– Мне нужно идти, – сказала Клэр, повернулась и попробовала уйти с чувством собственного достоинства. Но это невозможно, когда у вас в руках мешок с вязаньем и вдобавок насморк.

Только выйдя из вестибюля, Клэр вспомнила, что у нее в кармане все еще оставалась сотня долларов. Жаль, что она не вспомнила о ней раньше, она бы вернула деньги Майклу. Автомобиль уже ждал. Клэр села на заднее сиденье, благодарная за это убежище больше чем когда-либо.

– Тоттенвилль? – спросил водитель. – Это на Стэйтен-айленд, да?

Клэр кивнула, опустила голову и закрыла опухшие глаза.

Она, видимо, задремала или замечталась. Она не была уверена. Когда автомобиль подъехал к ее дому, она очнулась. Длинная поездка закончилась. Клэр лихорадочно и нервно достала кошелек, вынула сотню и вручила водителю.

– Все оплачено, – возразил он.

– Это – чаевые.

– И чаевые тоже.

– Возьмите, – попросила Клэр. – Мне эта сотня не нужна.

Нетвердой походкой она вышла из автомобиля и хлопнула дверью. Если бы только можно было так же просто выкинуть Мистера Совершенство из своей жизни.

Клэр провалялась в постели пять дней. Первые сутки ее только слегка знобило. Когда она перестала плакать, остался только насморк. Да и то на день-два. Клэр чувствовала слабость во всем теле и неприятное ощущение горящего от растирания носа. Но боль в ее груди, которая была отнюдь не бронхитом, требовала больше времени, чтобы утихнуть.

После того как она удивила водителя такси огромными чаевыми, Клэр проспала весь день и большую часть ночи. Весь следующий день она дремала и встала после полуночи. Она не ела и не умывалась. Проснувшись, Клэр не могла вспомнить в точности свои сны, но знала, что в каждом из них ее смертельно унижали. Лицо Майкла Уэйнрайта возникло по крайней мере однажды, изуродованное злобным смехом. Вечером следующего дня мать принесла ей тарелку с мясным рулетом и макаронами с сыром – любимое блюдо Джерри, – но Клэр лишь покачала головой, и мать унесла это обратно. Спуститься в кухню и приготовить себе тост с чаем было крайне трудно, а проглотить все это и вовсе почти невозможно. Она даже не могла держать книгу. Клэр решила поспать еще.

Проснувшись в три часа ночи, Клэр взялась за вязанье. Она только закрыла ряд петель жилетки, которую вязала для отца Тины. Тина сама выбирала шерсть и фасон. Мотки были разноцветными – коричневые и оранжевые, не самые любимые цвета Клэр. Но это совсем не беспокоило ее. Ее даже радовало, что фасон был простой и не очень интересный. Довязывать его – никакого удовольствия, все равно как ее жизнь – ничего хорошего.

Около четырех она отложила спицы и встала с кровати. Клэр чувствовала себя разбитой и опустошенной, была середина ночи, она не хотела идти вниз на кухню. Она как-то столкнулась там с голым Джерри, стоящим в свете открытого холодильника. Не желая рисковать подобным образом, девушка открыла ящик бюро и посмотрела на свои сокровища.

Всякий раз, когда Клэр было грустно, скучно и одиноко, она шла в один из многочисленных магазинов товаров для вязания, где любовалась красивыми цветами, восхитительной фактурой, и тогда ей казалось, что каждый моточек обещает что-то особенное, будто что-то нашептывая. Сейчас же мотки, лежащие перед ней, навевали грустные воспоминания о тех частых прогулках. Несмотря на свои страдания, Клэр, как всегда, была тронута красочным хаосом. Она вынула свой любимый, дорогостоящий и роскошный кашемир, который был совершенно необычного цвета – что-то среднее между пурпуром и окраской внутренней части ракушки. Это была прекрасная пряжа, и Клэр давно решила связать из нее свитер для себя, с тонким и сложным витым орнаментом. Она положила мотки пряжи на кровать, затем – после продолжительного раздумья – достала из корзины пару деревянных спиц третьего размера.

Клэр вернулась в кровать. На улице дул ветер, и она могла слышать, как голые ветви дерева хлестали о стену дома. Девушка чувствовала себя уютно под одеялами, с кашемиром на коленях. Начав работать, она решила убедиться, что вяжет точно по образцу, правильно чередуя петли. Учитывая ее теперешнее настроение, требовалась повышенная сосредоточенность. Пока пальцы Клэр манипулировали спицами, она была особенно внимательна к тому, что делала.

Она провела следующие несколько дней за вязанием, чтением, просмотром телевизионных программ и зализыванием ран. Жаль, что у нее не было собственного видеомагнитофона, тогда Клэр могла бы смотреть кассеты у себя в комнате – очень не хотелось спускаться к матери по вечерам. Джерри всегда хотел смотреть «Войны на кладбище старых автомобилей» или «Полицейских». Поэтому Клэр оставалась наверху и закончила читать книгу Дженет Уинтерсон. Сравнивая свою судьбу с судьбой героини, она подумала, что ее жизнь могла быть хуже.

Тина переживала за подругу. Когда она пришла, Клэр притворилась серьезно больной и тем самым сократила время визита. Но она знала, что ее уединение не могло длиться вечно.

Наконец, в воскресенье, она пришла в себя. Клэр решила, что ее глупая идея, что мужчина вроде Майкла Уэйнрайта мог заинтересоваться ею – даже на мгновение, – была не столько болезненной, сколько смешной. Она заставила себя вспомнить, кем была, где жила и какие маленькие удовольствия имела. Их было бы больше, если бы Клэр ходила в какие-нибудь театры, купила бы себе видеомагнитофон, записалась бы в фитнес-клуб. С момента окончания учебного заведения ее габариты продолжали увеличиваться, и сидячая работа только помогала ее талии и бедрам расти. Нет худа без добра: от болезни она похудела. Это было кстати – Клэр чувствовала себя неуютно в дорогих, высококлассных гимнастических залах в нижнем Манхэттене и успевала вымотаться по дороге назад в Тоттенвилль. Но надо было что-то менять, и Клэр решила, что позволит матери Тины – парикмахеру – сделать себе новую прическу.

Но все это вряд ли изменит что-нибудь, и вортингтонский инцидент – как она теперь его называла – доказал ей, что жизнь ее ничего не стоит. Клэр знала, что чтение, вязание и просмотр телевизионных программ не изменят ничего.

Да, все могло бы быть по-другому. В конце концов, она не такая уж никчемная. Клэр просто была довольно робкой молодой женщиной с собственными интересами. Может быть, она предпочитала чтение и вязание из-за того, что никогда не была общительным человеком, или из-за того, что неудачи в общении привели ее к изолированной жизни. Что Клэр могла сделать, чтобы изменить это? Общаться с кузенами Тины и родственниками со стороны их жен? Братьями друзей, всеми этими людьми, с которыми она не имела ничего общего и которые относились к ней, как к белой вороне? И что теперь делать?

Продолжить образование? Чем платить за учебу? Путешествовать? Одной? И куда? Вступить в клуб? Какой – любителей книг? Залезть в Интернет, чтобы найти новых друзей или даже родственную душу?

Клэр съежилась при мысли обо всем этом. Она просто не способна быть членом клуба. Девушка заползла назад в постель. Даже если бы она действительно куда-то записалась, все осталось бы так же, как и всегда. Если бы какой-нибудь местный самец сблизился с ней, она бы тут же заскучала, а если бы кто-то умный и привлекательный (каким-то чудом) заговорил с ней, Клэр выглядела бы хуже жеваной ксерокопии. Никто не заметит ее, и она будет стоять – или сидеть – с краю, ничего не делая и ничего не говоря. Клэр даже подумала было, но только на мгновение, о приглашении Тины провести вместе отпуск, но быстро – действительно быстро – выбросила это из головы. Возможно, у нее и лихорадка, но она пока в здравом уме. Вместо этого Клэр позвонила Тине и спросила, может ли мама подстричь ее.

– Давай приезжай, черт возьми, – сказала Тина.

– Прямо сейчас? – удивилась Клэр. – Уже поздно.

– Подумаешь, ты опоздала всего-то лет на пять. Мама уж боялась, что придется ждать, пока ты не поседеешь, прежде чем надумаешь стричься.

Клэр оделась и вышла. Тина и Анна-Мария, ее мама, суетились возле гостьи.