"Раб" в этом случае означает, скорее, "работник", то есть долженствующий выполнять порученную ему работу, а не свободный художник, который что хочет, то и делает. Это обозначение роли человека в отношениях с Богом, а не унизительности его положения. В таком же смысле упоминается слово "раб" и в Евангелии. Раб - не в смысле лакей, который должен кланяться и прислуживать, а в смысле - работник, который должен работать, работать, для этого его и держат в имении господина (в жизни).

И работа эта должна приносить результаты, плоды. Вот эти плоды и нужны от раба господину. Плоды, а не его рабство само по себе, не его униженное положение.

Хотя, конечно, что называется, "по-человечески" (вот именно по-человечески, то есть с точки зрения самого человека на себя) можно понять, какое это неприятное чувство зависимости, несвободы, прикрепленности к чему-то или к кому-то, к какой-то работе. То есть вроде бы сам по себе, оказывается, ничего не значишь - только постольку, поскольку выполняешь эту работу.

Ощутить это вдруг, понять вполне, до конца, конечно, не радостно и скучно - как вернуться из волшебного сна в явь или попасть из сказки, где все возможно, в реальность. Эта очень простая разгадка оставляет на жизни как бы привкус ножа на яблоке. И трудно смириться с тем, что нет каких-то особенных чудес в сердцевине жизни - да и какие могут быть чудеса - для раба. Для свободного могут быть чудеса - с точки зрения раба.

Может быть, предчувствуя это скучное разоблачение, мы и не спешим осознать до конца то, что произносим или слышим по отношению к человеку "раб Божий"? Или просто - слыша, не слышим и, видя, не видим. И узнавая то же из Нового Завета, все равно не осознаем вполне. И принимая христианство, то есть Новый Завет, выходит, не вполне знаем, чт* принимаем, или не все знаем из того, что принимаем. Хотя кто-то и знает, но принимают - многие, а знает - кто-то.

Далеко не многие осознают эту скучную реальность и могут сознаться сами себе, что - да, мы все от рождения не свободны и рождены уже "рабами", то есть работниками, привязанными к порученной нам работе, что нам задана определенная цель, задача, обязанность, направление движения, и отступления в сторону не приветствуются. Это менее приятное чувство, чем быть вполне свободным, но, возможно, без этой задачи не было бы и самого человека, и не она прикреплена к нему, а он - к ней. А скорее всего, они равнозначны и равноценны, и равнолюбимы Богом - человек и его задача на земле.

x x x

В связи с этим можно заметить, как наивен чисто словесный, рассудочный, философский подход к определению (или выявлению, или пониманию) взаимоотношений человека и Бога. Наивен, потому что в любом случае предполагает как бы зависимость этих взаимоотношений, а иногда и самого существования Бога, от каких-то опять же чисто словесных умозаключений. Вроде бы - как скажем, так и будет. Скажем: есть Бог - так Он и есть на самом деле. Скажем: нет, так, значит - нет, и так далее в том же духе. Пусть не буквально так, не в таком примитивном виде, но по существу именно так. Может быть, это выглядит очень умно, как и всегда книжный подход к любому предмету, но по отношению к данному предмету это одновременно и умно, и очень наивно.

Как бы это ни было скучно для кого-то, но роль человека по отношению к Богу такова, что не предполагает его каких-либо умозаключений на эту тему, его согласия на зависимость от Бога и вообще каких-либо мнений о Нем, а тем более изучения данного предмета, наподобие других наук. От него требуется совсем другое: работа, выполнение своей обязанности, от чего книжный подход только отвлекает и уводит совсем в другую сторону.

Словесным, умственным, умозрительным путем никогда не прийти к Богу и даже не сделать ни шагу в направлении Его. Только делом, а не словом, только путем работы, выполнения своей обязанности, и таким путем - очень просто. Слова же все давно уже сказаны, только они еще не вполне поняты, не превратились еще из слов, читаемых на бумаге или хранящихся в памяти, в жизнь - в ощущения, чувства, идеи, витающие в воздухе.

Что можно сделать в отношении этих слов - это не состязаться с ними на каком-то очень поверхностном, словесном уровне, не рассматривать их как предмет изучения или созерцания, а только глубже и полнее понимать. И только в этом направлении есть смысл о чем-то говорить, вернее, прояснять, проявлять, притягивать к жизни (или жизнь - к ним) все давно уже сказанные, но не вполне понятные слова.

x x x

При всей неразрывности человека с его задачей, или призванием, на земле надо признать, что к ее (его) выполнению он очень мало приспособлен. Это, видимо, стало причиной, или источником, другой, оборотной стороны христианской идеи - милосердной и снисходительной, беспредельно милосердной и снисходительной, которая каким-то образом уживается с другой стороной беспредельно требовательной и жесткой к человеку - и, наверное, все-таки главной.

Конечно, человек сам виноват, что ленится, стоит на месте, не хочет выполнять свою работу, приближаться к Богу, а значит, и в то же время становиться более совершенным и приспособленным для выполнения своей задачи. Но ведь он и создан таким - ленивым, не очень-то расположенным идти к Богу. И жизнь его на земле создана такой, чтобы максимально отвлечь человека от выполнения его задачи по отношению к Богу. И отвлечься хоть в какой-то степени от притяжения земной жизни с ее шкалой ценностей и осознать свою (и общую) настоящую задачу на земле - это, скорее, исключение, чем правило.

Но одни только эти исключения погоду не делают. Их малое число поглощается общей трясиной окружающей их жизни. А окружающая жизнь - это тоже люди, имеющие каждый свою более или менее живую душу, а значит, теоретически, и возможность идти к Богу. Теоретическая возможность, которая редко когда осуществляется и даже осознается. Это реальные возможности человека и его реальный уровень. Между ним, реальным, и его задачей на земле существует расстояние, величину которого просто трудно себе представить.

И вроде бы направление вполне ясно (хотя бы на словах), но расстояние таково, что хотя и может на первый взгляд показаться теоретически преодолимым, оно при ближайшем рассмотрении практически для человека непреодолимо. Правда, если человеку, реальному, какой он есть, предоставить на земле жить некое астрономическое число лет, исчисляемое миллионами, миллиардами, тогда, наверное, возможно все что угодно, в том числе и осуществление его задачи на Земле. Но есть ли в его распоряжении эти миллионы, миллиарды лет? Кажется, это уже из области фантастики.

Ну а если не увлекаться такими фантастическими перспективами и оставаться в рамках скромной реальности, то приходится признать, что данное нам свыше задание полюбить ближнего, как себя, в принципе невыполнимо в этом мире, на этой земле, этим человеком. Такое впечатление, что все созданное, все сущее вот так именно и создано, чтобы максимально усложнить выполнение этой задачи теоретически, а практически - сделать ее невыполнимой и даже малоосознаваемой в жизни.

А за невыполнение ее бьют - не для того, чтобы наказать, а для того, чтобы направить на истинный путь. Но если человек, какой он реально есть, так мало способен идти по этому истинному пути и земная жизнь, какая она есть, так мало способствует этому, то сколько ни бить человека, что толку, раз он такой.

Может быть, там, за порогом земной жизни, его и спасет вера в Бога, одна только эта вера, независимо от содержания его земной жизни - может быть, и так, это никому не известно. Но здесь, в земной жизни, человек не может вырваться из порочного круга слишком высоких для него требований и слишком скромных своих возможностей. Достойная сожаления участь человека в этой земной жизни.

x x x

Может быть, потому так снисходителен и несерьезен взгляд свыше на всех нас и на все, что здесь с нами происходит, на все наши земные дела. Ведь все равно, что бы мы здесь ни делали, мы не можем соответствовать тому уровню, который нам предназначен, как далекая и всего лишь возможная перспектива нашего развития, и тому заданию, которое невыполнимо для нас, а значит, не можем не быть наказываемы за это несоответствие. Достойная сочувствия участь.