.

И еще одну вещь она поняла в тот день – что истинной матерью Лорел Бог призвал быть именно ее, Энни, и всю жизнь заботиться о младшей сестре и оберегать ее.

Она нагнулась над постелью Лорел и поцеловала сухой прохладный лобик. Ее всегда немножко удивляло, что Лорел никогда не потеет, даже в самые жаркие дни. От нее всегда исходил свежий детский запах, словно от маленькой связки высушенных цветов, завернутых в марлю, которые Бонита кладет между простынями в бельевом шкафу.

Сама Энни потлива до безобразия. На уроках физкультуры при игре в баскетбол к ее великому смущению футболка прилипала к спине уже через две минуты после начала. На контрольных, особенно по математике, ладони становились совсем мокрыми, а в туфлях чавкало, будто в болоте.

Когда она училась в четвертом классе, был праздник, и все должны были взяться за руки и петь «Прекрасный край Америка». Джойс Леонарди бросил ее руку с отвращением и заныл: «У нее руки, как лягушки!»

У нее и сейчас совсем мокрые ладони. Она по привычке запустила пальцы в волосы и сразу вспомнила, что остриглась. На прошлой неделе она обрезала их Мусиными портновскими ножницами и все никак не могла привыкнуть, что длинных волос у нее больше нет. Впрочем, это нисколько не огорчало. Наоборот, глядя на темную груду, упавшую к ногам, она почувствовала облегчение, будто сбросила старую кожу и освободила дорогу новой Энни – сильной, смелой, прекрасной.

Возле стеклянных дверей террасы, ведущих во дворик, в больших терракотовых кадках стояли карликовые пальмы, отбрасывая при лунном свете кинжально-острые тени на плиты пола. Выйдя в сухую прохладу сентябрьской ночи, Энни направилась к бассейну, поблескивающему в темноте. Гладкая поверхность мерцала искрами оранжевых огоньков, отраженных от электрических китайских фонариков.

Она сбросила халат и нырнула вглубь. Проплыла под водой сразу полбассейна, с наслаждением ощущая мягкое сопротивление воды. Вынырнув на поверхность, захватила открытым ртом большой глоток ночного воздуха, напоенного ароматом жимолости. С каньонов, где горели кустарники, дул легкий ветерок со слабым привкусом дыма, тихо шелестели кусты гибискуса, окружающие дворик, за пригорком виднелся ряд конических пальм. Земля под ними устлана сухими коричневыми листьями, которые давным-давно никто не убирал. Садовник Гектор ушел от них, а Вэл сроду не шевельнул и пальцем ради семьи. Правда, в последнее время он носился с идеей открыть лечебницу минеральных вод и искал спонсоров.

От мысли о Вэле ей снова стало плохо. Уцепившись за поручень бассейна, она стала бить по воде ногами. Она должна что-то предпринять! И как можно скорее! Иначе ей не отделаться от Вэла. Она застрянет в конуре, которую он снимет, и там негде будет даже спрятаться от него. Ей останется только целыми днями, как на привязи, сидеть за машинкой и строчить дурацкие письма для этого тролля Руди.

Она вспомнила, как Руди всегда рассматривает выпученными глазами Лорел. Будто жаба, которая подстерегает стрекозу с радужными крыльями. Он никогда не обращается к ней, но глаза – они всегда тут. Энни содрогнулась. Что ему надо от Лорел? Неужели то же самое, чего добивается от нее самой Вэл?

Нет, это было бы… просто немыслимо! Но если так, она действительно обязана увезти Лорел. В уме вдруг зазвучал голос матери – тот ясный голос, который Энни слышала в детстве: «Милосердный Бог всегда дает нам по нашим молитвам, детка, но удары судьбы лучше принимать стоя на ногах, чем на коленях».

Энни вдруг разозлилась. А ты сама? Как ты могла убить себя?

Оттолкнувшись ногами от скользких плиток бортика, она яростно заработала руками. Плавание удавалось ей легче других видов спорта. Потому что здесь борешься только за себя и не зависишь от неудачных действий других членов команды. И если ты потеешь, никто этого не заметит.

Ее гнев постепенно уступал место печали. Если бы только Муся поговорила с ней, прежде чем принять эти таблетки! Или, по крайней мере, попрощалась бы с ней.

Выбравшись из воды и натянув на мокрое тело халат (надо же было забыть полотенце!), она вдруг с сокрушающей ясностью поняла – ее жизнь зависит теперь только от нее самой.

Ах, если бы она имела право пользоваться своим наследством! Надо поговорить с мистером Мелчером из Хибернии, объяснить, как сильно она нуждается в деньгах. Завтра она позвонит ему и попросит назначить встречу.

Вздрагивая от холода и оставляя на полу террасы мокрые следы, Энни вдруг заметила краем глаза какое-то движение. Помертвев, подняла глаза. В проеме под аркой, ведущей из гостиной к небольшой лесенке на террасу, стоял Вэл. Тени вокруг из черных уже становились серыми. На мгновение она подумала, что сможет ускользнуть. Было так тихо, что звук падающих с ее мокрых волос капель был хорошо слышен.