Она постаралась отогнать подобные мысли. Ни одному мужчине эта женщина не позволяла приблизиться к себе. Не было времени, не осталось места для любви и нежности, по крайней мере сейчас, когда идет война и льется кровь. Брунек и Антек были добры к ней, защищали ее, делились с ней едой и с первого дня поняли, что Леокадия недоступна для мужчин, так что оба научились воспринимать ее как любого другого бойца. Именно такое отношение устраивало ее, пока не закончится война и муж не вернется к ней.

Леокадия отвернулась от Давида и продолжала следить за железной дорогой.

Матушек, потевший от страха и напряжения, старался не двигаться в тесном пространстве бочки. Ему приходилось все время напоминать себе о трех флягах нитроглицерина, которые он согревал на своем теле. Он понимал, если сделать резкое движение, то все погибнет, на рельсах тут же появится огромная дыра, а от него останется лишь маленькое облачко пара. Ожидание казалось бесконечным, но наконец послышалось размеренное дыхание приближавшегося поезда.

Паровоз и двадцать вагонов с грохотом остановились как раз перед мостом, и партизаны увидели, что паровоз встал как раз над Брунеком Матушеком. Слыша, как нацисты, хрустя сапогами по снегу, приближаются к мосту, Брунек осторожно приподнял крышку бочки, толкнул ее вверх и сдвинул в сторону. Он осмотрел дно паровоза. С этого угла массивные штоки толкателей и огневая коробка казались ему странными. Он осмотрел огромную ось колес, надеясь, что к ней удастся прикрепить пружинную клемму. Нацисты не спеша шли через мост, все тщательно осматривая в поисках следов саботажа.

Прошло десять долгих минут, солдаты дали машинисту сигнал, что можно тронуться в путь. Машинист подал поезд назад так, чтобы сомкнуть места соединений, затем двинул его вперед. Матушек ждал, когда рванувшие вперед вагоны перейдут в плавное движение. Быстрым и ловким движением он в последний миг успел подсоединить взрывчатку к паровозу. Следующую флягу он подсоединил к большому вагону-платформе, груженному тяжелой артиллерией, а последнюю флягу прикрепил к вагону, который находился ближе к концу поезда. Казалось, что его руки работают легко, пока тяжелая техника грохотала над его головой. Как только последняя фляга была прикреплена, он снова нырнул в бочку и задвинул над собой крышку. Присев в темной бочке, Матушек ждал, а с его лица градом лил пот.

Окутывая девственную природу клубами дыма, локомотив с пыхтением пересек мост и оказался на другой стороне. Через несколько секунд, показавшихся вечностью, громадные колеса паровоза достигли незакрепленного рельса, под которым была зарыта фляга с нитроглицерином и раскачали чувствительную к ударам жидкость до точки взрыва. Сначала взорвалась фляга под рельсом, через секунду взорвался паровоз, затем два вагона. Мощный фейерверк на короткое время озарил зимний пейзаж, посыпались искры, поднялись облака дыма, куски металла взлетели к небу. Затем в двух местах рухнул мост, и его центральная часть, потерявшая опору, опасно накренилась.

Спустя секунду мост не выдержал и вместе с вагонами рухнул в реку. Звук ломавшегося льда наполнил лес оглушительным ревом, поезд наполовину погрузился в воду, и все снова затихло.

Партизаны выскочили из-за деревьев и начали стрелять по всему, что двигалось, уничтожая солдат, которые пытались спастись. Спустя десять минут все нацисты были убиты.

Брунек руководил спуском к реке, отдавая приказы своим товарищам. Те бросились вниз по заснеженным берегам и побежали к плававшим льдинам. Брунек остановился, выпустил осветительную ракету, давая сигнал Долате выводить повозки из укрытия. Следующие минуты пролетели быстро, все грузили ящики с оружием и боеприпасами в повозки.

Лошади становились на дыбы, брыкались и от страха выкатывали глаза. Партизаны спотыкались и пытались удержаться на льду, многие из них промокли в ледяной воде. Все это время неистовый ветер поднимал снежную бурю и гневно носился над рекой.

Когда вагоны разгрузили и из обломков извлекли уцелевшее оружие, Долата дал сигнал уходить. С поразительной четкостью люди, пришедшие на помощь из Зофии, быстро повели лошадей назад к берегу реки и направились к месту назначения.

Остальные партизаны согласно плану рассеялись, и каждый своей дорогой начал пробираться к пещере, а Брунек Матушек и Антек Возняк сели на мотоцикл. Давид Риш, промокший насквозь и посиневший от холода, схватил Леокадию и потащил прочь от реки.

Он быстро повел ее к тому месту, где привязал свою лошадь. Не говоря ни слова, она забралась на лошадь позади Давида и обняла его, когда кобыла пустилась галопом.

Спустя короткое время снежная метель переросла в пургу и вскоре замела следы уходивших партизан.

Окончательный этап приготовления вакцины начался в девять часов вечера. Мария прибыла первой и уже вешала пальто, когда вошел отец Вайда, неся картонную коробку с колбами Колле.

– На этот раз было нелегко, – сказал он, чуть запыхавшись, и положил коробку на стол. – Пока я шел сюда, меня два раза чуть не задержали. Сегодня у Сандомежа взорвали мост, когда через него шел поезд, и Дитер Шмидт совсем взбесился. Его люди рыщут кругом, всех допрашивают и многих увели в нацистский штаб. У меня ушло почти полчаса, чтобы добраться до больницы. – Он снял шляпу и пригладил руками волосы. – Доктор Душиньская, меня дважды чуть не поймали.

Мария задумчиво кивнула.

– Люди Дитера останавливали меня несколько раз, пока я шла сюда из дома. Этот взрыв – самая смелая операция, какую до сих пор осуществило подполье. – Вздрогнув, она потерла руки. – Если партизаны и дальше будут действовать в таком духе, они добьются того, что нацисты казнят всех жителей Зофии.

– К счастью, – сказал Вайда, подходя к двери, – этот мост находится вне нашей территории, иначе он, думаю, уже казнил бы за это весь город.

В этот момент распахнулась дверь и быстро вошел совсем бледный Ян Шукальский. Мария и Пиотр молча уставились на него. Доктор Шукальский медленно снял пальто, стряхнул с него снежинки и машинально водрузил на вешалку у двери. Он пригладил волосы, глубоко вздохнул и повернулся к своим друзьям.

– Они убили собаку. Это произошло час назад. Маленькая Дьяпа…

– Ян, – произнес священник, шагнув к нему.

Но Шукальский жестом руки приказал ему молчать.

– Я ходил домой обедать и собирался вернуться в больницу. Двое из солдат Дитера Шмидта встретили меня на ступеньках моего дома. Катарина прощалась со мной у двери, и Александр был рядом с ней. Солдаты встали передо мной и спросили, куда я иду. Я не успел ответить, как один схватил меня за руку. В этот момент откуда-то выскочила маленькая Дьяпа и бросилась ему в ноги. Он… – Доктор провел ладонями по лицу. – Солдат достал оружие и выстрелил в собаку. Какой ужас! Я был ошарашен и просто застыл на месте. Александр расплакался, а второй солдат смеялся. Тот, кто убил собаку, отшвырнул ее ногой, второй… он спросил меня, не плачет ли Александр потому, что они только что убили его брата. Это все произошло, словно в кошмаре.

– Ян, сядьте, успокойтесь.

Отец Вайда выпрямился и серьезно посмотрел на Марию. При искусственном дневном свете ее лицо было очень бледным, странные тени легли на глазницы и щеки. На нем была печать ужаса.

– Шмидт знает, что мы что-то затеваем! – прошептала Мария. – Дитер Шмидт знает!

– Нет, он не знает, – тут же ответил священник, пытаясь побороть собственный страх. – Ему хочется, чтобы мы думали, будто он знает. Но оглянитесь вокруг, доктор, оглянитесь вокруг себя!

Мария покрутила затекшей шеей и удивленно посмотрела на искривленные, извивающиеся кольца лабораторного аппарата, которые переплетались, словно кружева, в игре света и теней. Однако он ей показался незнакомым, помещение приобрело какой-то зловещий, почти угрожающий вид.

– Мы одни, – прошептал священник. – Нас никто не потревожит. Если бы Шмидт что-то пронюхал, он уже был бы здесь и не без удовольствия уничтожил бы нашу лабораторию, а нас увел бы в особый подвал. Доктор, мы все еще в безопасности. Но долго так не может продолжаться.