Конечно, Даниэль не мог допустить, чтобы увлечение молодой женщиной из передвижной Шекспировской труппы помешало цели его приезда. Даниэль сам не мог бы сказать, в какой степени этот интерес бы профессиональным и в какой – личным. Пока Порция Макинтош казалась ему единственной настоящей женщиной из всех, которых он встречал. Те чопорные леди, которых Даниэль встречал в «Свитуотере», может быть, упали бы в обморок, предложи он им переспать с ним до брака. Думал ли он серьезно о женитьбе или только о детях, которые, может быть, были у него от какой-нибудь буфетчицы в результате случайной связи.

Даниэль вздохнул. Порция была храбрая, и ему это нравилось. Теперь, когда он знал, что Порция и Фаина – сестры-близнецы, ему больше чем когда-либо хотелось узнать женщину, которая оделась в мужской наряд и называла себя Филиппом.

Даниель улыбнулся. Порция придет к нему с докладом завтра утром. Ясно, что им никто не помешает, пока он не узнает все, что нужно о шекспировской труппе Макинтоша.

Даниэль Логан отправился спать, предвкушая встречу с Порцией на следующее утро. Он громко хихикнул, вспомнив, как решительно она стаскивала Фаину с танцевальной площадки павильона. О да, Порция Макинтош решительная девушка. И таким же был он. Рано или поздно он узнает ее как женщину; он однажды поцеловал ее, и она непременно вернет ему поцелуй.

Порция ходила взад-вперед перед спальней Даниэля Логана, похлопывая по бедру сложенным вчетверо листом бумаги и ругаясь про себя. Она знала, что еще рано, но уж лучше поскорее постучать в эту дверь, сделать доклад и уйти. Она выпятила подбородок из-под ремешка на шоферской кепке и постучала.

– Входи! – крикнул Даниэль Логан. – Ну как, на кухне ресторана нашли землянику, которую ты заказал, Ян?

Длилось довольно долгое молчание, пока дверь открывалась и закрывалась. Даниэль Логан в одних панталонах достал бритвенный прибор, покрыл лицо толстым слоем белой мыльной пены и начал бриться.

Тишина.

– Ох! Я, кажется, оброс на палец в это утро, Ян.

Даниэль услышал за спиной чье-то затрудненное дыхание, взглянул в зеркало и поймал отражение хрупкой фигурки, стоящей у края японской ширмы, отделявшей ванну и умывальник от остальной части спальни. Перед ним стояла Порция. Она пришла раньше обычного. Снова одетая в мальчишескую одежду, она стояла, широко раскрыв глаза.

Первым побуждением Даниэля было выпроводить ее и схватить красный бархатный халат, лежащий на кровати сзади него. Но он не сделал этого. Переодевание было ее идеей. Пусть и выпутывается сама. С упрямством, которого он не мог бы объяснить, он продолжал бриться.

В одних нижних панталонах с голыми ногами и волосатой грудью Даниэль, не спеша, счистил мыло с острой бритвы полотенцем, болтавшемся на его шее. Она не отвернулась. Его восхищение ею увеличилось, когда он увидел упрямство в поднятом подбородке и решимость не поддаваться смущению.

– Доброе утро, Даниэль, – приветствовала Порция, ее голос немного дрожал. – Я сейчас выйду, пока вы оденетесь.

– О, П… Филипп. Ерунда. Мы ведь мужчины. Я буду готов буквально через минуту. – Мускулы дернулись на лице Даниэля, когда он повернулся и бросил на Порцию преднамеренно дружеский взгляд. – Как чувствует себя наш капитан сегодня?

– Ему лучше. Когда я уходил, он пил минеральную воду. Ух, Даниэль, вот о состоянии капитана я и хотел поговорить с вами.

– Не беспокойтесь, Филипп. Доктор Джеррит – великолепный врач. Он будет смотреть вашего отца каждый день.

– Я ценю вашу заботу, но мой отец – это моя ответственность, и мне нужно кое о чем договориться на будущее.

– Очень хорошо, – легко согласился Даниэль. Уж если он решил работать с Порцией в некоем разумно дружеском ключе, то пусть она считает себя ответственной. Иначе она ощетинится, и он никогда не сможет помочь ей или узнать что-либо о прошлой деятельности труппы. Он повернулся к зеркалу.

– Я думал, что это мой компаньон, Ян Гант. Я терпеть не могу бриться. Вернувшись в Вирджиния-Сити, я забуду о бритье и отпущу бороду. Конечно, в Нью-Йорке на человеке лежит проклятье этого неудобства, если он хочет считать себя светским. Как вы думаете, Фаине понравится, если я буду чисто выбрит?

– Я полагаю, да. Я уверен, что вы ей понравитесь в любом случае.

– Я рад слышать это. Фаина – просто прелесть! Я ни за что не мог бы предположить, когда она ворвалась в мой железнодорожный вагон, что она будет так хороша в вечернем платье. Оно ей понравилось?

– О да, сэр. Фаине очень понравилось платье.

Порция осмотрела комнату. Здесь невозможно работать. Она чувствовала себя ужасно. Она старалась смотреть на что угодно, только не на бреющегося мужчину, к тому же почти обнаженного.

Она не хотела приходить сюда, но не предполагала, что все обернется именно так.

Даниэль был великолепно сложен, настоящий атлет. Его мускулы двигались, когда он поднимал руки, и она чувствовала волнение внутри. Она и не предполагала, что он принадлежал к тому типу мужчин, о которых втайне мечтают все женщины. Стараясь держать себя в руках, она хотела понять свое отношение к Даниэлю Логану и пыталась сравнивать его с Роуди или с Лоусоном Пейном. Оба они были привлекательны каждый по-своему. Роуди был могуч, Лоусон был красив. Даниэль был и то и другое. Порция укротила свое неудержимое влечение и перевела взор на темно-красный восточный ковер на полу.

– Я заказал завтрак, – произнес Даниэль. Он вот-вот должен быть готов. Между тем мы можем поговорить, пока я закончу бриться.

Даниэль уловил страдающее выражение, с каким она смотрела в пол. Он не знал, зачем он протащил Порцию через это испытание. Он рисовал в воображении, что рано или поздно она разоблачит себя, и тогда он сможет встретиться с ней как с женщиной. Но как далеко и смело зашла она в своей роли. И чем дольше она играла, тем больше он дразнил ее.

– Завтрак?

Порция не ожидала этого. Она открыла рот, чтобы отказаться, и увидела, что губы Даниэля стожились в язвительную улыбку.

Наконец, он снова завладел ее вниманием. Даниэль приложил бритву к лицу чуть пониже скулы и сделал медленное извилистое движение, оставляя след свежей гладкой кожи на подбородке. Он вытер пену на лезвии концом полотенца и наклонился вперед, делая такое же движение по другой щеке.

– Да. Вы ведь идете завтракать?

– Ну, да, но я…

– Где вы играли? – спросил Даниэль, отсекая всякую возможность отказа.

– Почти везде, я полагаю. Мы никогда не останавливаемся подолгу.

– У вас нет постоянного дома?..

– Дома? – Порция нахмурилась и посмотрела на свои руки, снова плотно сжатые. – Нет, у нас нет постоянного дома.

– И у меня нет, – повторил Даниэль с хмурым видом. – Но я намерен приобрести его когда-нибудь.

Как позволил он себе повернуть разговор к дому и своим будущим планам? В его голосе звучала тоска, которую он подавил, закашлявшись. Картина одинокой хижины в высоком селении, глубоко заваленной снегом, вспыхнула в его мозгу и исчезла так же быстро. Было у него такое сильное, страстное желание. Впрочем, апартаменты в этом дорогом отеле, комфортабельные и уютные, вполне подходили для него, очень одинокого и очень спокойного мужчины.

– Вы играли когда-нибудь в Нью-Йорке?

– Да, в прошлом месяце. А перед этим мы выступали в Театре Форда в Вашингтоне. Мы играли в Бостоне, Филадельфии, Сент-Луисе – везде, где есть железная дорога и подмостки.

– А когда-нибудь вы играли в Саратога-Спрингс? – небрежно спросил он.

– Нет, самое близкое, где мы были, – Олбани.

Олбани! Даниэль почувствовал комок в груди. Олбани находился достаточно близко к Саратога-Спрингс.

– И, как всегда, капитан исчезал, может быть, встречался с кем-нибудь из посетителей Спрингса и возвращался с ними на ночной обед?

– Нет, если среди публики и бывали какие-то посетители Спрингса, то я не знал этого.

– Но он нигде не изменял своей привычке исчезать вечерами, ведь правда?