Кевин ухмыльнулся в ожидании. На мгновение комната напомнила ему картину, которую он когда-то видел в городе: застывшие фигуры в полной тишине, которая нарушалась одним только потрескиванием огня в очаге. Лицо Брекена налилось багровой краской, он сжимал шлем в руках с такой силой, словно хотел выдавить на нем углубления при помощи одних пальцев. Он не отвечал, уставившись в полированную поверхность шлема.

- Если имеешь что-нибудь сказать обо мне, храбрый Брекен, - продолжил Кевин, - то, может быть, ты наберешься храбрости шепнуть мне пару слов снаружи, в темном переулке? Если ты умеешь писать, то можешь изложить свое мнение в письменном виде и послать его мне. Ну а если ты не умеешь писать, то вот тебе медяк, заплатишь писцу, - и Кевин бросил к ногам Брекен звякнувшую на каменном полу мелкую монету. Он ждал.

Пламя в очаге треснуло и взорвалось фонтаном искр, но ни один человек в комнате даже не моргнул. Стражники переводили взгляды с Брекена н Кевина и обратно. Брекен продолжал рассматривать свой шлем. Прошло несколько секунд, прежде чем Кевин повернулся и вышел. "Никогда не поворачивайся к трусу спиной", - гласила старинная пословица. Отлично! Пусть он попробует хоть что-нибудь предпринять! Раскер описывал одного подобного типа, обладающего опасным интеллектом - слишком развитым, чтобы полагать себя выдающимся мыслителем, и слишком ограниченным, чтобы понять, что он таким не является.

Серый дождь смазал весь мир, превратив его в размытое узкое пространство между неясными призраками мокрых домов, пересеченное ручьями улиц. Редкие прохожие, мелко семеня и скорчившись, расплескивали холодную воду, перебегая из одного укрытия в другое. Кевин натянул капюшон плаща и, пригибаясь, зашагал вверх по улице в направлении постоялого двора.

Маленький человечек скрючился над кружкой пива, словно защищая ее от хищников своим тщедушным телом. Часто хмурясь, он поглядывал в окно, полосатое от струй дождя. "Весь этот дождь - не к добру", - бормотал он.

Круглолицый толстяк, сидевший у торца стола, покачал головой:

- Эх, Перси, если бы в городе была только одна лошадь и если бы он наложила на улице только одну кучу, то ты непременно бы вляпался в нее и явился бы сюда жаловаться. Ты и тощим-то таким стал от того, что все хорошие качества каким-то образом тебя покинули.

- Смейся... тебе к лицу смеяться по всяким дурацким поводам, - возразил тощий Перси. - И все равно: пять дней дождя подряд - это неестественно. Наверняка это действуют темные силы. Этот волшебник, который живет в горах, - он точно задумал что-то злое, - он потрогал себя за нос. - Попомните мои слова!

- Маг Экклейн не принадлежит к Темному миру, - вступил в разговор еще один человек, - так что ты глуп, Перси. - С этими словами он повернулся к остальным сидящим за столом и осклабился: - Вы видите, какой он тощий? А известно вам, что один раз он так долго стоял у дороги, что Питер Ньюли прикрепил к нему перекладину для новой изгороди?

За столом раздались приглушенные смешки, и еще один человек поднял вверх палец.

- Тут поблизости жил один фермер, которому случилось нанять одного парня из Верхнего Вейла, чтобы тот построил забор. В первый день этот парень построил ему двести шагов отличного забора, и наш фермер был очень им доволен. "Отлично! - сказал он работнику. - Не могу понять, почему о вас, жителях Верхнего Веяла, говорят так много плохого". Однако н следующий день работник построил всего восемьдесят шагов изгороди. Хозяин удивился, но сказал: "Что ж, и это неплохо, как я думаю". Но на третий день его забор стал длиннее всего на десять шагов, и тогда фермер попросил его объяснить, почему он начал так хорошо, а потом работал все хуже и хуже. И тогда этот верхневейлец ему говорит: "Это не моя вина, сэр, просто с каждым днем мне приходилось все дальше ходить за топором!"

Раздался взрыв одобрительного смеха. Затем заговорил еще кто-то:

- Старый дурак Ленсер отправился как-то в каменоломни. Он очень долго там ходил и все рассматривал, а потом потряс головой и говорит: "Назовите меня дураком, коли это не так, но мне кажется, что все эти статуи, которые стоят здесь то тут то там, совершенно не нужны". Тогда один из возчиков, случившийся поблизости, ответил: "Разуй глаза, старик. Какие же это статуи? Разве ты не знаешь, что в этой каменоломне работают одни верхневейльцы?"

Кевин откинулся назад и улыбнулся. Заметив, что служанка смотрит н него, он сделал ей знак повторить. Ему нравилось ощущать себя частью всего этого - быстрого обмена непристойными шутками, что было для него внове, и хотя в последнее время он часто чувствовал себя одновременно и вялым, и нервозным, но в этой компании он находил много приятного для себя. Из-з дождя он не мог продолжить свой путь на запад, если бы даже и захотел, а в этой таверне, среди этих шумных людей, среди смеха и кружек с элем он мог ни о чем не думать. Эль и вино вытеснили из его головы всякие раздумья, и даже голос сидящего на плече демона звучал теперь глухо, как бы издалека.

Кевин купил для сидящих за столом еще несколько кувшинов эля, и сумеречный день покатился дальше, с элем и вином, с едой и смехом, с серым ливнем за стеклами. Кто-то сунул ему в руку кружку и настаивал на том, чтобы Кевин выпил, выпил залпом. Кевин не обратил внимания на усмешки и улыбки и сделал хороший глоток. Ему показалось, что он выпил кружку расплавленного свинца, во всяком случае, ощущение было именно таким. Кевин застыл, широко раскрыв глаза и уставившись в кружку, не в силах вдохнуть воздуха. Окружающие корчились от смеха. Тот, кто подсунул Кевину огненный напиток, взял кружку и допил до конца, затем повернулся к Кевину, утирая стекающие по щекам слезы.

- Это действительно жуткий напиток, - выдохнул он, - но с его помощью можно проверить, как человек переносит боль.

- Тогда я, очевидно, не умру? - спросил Кевин, слегка отдышавшись. Новый взрыв смеха был ему ответом, и кто-то хлопнул его по спине.

Бродячий певец с узкими и блестящими зелеными глазами затянул песню. Потом Кевин смутно припоминал, что и он пел вместе со всеми.

И было еще много-много, очень много вина и эля, много разговоров и смеха, и вскоре стало поздно.

А дождь все лил и лил.

Вода каскадами стекала вниз по Шестидесяти Шести Ступеням и по всем другим лестницам города, образуя изящные водопады. Дворы превратились в озера, улицы превратились сначала в ручьи, а затем - в стремительные потоки. Вместо людей на площадях под музыку дождя плясали маленькие волны. Магазины закрылись, и люди отступили на вторые этажи зданий. Рек Солнечная бурым пенным валом прокатилась по Нижнему Рынку вплоть до самой Кроссхилл-стрит, сметая на своем пути и унося прочь деревянные прилавки и навесы. Влекомая потоком огромная сосна, словно таран древнего стенобитного орудия, пробила стену каменного склада. Длинный Башенный мост, уступая напору Бешеной реки, начал раскачиваться, от него отрывались отдельные доски и перекладины. Внезапно он прогнулся и обрушился вниз целиком со страшным треском. Бурлящий поток потащил его прочь, разбивая в щепки массивные бревна конструкции. К этому времени та часть города, которая называлась обычно Кроссривер, превратилась в обширное бурлящее озеро, над поверхностью которого, словно неустойчивые и шаткие острова, возвышались уцелевшие постройки, обитатели которых заблаговременно перебрались повыше, на склоны Стальных гор.

Несмотря на наводнение, выстроенный высоко на холме "Голубой Кабан" оставался открытым.

И еще один день прошел, прокатился мимо в непрекращающейся пелене дождя, который превратился в похоронную холодную морось, медленную и противную, словно боги устали от бурь и не смогли придумать ничего более выдающегося. И беседа в "Голубом Кабане" стала менее оживленной и приятной.

- Затопило все земли между Нижним Дубом и Верхней Рощей. Жители выбирались оттуда на крышах домов вместо плотов.

- Некоторые говорят, что река никогда так высоко не поднималась...

- Говорю вам, что все горы Макааб, это их злая тень...