Этими словами хотел дать понять казахам, что волен в своем выборе и что вполне может оказаться как раз в тех местах, от которых они его предостерегают.

Проговорили до самого темна, но о Кокташе так никто и не завел речи. Однако Кильдымбай что-то почувствовал, и, когда Федор Борисович сказал, что выполняет государственное задание, аксакал опечаленно помотал головой и ответил загадочной пословицей:

— Так, так. Всякое дело хорошее, если оно не несет другим зла.

Наутро караван пошел дальше. Ибрай с сыном остались гостить у Кильдымбая.

Из степи отчетливо виднелись белые пики гор над темной грядой Джунгарского Алатау. Дину поражала безбрежная ширь каменных нагромождений. «Неужели можно проникнуть к самым подножиям этих белых шапок?» — думала она, глядя на неприступную издали гряду.

Оглядываясь в степь, оставляемую позади караваном, Федор Борисович раза два или три замечал далеко на горизонте черные точки. Он разглядывал их в бинокль, дал посмотреть и Кара-Мергену, который ехал с привязанным к седлу барашком, подаренным Кильдымбаем. Но тот тоже пожал плечами: это могли быть и джейраны, но могли быть и всадники. «Неужели Кильдымбай послал выследить, куда мы едем?» — подумал Федор Борисович.

А караван все ближе и ближе подходил к горам. Кара-Мерген вел его к долине Кокташ, называемой казахами Черной Смертью.

За два дня до прихода экспедиции в долину Хуги побывал в ней. Он не знал и не помнил, что его манило сюда. Но ежегодно спускался с гор, бродил по тугайным зарослям, вспугивая птиц и мелких зверюшек, пока, наконец, не выходил к тому месту, где все еще лежал в кустах тамариска скелет отца. Хуги садился возле него и подолгу сидел, сузив щелки глаз и глядя туда, где пышным взбитым ковром цвели красные маки. Затуманенный взгляд мальчика словно уходил в себя, в свое прошлое, которое давно забылось. Но он знал, что оно было и каким-то образом тесно связано с тем, что лежало сейчас перед ним.

В этот раз Хуги дольше обычного задержался у останков отца. Потом решительно встал, будто мгновенно от всего отключившись, и, не оглядываясь, пошел в горы.

Вернувшись к логову, принялся за обычные свои дела. Полосатый Коготь бродил где-то неподалеку, и Хуги не стал его разыскивать. Ему хотелось есть, хотелось мяса. Он медленно побрел вверх, в сторону альпийских лугов, чтобы там попытать охотничье счастье — поймать сурка, когда тот, увлекшись едой, подальше отойдет от норы. Верткий и стремительный, Хуги теперь часто прибегал к этому способу охоты.

Однако ему повезло. Выйдя на альпийский луг, он увидел на том самом месте, где когда-то с Розовой Медведицей они пировали у зарезанного ею илика, какую-то тень. Хуги затаился в кустах, стал внимательно вглядываться, ловя носом запахи. Потом еще приблизился, бесшумно ползя по траве и не задевая над собой ни одной ветки. И вот перед ним открылась картина: красная волчица, видно только что убившая косулю, пировала.

Хуги узнал волчицу. Это была Хитрая.

Однажды с Полосатым Когтем они вот так же напали на след охоты волков и, идя по нему, наткнулись на пиршество. Хитрая и Бесхвостый доедали марала. По праву сильного Полосатый Коготь прямо пошел на них. И волки вынуждены были, скалясь и угрожая, отступить. Этот великан был им не по зубам. Видели они и Хуги, который встал во весь рост и тоже пошел на них, сутулясь, всем своим видом выражая угрозу.

Теперь волчица была одна. Занятая делом, она не чувствовала опасности. Хуги, не раздумывая, поднялся, втянул в плечи голову и согнул в локтях руки, широко растопырив пальцы. И вдруг пронзительно выкрикнул:

— Хо-уги-и!

Прихваченная врасплох, Хитрая подпрыгнула в воздух на целый метр. Ее пасть лязгнула с силой захлопнувшегося капкана. Волчица перевернулась и встала на ноги по ту сторону туши.

Она была стара, и все реже удавалось ей настигнуть и убить животное. Даже молодые и сильные не всегда могли догнать быстроногих косуль. Чаще всего жертвами оказывались больные и ослабевшие. Эта косуля хромала. Хитрая подкараулила и взяла ее у водопоя.

Хуги не остановился. Еще более сгорбившись, прищурив черные злые глаза, он шел на нее, в любую секунду готовый броситься сам или отразить натиск. Волчица отступала, лязгала сточенными зубами и вдруг, судорожно глотнув горлом, завыла.

Хуги рявкнул еще раз, теперь уже по-медвежьи. Волчица попятилась. Голый зверь, похожий на человека, которого она видела не однажды и которого боялась всегда безотчетно, смело шел на нее. И волчица сдалась, уступила. Глаза потухли, вой оборвался. Опустив хвост, покорно отошла в сторону и села, облизываясь и скуля.

Хуги поднял косулю, легко взбросил ее на плечо, пошел в обратную сторону.

Бесхвостый услыхал короткий призыв о помощи и, оставя логово, в котором отдыхал, побежал на выручку Хитрой.

Но Хуги, словно предчувствуя возможную опасность, был уже у заветной скалы. Поднял тушу косули на камни, потом затащил ее на широкий выступ и, сверху поглядывая по сторонам, спокойно принялся за еду.

Бесхвостый и Хитрая, увидя его в недосягаемом для себя месте, остановились и стали наблюдать. Наблюдал и Хуги за ними, прямо глядя в волчьи глаза. И те ощеривались, не терпя этого взгляда и в то же время отвечая своим, беглым, вскользь, как бы невзначай.

Хуги обглодал заднюю ногу косули, а затем, размахнувшись, запустил ею в волков. Хитрая отскочила, а Бесхвостый, выражая презрение, несколько раз гребнул лапой землю.

Он был совсем стар. Ему шел пятнадцатый год, и вот уже третий год у них с Хитрой не было выводков. Но в прошлом году он водил еще свою стаю в набеги. Его сила и мудрость долго прожитой жизни по-прежнему держали стаю в повиновении. Рядом с ним рос и мужал его сын, будущий вожак Длинноногий. В эту зиму он впервые обзавелся подругой, двухлеткой Остроухой. Сейчас у них были волчата. Их логово, добровольно уступленное старыми волками, находилось под Старой Елью. Бесхвостый и Хитрая нашли себе убежище попроще, менее уютное, но зато с хорошим обзором. На том же каменном кряже, где стояла Старая Ель, отыскали они под каменной плитой углубление, разрыли его и сделали прибежищем. Две семьи, молодая и старая, мирно ужились в близком соседстве.

Хуги знал и об этом. Расхаживая всюду с Полосатым Когтем, он не раз видел их вместе.

Сейчас Бесхвостый сидел рядом с подругой и время от времени молча скалил пасть с желтыми, истершимися зубами.

К старости он стал еще больше, шире в плечах и длиннее. Жесткий красноватый мех совсем потемнел на нем и висел на боках плотными клочьями. Он теперь редко охотился сам, да и то только на сурков, подстерегая их в высокой траве во время кормежки. Более крупную дичь все еще добывала Хитрая, чаще всего в содружестве с Длинноногим или с Остроухой.

Хуги наелся досыта и, видя, что волки не уходят, спокойно сбросил тушку косули с каменной площадки. Он не питал особой вражды к волкам, хотя помнил, как не любила их Розовая Медведица.

Вскоре, однако, он вынужден был в корне изменить свое миролюбивое к ним отношение.

Поискав Полосатого Когтя вблизи, Хуги отправился на альпийские луга в надежде, что найдет его там за раскопкой сурчин. Альпийский луг тянулся километров на двадцать. Все эти владения, в общем-то, считались владениями Розовой Медведицы и Полосатого Когтя, а следовательно, и самого Хуги.

Мужая и набираясь сил, Хуги все свободнее и смелее хаживал в одиночку. Его врагами могли быть только рыси, снежные барсы и волки. Однако волки пока не причиняли зла. Завидев, они обходили его стороной, обычно встречаясь с ним или в одиночку или парами. Для них он был человек, которого следовало бояться. Рыси же просто не встречались с Хуги, а если и встречались, то не подавали виду, затаясь на деревьях. А снежные барсы жили в пещере Порфирового утеса, к которому Хуги никогда близко не подходил.

В этот раз Хуги, не подозревая о возможной опасности, шел по направлению к Старой Ели. Он и раньше ходил мимо нее, но в сопровождении Полосатого Когтя.