— Это сближает нас еще больше, — ответил он. Должен признаться, я был тронут. Замысел провалился, но стало ясно, что у Мортимерта Стерджиса — золотое сердце. Он отрешенно смотрел на фервей.

— Кстати, — мечтательно проговорил Мортимер. — Интересно, бывает ли она на распродажах — ну, знаете, на таких аукционах, где можно заранее осмотреть лоты? Там часто выставляют вполне приличные вазы.

И он погрузился в глубокую задумчивость.

С того дня Мортимер Стерджис стал живым доказательством моих слов о том, как опасно заразиться гольфом на склоне лет. Долгие наблюдения за человеческим родом убедили меня что Природа нас всех создала гольфистами. В каждом человеке от рождения заложено семя гольфа, которое подспудно растет и растет, пока — в сорок, в пятьдесят, в шестьдесят — не вырывается наружу и не захлестывает несчастного с головой. Мудрецы — те, кто играет с детства — выводят яд из организма капля за каплей, без всякого вреда для здоровья. Тех же, кто, как Мортимер Стерджис, тридцать восемь лет отказывал себе в гольфе, волна неудержимо сбивает с ног. Они теряют всякое чувство меры. Их можно сравнить с мошкой, присевшей на плотину в тот самый миг, когда ее прорвало.

Мортимер Стерджис без всякой борьбы окунулся в оргию гольфа, какой мне еще не случалось видеть. Через два дня после первого урока он уже собрал такую коллекцию клюшек, что впору было открывать собственный магазин, и продолжал покупать по две-три штуки в день. По воскресеньям, когда клюшки не продаются, он ходил, как в воду опущенный. Разумеется, он играл свои всегдашние четыре круга, но без всякого удовольствия. Угодив в раф, он терзался мыслью, что сейчас его выручила бы та самая клюшка оригинальной конструкции со специальной деревянной вставкой, которую удастся купить лишь в понедельник утром. Это отравляло ему всю радость.

Помню, как-то Мортимер позвонил мне в три часа ночи и сообщил, что придумал, как закатывать мяч в лунку. Он сказал, что намерен впредь использовать крокетный молоток, и странно, что никто раньше до этого не додумался. Пришлось объяснить, что крокетные молотки запрещены правилами. Горькие стенания, которые я услышал в ответ, стояли у меня в ушах еще несколько дней.

Его библиотека по гольфу росла теми же темпами, что и коллекция клюшек. Он покупал все основополагающие труды, подписывался на все по гольфу, а когда случайно прочел, что мистер Хатчингс, бывший чемпион в любительском разряде, начал заниматься гольфом после сорока лет, а его противник в финале, мистер С. X. Фрай, до тридцати пяти вообще не держал в руках клюшки, заказал оттиснуть эти слова золотом на коже и вставить в рамку, которую повесил рядом с зеркалом для бритья.

А что же Бетти? Бедняжка с тоской смотрела в беспросветное будущее и видела себя в разлуке с любимым человеком, соломенной вдовой при муже-гольфисте, к которому (даже после того, как он выиграл медаль в еженедельном турнире с гандикапом, пройдя поле за сто три удара при гандикапе двадцать четыре) никогда не будет питать ничего, кроме уважения. Это были ужасные дни для Бетти. Мы трое — я, она и Эдди Дентон — частенько обсуждали странную одержимость Мортимера. Дентон говорил, что, хотя Мортимер и не покрылся розовыми пятнами, по всем остальным симптомам его болезнь напоминает ужасную монго-монго — бич внутренних районов Западной Африки. Бедняга Дентон! Он уже заказал билет до Африки и часами листал атлас, высматривая подходящую пустыню.

Любая лихорадка в человеческих делах рано или поздно достигает кризиса. Мы можем выйти из него исцеленными или погрузиться в еще большие глубины душевного недуга, однако миновать его невозможно. Мне выпала честь присутствовать при кризисе в отношениях Мортимера Стерджиса и Бетти Уэстон.

Однажды днем я заглянул в клуб — обычно в этот час там не бывает посетителей. И кого же я увидел в помещении, выходящем окнами на девятый грин? — распростертого на полу Мортимера Стерджиса! Должен признаться, у меня сердце упало. Ну все, решил я, рассудок его помутился от бесконечного разгула. Я знал, что несколько недель он, день за днем, практически не выпускал их рук ниблика. Такого никакое здоровье не выдержит.

Заслышав мои шаги, он поднял голову.

— Привет. Мяча не видели?

— Мяча? — Я попятился и взялся за ручку двери, потом заговорил успокаивающим тоном. — Вы ошиблись, мой дорогой. Ошибка вполне естественная, любой может ее допустить. Однако это, между прочим, клуб. Поле — снаружи. Давайте выйдем вместе, потихонечку, и поищем мячи на поле. А если вы подождете здесь минутку, я позову доктора Смитсона. Он как раз сегодня утром говорил мне, что с удовольствием сходил бы по мячи, чтобы размять ноги. Вы не против, если он к нам присоединится?

— Это был «серебряный королевский» с моими инициалами, — продолжал Мортимер, не слушая меня. — Я выбрался на девятый грин одиннадцать ударов, но на приближающем двенадцатом немного не рассчитал силу. Мяч влетел в окно.

Только сейчас я заметил, что окно, выходящее на поле, разбито. У меня отлегло от сердца. Я встал на четвереньки и присоединился к поискам. Мяч сыскался в рояле.

— Каковы местные правила? — спросил Мортимер. — Должен я играть оттуда, где лежит мяч, или вернуться к началу и записать себе штрафной удар? А если играть отсюда, то, полагаю, нибликом?

Вот тут и вошла Бетти. С первого взгляда на ее бледное, решительное лицо я понял, что сцены не миновать. Мне следовало уйти, но она стояла между мной и дверью.

— Здравствуй, милая. — Мортимер приветственно взмахнул нибликом. — Смотри, бью из рояля. Не рассчитал предыдущий удар и, вот, оказался в бункере.

— Мортимер, — выговорила девушка, — я хочу задать тебе один вопрос.

— Да, милая? Жаль, ты не видела мой драйв на восьмой лунке! Вот это был класс!

Бетти смотрела на него, не отрываясь.

— Мы обручены, — спросила она, — или нет?

— Обручены? В смысле, собираемся пожениться? Конечно. Я попытался для разнообразия изменить стойку, и…

— Сегодня утром ты обещал покатать меня на машине, но так и не зашел. Где ты был?

— Играл в гольф.

— Гольф! Слышать про него не могу! Мортимера скрутила судорога.

— Не говори такого, тебя могут услышать! — сказал он. — Начиная замах, я почему-то был уверен, что все будет хорошо. Я…

— Даю тебе последний шанс. Ты покатаешь меня сегодня вечером?

— Не могу.

— Почему? Чем ты занят?

— Играю в гольф!

— Мне надоело, что меня как будто и нет! — вскричала Бетти и топнула ногой. Я понимал бедняжку. Мало того, что она обручена с нелюбимым, он еще и совсем не уделяет ей внимания. Она из чувства долга перебарывает любовь к Эдди Дентону и хранит верность Мортимеру, а тот принимает ее жертву с небрежной рассеянностью, которая взбесила бы любую девушку. — Мы словно и не помолвлены. Ты никуда меня не водишь.

— Я приглашал тебя смотреть Открытый чемпионат.

— Почему ты никогда не водишь меня на танцы?

— Я не умею танцевать.

— Так научился бы!

— Я не уверен, что это полезно для игры. Никогда не слышал, чтобы первоклассные профессионалы танцевали. Джеймс Брейд не танцует.

— Все, я приняла решение. Мортимер, выбирай: или я, или гольф.

— Но, милая, вчера я прошел круг за сто один удар. Человек не может бросить игру, когда он на пике формы.

— Отлично. Мне нечего больше сказать. Я разрываю помолвку.

— Не бросай меня, Бетти, — взмолился Мортимер так жалобно, что у меня защемило сердце. — Я буду страдать. А когда я несчастен, у меня мяч не идет в лунку.

Бетти выпрямилась. Лицо ее стало суровым.

— Вот твое кольцо! — сказала она и выбежала из комнаты.

Несколько мгновений Мортимер стоял неподвижно, глядя на кольцо у себя в ладони. Я подошел и похлопал его по плечу.

— Мужайтесь, мой мальчик, — сказал я.

— Продул! — вскричал он.

— Крепитесь!

Он заговорил, обращаясь словно к самому себе: