— Ничего, ничего, не расстраивайтесь. Привыкните. И не обнимайтесь…

— Да что вы, Анатолий Васильевич!

— Я понимаю, такие вещи неприятно выслушивать. Но что поделаешь, — Петраков улыбнулся и протянул руку. — Со временем научитесь. Пока… желаю удачи.

Эпизод, о котором упомянул Петраков, произошёл два дня назад. В конце дня Рублёву позвонил оперативный сотрудник его группы Георгий Максимов, которого в дружеском кругу они звали просто Гошей, и сообщил, что опять на горизонте появился Рыжий.

— Что-то понадобилось ему на Новодевичьем кладбище, — докладывал Максимов.

— Но, может, просто памятниками пришёл полюбоваться?

— Нет. Он приехал не на служебной машине, а на такси…

— Ну, это ещё не довод…

— Да, конечно, — согласился Максимов, — но зачем тогда ему скрываться? Он петлял, крутил, явно пытался оторваться от «хвоста».

— Он что-нибудь заметил?

— Не думаю… Что-то ему здесь нужно. Скорее всего, с кем-то у него встреча.

Да, странно вёл себя в последнее время Джозеф Маккензи, которого в группе Рублёва называли Рыжий: то зачем-то в двенадцатом часу ночи поехал за город, то видели, как он околачивался около одного научно-исследовательского института, то тайком спешил, на какую-то явно секретную встречу. И вот теперь появился на Новодевичьем кладбище. И опять тайком.

— Не выпускай его из поля зрения, — приказал он Максимову. — Я подъеду сейчас сам…

Рублёву казалось тогда, что если он сам проследит за Рыжим, то ему удастся расшифровать загадочное поведение англичанина. Через десять минут машина Рублёва уже была у ворот Новодевичьего кладбища. Было начало шестого, но на улицах жара ещё не спала, а здесь, в тени деревьев, уже затаилась вечерняя прохлада. По аллеям кладбища бродили толпы народа. Рублёв прошёл сквозь шеренгу гранитных памятников военачальникам и свернул на дорожку, ведущую в старую часть кладбища. Максимов сидел на скамейке и читал газету. Сергей Николаевич присел с ним рядом.

— Ну, что?

— Ушёл. — Максимов сложил газету и закурил. Его светлые глаза сощурились от дыма.

— Что он здесь делал?

— Любовался старинными надгробиями. Особенно вон тем. — Максимов указал подбородком в сторону склепа из тёмно-зелёного мрамора.

— С кем-нибудь он встречался?

— Нет. Просто не пойму, почему он хотел, чтобы его визит на кладбище остался незамеченным.

Сергей Николаевич подошёл к памятнику, на который указал ему Максимов. Это был куполообразный склеп. В сводчатой нише коленопреклонённый ангел из белого мрамора, воздев незрячие глаза к небесам и сложив на груди тонкие персты, молился беззвучно. Золотая славянская вязь на цоколе:

И чуть пониже:

Рублёв молча обошёл надгробие.

— Так что же здесь понадобилось Рыжему?

— По-моему, у него было назначено рандеву. Но оно не состоялось.

— Ты так думаешь? — переспросил Рублёв, рассеянно оглядывая рослую фигуру Максимова.

— Да. Возможно, что я плохо сработал и Рыжий или его партнёр догадались о слежке.

— Может быть, и так, — согласился Рублёв. — Не думаю, что Рыжий будет тратить время и любоваться памятниками и надгробиями. Что-то ему здесь было нужно. Но вот — что?

Оба контрразведчика помолчали.

— Он должен прийти сюда ещё раз, — сказал Максимов.

— Если догадался, что за ним наблюдали, то вряд ли…

— И всё-таки придёт. Мне показалось, что Рыжий бывал здесь не один раз. Он шёл сюда уверенно, как человек, хорошо знающий дорогу.

— Мгм… Это интересно. В таком случае, старина, нужно выставить здесь нашего человека. Побеспокойся, пожалуйста, об этом.

Конечно, отправляясь на кладбище, Сергей Николаевич действовал из лучших побуждений. Руководителем специальной группы он был назначен совсем недавно и никак ещё не мог привыкнуть к этой роли. Он старался всё делать сам: будь то составление планов или выезд на оперативное задание.

«И действительно, — размышлял Рублёв, — зачем я поспешил на кладбище сам? Ведь можно было послать в помощь Максимову кого-нибудь из группы». Хотя Петраков сделал ему замечание в мягкой форме, он чувствовал, что шеф недоволен его действиями. В глубине души Сергей Николаевич восхищался Петраковым, его покоряла присущая этому человеку властная мужественность. Поэтому услышать от шефа даже пустяковое замечание было для Рублёва мучительно неловко. «Нет, — думал он, — не выйдет из меня руководитель. Для этого мне не хватает данных. Вот шеф — это руководитель. От природы». И Рублёв вспомнил неторопливые манеры Петракова, трезвость и точность его оценок, твёрдость и в то же время мягкую предупредительность в отношениях с людьми. Рублёв ещё долго чувствовал в душе неприятный осадок.

В конце рабочего дня Сергей Николаевич нашёл у себя на столе пригласительный билет. Машинописный текст гласил:

В верхнем углу был изображён орущий младенец.

Рублёв невольно улыбнулся. Правда, он собрался ещё поработать. Но и отказаться от приглашения нельзя — Максимов обидится. Рублёв решил, что заедет попозже поздравить супругов, но тут вспомнил о подарке. «Детский мир» открыт до девяти. Значит, до этого времени нужно успеть что-то купить. Настроение у Рублёва было вовсе не праздничное, и общаться с людьми, среди которых будут и вовсе незнакомые, ему не хотелось.

Он снял трубку и набрал телефон Максимова.

— Старина, спасибо за приглашение…

— Мы тебя ждём…

— Но, видишь ли…

— Никаких «но». Надя будет рада тебя видеть. Из-за тебя яблочный пирог испекла… А я два вечера бегал по магазинам.

— Там будет много незнакомых, а я, как ты знаешь…

— Каких незнакомых! — воскликнул Максимов. — Все свои. Мы с женой, ты, Тарков.

С этой фамилией у Рублёва были связаны не очень приятные воспоминания, и он твёрдо решил отказаться.

— Да ещё Катя…

— Какая Катя?

— О, холостяки! Вам имя вероломство! — с шутливым пафосом продекламировал Максимов. — Уже забыл! А ведь сам просил познакомить. Помнишь ту длинноногую на первомайской демонстрации? Она, кстати, тобой тоже интересовалась.

Катя… Он вспомнил последнюю первомайскую демонстрацию. Рядом с ним шла девчонка с длинными распущенными волосами, в джинсах с широким ремнём, которые как-то удивительно ловко обтягивали её длинные ноги. Бесшабашно весёлая, она почти непрерывно смеялась. Даже непонятно чему. Скорее всего, просто от избытка энергии и сознания, что она хороша собой и что каждый из шедших рядом ребят пойдёт за ней по первому её зову.

— Хорошо, — сдался наконец Рублёв. — Я буду, но чуть позднее.

Он положил трубку, но мысли его невольно возвращались к тому солнечному первомайскому дню. После демонстрации они — он, Максимов, ещё трое бородатых ребят в толстых свитерах (они оказались научными сотрудниками какого-то института) — отправились в кафе. Собственно, инициатива насчёт кафе принадлежала Кате:

— Эх, мальчики, закатиться бы сейчас куда-нибудь…

Все дружно поддержали это начинание и, главным образом, потому, что никому не хотелось расставаться с этим весёлым длинноногим существом. Даже Максимов, который всегда торопился домой, к «старушке», как он шутливо называл свою жену Надю, и тот согласился часок посидеть.

Зашли в «Поплавок». Там было шумно, сутолочно и не очень чисто. Но никто не обращал внимания ни на несвежие скатерти, ни на скверные шашлыки. Все невольно заразились бесшабашностью Кати, которая рассказывала забавные истории, с удовольствием пила вино и как-то лихо, по-мужски, курила сигареты. Рублёва и привлекала и пугала эта бесшабашность и несколько обескураживала та откровенность, с какой она отдавала ему предпочтение перед другими. Он видел, что коренастый бородач в свитере и с трубкой сник, замолчал, ушёл в себя. Он был явно неравнодушен к Кате. Сергей Николаевич ожидал, что бородач устроит ему «сцену у фонтана». Но всё каким-то образом устроилось так, что, выйдя из кафе, они сразу остались одни. Максимов со своим бородачом куда-то исчез. Это было очень кстати. Наконец-то Рублёв оказался с девушкой наедине.