Барон Бальмейн приблизился на расстояние вытянутой руки и остановился. Грей судорожно проглотила комок, вставший в горле, и подняла глаза навстречу леденящему взору мужчины, смотревшему на нее сверху вниз. Теперь его лицо оказалось не в тени, а на свету, и Грей поразилась голубизне глаз Гильберта Бальмейна. В ночной тьме она могла заметить лишь их живой блеск, но глаз такого цвета девушка никогда прежде не видела.

– Какое же ты имя носишь, дочь Эдуарда Чарвика, неверная Христова невеста? – спросил Бальмейн, слегка скривив губы.

Грей заставила себя вернуться к действительности. Во рту вдруг стало сухо, лишь через несколько мгновений она смогла ответить:

– Я…

– А, так ты все-таки умеешь говорить. Еще один отрицательный штрих к плохому мнению о ней. Чувствуя, как краска заливает лицо, Грей кивнула.

– Я леди Грей Чарвик, – проговорила она дрожащим голосом. Барон ничем не выдал своего удивления, только слегка сощурил глаза. – Но я не …

– Грей, – повторил барон ее имя, потом произнес его еще раз, как бы пробуя на вкус. Подходящее, – одобрил он и склонил голову, приветствуя дочь Чарвика. – А как звучит ваше имя во Христе, сестра?

Она покачала головой и отступила назад, когда Бальмейн придвинулся ближе. Грей сразу же упрекнула себя за слабость, но не смогла удержаться от инстинктивного стремления отступить перед угрозой оказаться слишком близко от разъяренного противника. Мелькнула мысль, что она всегда пыталась спастись бегством от тех, кто внушал ей страх. Она ненавидела себя за это, но все равно другого способа защититься от опасности не было, и на этот раз она вытянула перед собой руку, надеясь оградить себя от близости Бальмейна.

– Я не принадлежу к общине сестер-монахинь, – объяснила Грей.

Рыцарь остановился, услышав эти слова, и пристально посмотрел в ее бледное лицо, прежде чем высказать свое мнение по поводу ее заявления.

– Разумеется, я имел в виду факты, упоминая монашеский статус, – отрезал он. – Я не говорил о твоих природных наклонностях. Нам обоим это известно, не так ли?

Брови Грей взлетели вверх, почти касаясь головной повязки, обтягивающей лоб. Она снова попыталась объяснить барону, что он ошибается.

– Конечно, нет, после той ночи, – он сделал еще шаг вперед, и его длинные мускулистые ноги коснулись юбок Грей.

Обеспокоенная, Грей обнаружила, что отступать больше некуда, потому что икры ее ног уже упирались в скамеечку для коленопреклонений.

– Нет, вы не понимаете, – сказала Грей. Ей приходилось задирать голову, чтобы смотреть на Бальмейна снизу вверх. – Я не бросаюсь словами. Я говорю правду, я не монахиня. Я еще не приняла обет.

Неожиданно его руки опустились на плечи Грей, и она чуть не вскрикнула от страха. Сжавшись, с трудом подавляя дрожь, девушка опустила голову и невидящими глазами уставилась в свободное пространство между нею и бароном.

Бальмейн резко встряхнул Грей. Пальцы с силой сжимали девичьи плечи – эти руки так отличались от тех, что ласкали ее на пруду!

Барон приподнял ее подбородок и заставил глянуть ему в лицо, на котором застыло выражение холодности и суровости.

– Если ты не монахиня, – прорычал он, – то почему одеваешься в монашеское платье?

Гнев бушевал в его груди. Это было заметно не только по лицу, отражавшему бурю чувств, но и по напряженным мускулам, железную твердость которых Грей ощутила, цепенея под сильными пальцами, вцепившимися ей в плечи.

– Я… – она принудила себя собраться с духом и, подыскивая наиболее убедительные слона, выдавила нескладное объяснение, смущаясь от близости этого человека. Ее взволновало странное чувство страха, смешанного с желанием.

– Я была послушницей, – удалось ей наконец вымолвить. – Это наряд Христовой невесты, в котором я должна была принять монашеский обет.

Грей скользнула взором по бесформенному одеянию, скрывавшему ее изящную фигуру, потом снова перевела взгляд на Бальмейна:

– Мое пострижение в монахини должно было произойти в тот день, когда отец прислал за мной.

Барон недоверчиво посмотрел на нее:

– Так это правда, что ты не приняла монашеский обет?

– Да, об этом я и говорю!

С коротким смешком барон отпустил ее плечи.

– Большую тяжесть ты сняла с моих плеч, – признался он, подходя к передней скамье и опускаясь на нее. Он вытянул ноги, заложил руки за голову, словно собирался расположиться в часовне надолго.

– Благодарю вас за это, леди Грей. Теперь можно вздохнуть спокойнее, – его взгляд скользнул по девушке, потом барон снова пристально всмотрелся в нее. – Я уверен, если Бог действительно существует, он вряд ли отнесется благосклонно к тому, что я похитил девственность одной из невест его Сына.

Удивленная этим небрежным замечанием, Грей невольно шагнула ближе.

– Если Бог существует? – в ужасе повторила она. – То, что вы говорите, настоящая ересь.

Губы Бальмейна изогнулись в насмешливой улыбке. Поглядывая на Грей, он стал массировать больную ногу.

– Ересь? – он пожал плечами: – Я просто задаюсь вопросом о его существовании. А ты веришь в него?

Страх в душе Грей внезапно сменился столь большим возмущением, что в благородном порыве она оказалась прямо перед богохульствующим рыцарем.

– Конечно, я верю в Бога!

Брови барона изогнулись в притворной насмешливой печали.

– А я-то думал, что встретил родственную душу. Скажи-ка мне, – наклонился он вперед, -сладострастные наклонности, которые ты проявила, свойственны всем представителям святой церкви? Если это так, то я клянусь больше не сомневаться в существовании Бога. Я его буду просто отрицать.

Негодование, придававшее Грей силы в течение этих нескольких мгновений, угасло, оставив лишь печаль в сердце. Он собирался покарать ее. Грей пришла в ужас, чувствуя, как от слез защипало глаза.

Барон не двинулся с места.

– Если… – голос Грей предательски дрогнул, и она замолчала, чтобы взять себя в руки. – Так как вы, очевидно, имеете в виду прошлую ночь, – продолжала она, не глядя на собеседника, – я должна признаться, что пошла на это, намереваясь отказаться от монашеского обета.

– В самом деле? – Бальмейн глянул на дрожащие губы Грей. – Значит, ты надела сегодня это платье ради привилегий, которые дает тебе положение монахини?

Гнев вспыхнул с новой силой, но не смог зажечь Грей своим огнем. И все-таки она нашла в себе смелость встретиться взглядом с бароном Бальмейном.

– Нет, – ответила она, обхватывая себя холодными руками и стараясь согреть их в складках платья. – Я надела это облачение по приказу отца. Он еще не знает о моем грехе.

К тому, что произошло дальше, Грей оказалась совершенно неподготовленной, хотя заметила подозрительный блеск в глазах Бальмейна еще до того, как он протянул руку и ухватил подол ее юбки. Резко дернув девушку вперед, барон рывком усадил ее к себе на колени.

– А когда же ты собираешься рассказать отцу, что больше не годишься в монахини? – заинтересованно спрашивал Бальмейн, в то время как Грей барахталась, запутавшись в своем слишком просторном одеянии. – А может быть, он знает о твоем грехе или даже сам замыслил таким образом подстроить мне западню? Это он подослал тебя?

Грей затихла. Обвинение поразило ее, словно пощечина. Он действительно подумал, что Грей с отцом задумали поймать его в западню, пожертвовав ее невинностью. Что она отдала свое тело в надежде получить какие-то уступки. Нет, от этого человека ей ничего не нужно!

Отбросив покров, упавший на лицо, она возмущенно глянула на барона.

– Отпустите меня! – потребовала Грей, подавив желание вцепиться ногтями ему в лицо.

Барон усмехнулся и не позволил ей вскочить с его колен.

– Чего же ты хотела добиться, соблазняя меня?

Грей уперлась руками в его грудь, попробовала оттолкнуть, но, несмотря на все усилия, Бальмейн лишь крепче сжал ее в объятиях и повернул лицом к себе… Пораженная тем, насколько привлекательным мужчиной кажется барон Бальмейн, даже с лицом, искаженным гневом, Грей не заметила, что повязка у нее на голове съехала в сторону.