В моей душе восходит солнце,

Гоня невзгодную зиму.

В экстазе идолопоклонца

Молюсь таланту своему.

В его лучах легко и просто

Вступаю в жизнь, как в листный сад.

Я улыбаюсь, как подросток,

Приемлю все, всему я рад.

Ах, для меня, для беззаконца,

Один действителен закон:

В моей душе восходит солнце,

И я лучиться обречен!

1912. Май

Я – царь страны несуществующей,

Страны, где имени мне нет…

Душой, созвездия колдующей,

Витаю я среди планет.

Я, интуит с душой мимозовой,

Постиг бессмертия процесс.

В моей стране есть терем грезовый

Для намагниченных принцесс.

В моем междупланетном тереме

Звучат мелодии Тома.

Принцессы в гений мой поверили,

Забыв земные терема.

Их много, дев нерассуждающих,

В экстазе сбросивших плащи,

Так упоительно страдающих

И переливных, как лучи.

Им подсказал инстинкт их звончатый

Избрать мой грезовый гарем.

Они вошли душой бутончатой,

Вошли – как Ромул и как Рем.

И распустилось царство новое,

Страна безразумных чудес…

И, восхищен своей основою,

Дышу я душами принцесс!..

1910

У меня дворец двенадцатиэтажный,

У меня принцесса в каждом этаже.

Подглядел-подслушал как-то вихрь протяжный,-

И об этом знает целый свет уже.

Знает, – и прекрасно! сердцем не плутую!

Всех люблю, двенадцать, – хоть на эшафот!

Я настрою арфу, арфу золотую,

Ничего не скрою, все скажу… Так вот:

Все мои принцессы – любящие жены,

Я, их повелитель, любящий их муж.

Знойным поцелуем груди их прожжены,

И в каскады слиты ручейки их душ.

Каждая друг друга дополняет тонко,

Каждая прекрасна, в каждой есть свое:

Та грустит беззвучно, та хохочет звонко,-

Радуется сердце любое мое!

Поровну люблю я каждую принцессу,

Царски награждаю каждую собой…

День и ночь хожу по лестнице, завесу

Очередной спальни дергая рукой…

День и ночь хожу я, день и ночь не сплю я,

В упоеньи мигом некогда тужить.

Жизнь – от поцелуев, жизнь до поцелуя,

Вечное забвенье не дает мне жить.

Но бывают ночи: заберусь я в башню,

Заберусь один в тринадцатый этаж,

И смотрю на море, и смотрю на пашню,

И чарует греза все одна и та ж:

Хорошо бы в этой комнате стеклянной

Пить златистогрезый черный виноград

С вечно-безымянной, странно так желанной,

Той, кого не знаю и узнать не рад.

Скалы молят звезды, звезды молят скалы,

Смутно понимая тайну скал и звезд,-

Наполняю соком и душой бокалы

И провозглашаю безответный тост!..

1910

Я иду со свитою по лесу.

Солнце лавит с неба, как поток.

Я смотрю на каждую принцессу,

Как пчела на медовый цветок.

Паутинкой златно перевитый

Веселеет полдневный лесок.

Я иду с принцессовою свитой

На горячий моревый песок.

Олазорен шелковою тканью,

Коронован розами венка,

Напевая что-то из Масканьи,

Вспоминаю клумбу у окна…

Наклонясь с улыбкой к адъютанту -

К девушке, идущей за плечом,-

Я беру ее за аксельбанты,

Говоря про все и ни о чем…

Ах, мои принцессы не ревнивы,

Потому что все они мои…

Мы выходим в спеющие нивы -

Образцом изысканной семьи…

Вьются кудри: золоте и бронза,

Пепельные, карие и смоль.

Льются взоры, ласково и грезно -

То лазорь, то пламя, то фиоль.

Заморело! – глиняные глыбки

Я бросаю в море, хохоча.

А вокруг – влюбленные улыбки,

А внизу – песчаная парча!

На pliant[7] из алой парусины

Я сажусь, впивая горизонт.

Адъютант приносит клавесины,

Раскрывает надо мною зонт.

От жары все личики поблекли,

Прилегли принцессы на песке;

Созерцают море сквозь бинокли

И следят за чайкой на мыске.

Я взмахну лорнетом, – и Сивилла

Из Тома запела попурри,

Всю себя офлерила, овила,

Голоском высоко воспарив.

Как стройна и как темноголова!

Как ее верхи звучат свежо!

Хорошо!.. – и нет другого слова,

Да и то совсем не хорошо!

В златосне, на жгучем побережье,

Забываю свой высокий сан,

И дышу, в забвении, все реже,

Несказанной Грезой осиян…

1911

Ты каждый день приходишь, как гризетка,

В часовню грез моих приходишь ты;

Твоей рукой поправлена розетка,

Румянцем уст раскрашены мечты.

Дитя мое! Ты – враг ничтожных ролек.

А вдохновлять поэта – это честь.

Как я люблю тебя, мой белый кролик!

Как я ценю!.. Но чувств не перечесть.

Я одинок… Я мелочно осмеян…

Ты поняла, что ласка мне нужна -

Твой гордый взор так нежен, так лилеен,

Моя сестра, подруга и жена.

Да, верю я глазам твоим, влекущим

Меня к Звезде, как верю я в Звезду.

Я отплачу тебе своим грядущим

И за собой в бессмертие введу!

1909. Декабрь

Котик милый, деточка! встань скорей на цыпочки,

Алогубы-цветики жарко протяни…

В грязной репутации хорошенько выпачкай

Имя светозарное гения в тени…

Ласковая девонька! крошечная грешница!

Ты еще пикантнее от людских помой!

Верю: ты измучилась… Надо онездешниться,

Надо быть улыбчатой, тихой и немой.

Все мои товарищи (как зовешь нечаянно

Ты моих поклонников и моих врагов…)

Как-то усмехаются и глядят отчаянно

На ночную бабочку выше облаков.

Разве верят скептика, что ночную бабочку

Любит сострадательно молодой орел?

Честная бесчестница! белая арабочка!

Брызгай грязью чистою в славный ореол!..

1911

Подходят ночи в сомбреро синих,

Созвездья взоров поют звезде,

Поют в пещерах, поют в пустынях,

Поют на море, поют везде.

Остынет отзвук денного гуда,-

И вьюгу звуков вскрутит закат…

Подходят ночи – зачем? откуда?-

К моей избушке на горный скат.

Как много чувства в их взмахах теплых!

Как много тайны в их ласк волшбе!

Весь ум – в извивах, все сердце – в воплях…

Мечта поэта! пою тебе…

1909

О, океана золотая,-

Крещенский солнечный восход!

Скользит, как вздох Эола, тая

По скатогориям Алтая

Победоносный лыжеход.

Снега, снега, – как беломорье…

Восход бестепел. Вдоль полян

Метет предутренник с нагорья

Пушисто-снежное узорье,

А ветер светел и ледян.

Осветозарь мои веленья,

Мои желанья и пути.

Ты, созидающий оленя,

Как бодрость упоенной лени,

Дающий десять для пяти!

Гуди, ледяное безводье!

Пылай короною, Январь!

Крепи, бурят, свои поводья,

А Ты, Эмблема Плодородья,

Мои пути осветозарь!

1910