Мурке так и не удалось поймать чайку. Лишь пришлось испытать, до чего злобна и воинственна эта птица, умеющая постоять за себя и за неприкосновенность своего хвоста. Оказалось, что чайки не понимают шуток.

Но чайку поймать можно. Надо только взять для этого обыкновенный рыбный черпак и постоять с ним у поручней неподалёку от кормы, у того люка, с которого сбрасывают в море селёдочные потроха. Хоть предусмотрительные чайки и держатся на почтительном расстоянии от корабля, всё же иные из них оказываются порой настолько глупыми и жадными, что подлетают к самому кораблю, чтобы получить свою долю раньше других. Тут-то и надо сразу поддеть чайку черпаком, и она замрёт в нём, словно курица в кошёлке. Чайка способна взлететь только с воды. По палубе она перебирается с трудом: её ноги слишком слабы для такого жирного тела. А о том, чтоб взлететь, и разговору быть не может.

Таким способом и поймали чайку для Мурки. Уж и радовался он сначала! Носился вокруг птицы и подступался к ней всё ближе, норовя ухватить её покрепче. Но клюв злобно кричавшей птицы непонятным образом оказывался всегда нацеленным на собаку. Мурка всё плясал вокруг, временами вытягивал к птице свою морду и пытался потрогать её лапой. Но крепкий костлявый клюв чайки заставлял его отступать подальше.

Наконец Мурка рассердился, кинулся в лобовую атаку и попробовал схватить чайку за шею. Но после первой же попытки отскочил с жалобным воем: крепкий клюв трахнул его прямо по носу. Так трахнул, что задранный хвост Мурки сразу вытянулся, как стрела, а потом повис. Но, едва боль прошла, Мурка сделал новую попытку, на этот раз более осторожную. Однако теперь чайка не стала пятиться, а заковыляла навстречу псу и снова стукнула его по носу.

Тем же закончилась и третья атака Мурки. Но он, не желая признавать перед людьми своего поражения, по-прежнему вертелся вокруг чайки. Только круги его становились всё шире и шире. Пёс делал вид, что эта злая птица с пронзительным, противным голосом совсем перестала его интересовать, что собачье достоинство не позволяет ему заниматься дальнейшим сведением счётов с крикливой пришелицей.

И, отправившись в кают-компанию, Мурка улёгся там на стуле. Время от времени он трогал лапой свой нос и вспоминал о проигранном сражении. Всё же следует сказать, к чести Мурки, что он и после продолжал преследовать чаек с прежним упорством. Видно, надеялся, что не все они такие отчаянно злые и упрямые, как та, которую поймали черпаком. Она была исключением, а вот если он сам сумеет поймать какую-нибудь, то…

Но вскоре Мурка убедился, что всё кажущееся за бортом таким интересным и занятным, на палубе оказывается драчливым и опасным. Если после сражения с чайкой он ещё мог делать вид, что ничего страшного не произошло, то встреча с морским чёртом испугала не только пса, но и нас. Было это так.

В сравнительно тихую погоду мы выбирали сети. Улов был небольшим, особенно в последних сетях. Их закинули слишком глубоко, и косяки проплыли поверх них. Но, когда на палубу извлекли последнюю сеть, все заметили, что в самом низу её запутался какой-то чёрный чурбан с белым брюхом. Длиной он был едва ли с метр, то есть ещё короче атлантической трески, но очень массивный и тучный, а кроме того, как-то странно поблёскивал. Когда низ сети подтянули к борту, чурбан этот начал биться.

Я побежал в каюту за фотоаппаратом, но он оказался незаряженным. Я как можно скорее вставил новую плёнку и вернулся на палубу.

Чурбан тем временем извлекли из сети и бросили на люк. Вся команда стояла вокруг и смотрела на него. Он оказался рыбой, чрезвычайно редко попадающей в сельдяные сети. Эту рыбу называют морским чёртом.

За всю свою жизнь я не видел более отвратительной твари. Она совершенно тупоконечная, настоящий чурбан, и окраска у неё бывает тёмно-зелёная или тёмно-серая. Наш морской чёрт был очень велик — килограммов на двадцать. У этого ненасытного пожирателя сельди огромная, по сравнению с телом, голова. На редкость уродливую голову перерезает чуть ли не пополам большой рот. Он полон длинных, крепких зубов, острых, как иголки. На голове торчат два боковых плавника. Форма у них тупая, такая же, как и у самого морского чёрта. Кажется, будто у них спилены концы. У чёрта толстое брюхо, а хвостовая часть тоненькая и на вид слабая. Эта тварь лишена рыбьей стройности, гибкости и красоты. Голова у него — это голова свирепого обжоры. Морской чёрт — одно из страшилищ глубоких вод.

И вот это олицетворение уродства лежало на палубном люке. Рот рыбы был разинут, жабры открывались и закрывались. Она била по брезенту своим жидким хвостом. Плавники двигались вяло.

Тут появился Мурка. Он протискался сквозь толпу, увидел морского чёрта и весь ощетинился. Ему стало страшно, и это его рассердило. Мурка обошёл вокруг люка и даже начал приближаться к нему, справившись со страхом. Он остановился прямо перед морским чёртом и уставился в его зубастую пасть. А потом залаял хрипло и нервно. Ещё миг — и Мурка накинулся бы на чёрный чурбан, издававший незнакомый запах. Но неожиданно морской чёрт опередил его.

С непостижимой быстротой он весь вдруг сжался, затем подбросил своё тупоконечное тело на целых полметра. И, шлёпнувшись обратно, подскочил снова. Даже люди, вздрогнув, отступили назад. В этом подскакивании было столько силы, злости и агрессивности, что никому не хотелось оказаться слишком близко от чёрта.

Мы не знали, что с ним делать, и решили бросить его в море. Но при всей нашей осторожности чёрт всё-таки успел глубоко поранить руку одному матросу. Мы смотрели, как рыба уходит вглубь. Даже после того, как чёрт опустился метров на двадцать, сквозь воду ещё пробивалось его фосфорическое свечение.

Мурка же, едва морской чёрт подскочил на люке, с воем удрал с палубы. Потом мы нашли его в кают-компании под столом. Пёс дрожал и жался к людям. И раньше чем через два часа он так и не осмелился выйти опять на палубу. Даже на следующий день пёс со страхом поглядывал на люк, с которого хотел взлететь морской чёрт.

Действительно, всё, что представляется за бортом интересным, оказывается потом довольно опасным.

Я два раза сфотографировал чёрта. Но снимки не вышли. Хоть плёнка обычно и запечатлевает все лица и рожи без разбору, всё же, очевидно, и у неё есть какая-то стыдливость. Уродливость чёрта превосходила все дозволенные границы, и плёнка воспротивилась.

Срок моей командировки истекал. Надо было возвращаться в Таллин. Наш радист следил за радиопереговорами между кораблями, чтобы узнать, какой из них собирается плыть в нашу отечественную гавань. Наконец ему попался один литовский траулер, которому предстояло идти в Клайпеду. Капитаны судов договорились по радио о встрече и сообщили друг другу свои координаты. Литовец находился где-то неподалёку от Ян-Майена, и мы отправились к нему навстречу. Оба корабля непрерывно поддерживали радиосвязь и корректировали свой курс с помощью радиопеленгаторов.

Я сложил свои вещи. Через несколько часов на горизонте появился быстро приближающийся корабль.

При волне, даже при средней, не так-то просто перейти с корабля на корабль. К счастью, в тот день была на редкость спокойная и солнечная погода. Не часто мне приходилось видеть океан таким гладким.

Пока суда, маневрируя, сближались, я распрощался с командой. Лишь теперь я полностью осознал, насколько родным стал для меня этот маленький корабль, с какими чудесными и мужественными людьми я прожил два месяца. Жаль было расставаться. Сердце сжималось от леденящей грусти.

Все, кто был свободен, поднялись на палубу. Мурка протиснулся ко мне. Он протянул на прощание лапу и тявкнул. Но, так как с мостика всё время слышались слова команды, он счёл за лучшее отправиться туда. Прежде чем исчезнуть в коридоре на корме, он ещё раз на меня оглянулся.