— Неужели… чужак? — не выдержал Шорак.

— И чему вас учили в Академии, стажер? — не оборачиваясь, насмешливо произнес Гуллакян. — Ну и молодежь нынче пошла, а, шеф?

Болл всматривался в силуэт, медленно проползающий кормовому экрану. Силуэт этот казался странным и все же как-то смутно знакомым.

Двое суток космоскаф и сопровождавшие его «Мирмеки» висели здесь, поджидая «гостя». И теперь он нагонял их, уже попав в поле зрения кормового локатора.

— Оставь стажера в покое, Геворк. Кстати, Карел кончал Академию Связи, а не Астрогации, заметь. Скорость? — Болл имел в виду скорость «гостя», и Геворк понял.

— Шестьсот шесть в секунду. Идет инерциальным ходом. Силуэт неизвестного корабля незаметно переполз с кормового экрана на бортовой.

— Уравняй скорости. Дистанция сто по траверзу.

— Есть, шеф-пилот! — Обиженный Гуллакян всегда переходил на уставное обращение. Руки его запорхали над ходовым пультом.

— Шорак! «Мирмекам» — строй треугольника, дистанция пятьдесят, «делай как я».

Шорак бойко затараторил в микрофон:

— КСГ борт 73 к М-213, М-217, М-222. Даю перестроение…

— Уймись ты, — улыбаясь, проворчал Гуллакян, и Шорак перешел на ключ.

Тем временем изображение «гостя» замерло на экране левого борта, и теперь Болл мог рассмотреть его во всех подробностях. Корабль был явно земной постройки. Вот только что это за ребристые диски, расположенные примерно там же, где у крейсеров серии «С» проходит гребораторная опояска? Словно на иглу-рыбу надели кружевной воротник.

— Геворк?

— Не знаю… Это похоже…

— На романовский, Геворк?

Гуллакян кивнул.

Это был один из немногих кораблей, построенных в короткий период между открытием каналов Романова — узких природных туннелей вырожденного пространства, аналогичных аутспайсу, — и появлением настоящих аутспайс-кораблей, превращающих на своем пути обычное пространство в аутспайс, в котором только и возможно движение со сверхсветовыми скоростями. Таких крейсеров было построено немного, и характерной их особенностью были эти огромные ребристые диски, выполнявшие функции нынешних гребораторов. Только как они назывались, эти… «протогребораторы»? Болл ни мог вспомнить. Впрочем, и не важно это.

— Свет!

Не уловимое движение руки Гуллакяна — и на борту «гостя» вспыхнул яркий голубой овал.

— К корме.

Световое пятно томительно медленно поползло по броне «гостя». Если память не подводила Болла, то название и приписка должны быть обозначены где-то сразу после этих «протогребораторов».

— Увеличение, Карел!

Изображение дрогнуло и поплыло навстречу. Болл ощутил полную перегрузку — так бывает всегда, даже после тритдцати лет полетов: когда изображение надвигается на тебя, из-за отсутствия неподвижных ориентиров кажется, что это твое собственное движение, и тело привычно реагирует на него.

Место для надписи было выбрано с расчетом: здесь, позади дисков (они называются синхраторами, вспомнил-таки Болл), броня пострадала меньше всего. Тем не менее прочесть можно было только: «В…ос. Зем…д. я». Земляндия — это ясно. Но как же он назывался, этот корабль?

— Свяжитесь с Костиным, Карел. И транслируйте ему изображение.

Костин возник на экране секунд через двадцать.

— Ну и динозавра вы поймали, Боря! Я такой только в «Истории астрогации» видел…

— Я тоже, — отозвался Болл. Он никак не мог оторвать взгляда от «динозавра» — есть в старых кораблях что-то завораживающее. — Откуда он, Миша?

— Это мы выясним. Ждите. — Костин отключился.

На выяснение ушло больше часа.

— Это «Велос», — сказал Костин, возникая на экране. — Первый из романовских кораблей… и, судя по всему, последний… сохранившийся. Построен двести восемьдесят восемь лет назад на верфях Ганимеда… Кстати… «Велос» на каком-то из древних языков — «Быстрый». Каково, а? Только-только за световой барьер выскочили… в каналы романовские влезли… к сразу же — «Быстрый»! А знаешь, откуда он идет? — В голосе его появилось что-то, заставившее Болла оторваться от созерцания старинного крейсера и уставиться на координатора Базы. — С Карантина.

Гуллакян присвистнул. Болл почувствовал, что у него заныли скулы, И только Шорак пока ничего не понимал.

Карантин! Гуллакян, тот знает о нем понаслышке. И то, что он тихонько рассказывает теперь Карелу, лишь сухая объективная информация. Боллу же в бытность свою стажером, таким же, как сейчас Шорак, случилось несколько месяцев проработать в орбитальном патруле у Карантина: тогда еще не был создан электронный барраж, не позволяющий ни одному кораблю совершить посадку, даже просто выйти на атмосферную орбиту, независимо от воли экипажа.

Карантин! Единственная планета, оказавшаяся не только губительной ловушкой, но и до сих пор еще загадкой.

Первый корабль, посланный к НИС-981, второй планетой которой и был Карантин, — этот самый «Велос», неизвестно как оказавшийся теперь здесь. О судьбе его ничего неизвестно. Он стартовал с Пионерского космодрома на Плутоне, Земляндия. Все.

Семьдесят лет спустя туда ушел аутспайс-крейсер первого ранга «Хаммер». Они оставили на орбите спутник-капсулу, в которой дождалась третьей экспедиции информация об их полете, протекавшем вполне благополучно. Больше о них ничего неизвестно, если не считать того, что еще через девяносто три года третья экспедиция обнаружила «Хаммер» целым и невредимым. И никаких следов его экипажа, экипажа из ста двадцати человек. «Велоса» на Карантине ни тогда, ни впоследствии найти не удалось, что, впрочем, скорее естественно, чем удивительно: найти на планете корабль при условии его полного молчания можно разве что случайно или же после многолетних систематических поисков.

Сама третья экспедиция состояла из аутспайс-крейсера первого ранга «Криста» и приданного ей вспомогательного каргобота «СД-717-бис», оставшегося на орбите, когда «Криста» пошла на посадку. «Криста» была вполне современным по тому времени кораблем, а о ее шеф-пилоте, Юване Шайгине Болл немало слышал от деда, ходившего с Шайгиным еще на «Океане». Экспедиции было предписано произвести детальную зонд-разведку и затем сесть и развернуться по процедуре «А». Но зонды передавали лишь белый шум, а на планете экспедицию не спасли ни защитное силовое поле, ни непробиваемая броня крейсера, ни умение людей. Первая передача сообщала об обнаружении «Хаммера» и заканчивалась традиционным «Все в порядке». Вторая — шесть часов спустя — состояла из нескольких слов: «Высадка невозможна Это страшно… Посадку запрещаю (последнее относилось к „СД-717-бис“). Только автоматы».

С тех пор люди больше не пытались высаживаться на Карантин, объявленный запретной зоной. Была создана орбитальная станция. Вокруг планеты организовали патрулирование, потому что легионы энтузиастов ринулись туда на самых что ни на есть удивительных кораблях, вплоть до одноместных гоночных «арсов». На планете работали автоматы, но до сих пор не удалось выяснить ничего, хоть в малой мере объяснявшего бы гибель трех экспедиций. Когда вместо людей были высажены традиционные собаки, они попросту исчезли. Не погибли, а исчезли, как будто их никогда не было.

И что самое удивительное — от этого не спасали даже скафандры высшей защиты. Скафандры оставались целыми, живые существа, в них заключенные, исчезали.

Загадка. Сплошные загадки.

Почему исчезали на Карантине биоструктуры?

Почему третьей экспедиции все же удалось продержаться сутки?

Почему автоматы, проверенные на десятках других планет, вместо осмысленной информации передавали на станцию белый шум?

И вот теперь к ним прибавилась еще одна загадка: исчезнувший «Велос» объявился здесь, в системе НИС-641, в трехстах пятидесяти семи парсеках от Карантина и девяносто восьми от Земляндии.

— Что будем делать, Миша? — спросил Болл.

И впервые за много лет услышал:

— Не знаю. Надо созвать совещание. Один я этого решить не могу. И мы с тобой не можем.