- Ну, юридически - это понятно, но почему морально не готово?

- Потому что по нашим сведениям десятки смертельно больных граждан лишают жизни ближайшие родственники, в Интернете полно сайтов, на которых подробно описывается, как простейшими способами – хотя бы с помощью аспирина - отправить на тот свет постоянно описывающихся и обделывающихся дедушек и бабушек. Конечно же, вы знаете из прессы и телевидения о медсестрах Запада, которые лишали жизни десятки тяжело больных и престарелых своих пациентов. И многое из них, уверен, делали это из своего рода сострадания…

Василий Павлович вспомнил своего прадедушку, в старости страдавшего недержанием мочи (ни одной раны не получил на войне, а удар немецкого сапога в рукопашной схватке разбил ему простату). Последние годы прабабушка стелила ему в сенях, памперсов тогда не было. И терпеливо дожидалась смерти мужа, чтобы зажить, наконец, спокойно, без этого всепроникающего запаха мочи.

- Впрочем, мы несколько отклонились от нашей темы, - посмотрел Андерсен на часы. – Скажу вам все, что могу сказать, но только потому, что Николай Егорович – ваш и мой друг. В Москве существует некая тайная гуманистическая группа, которая пытается каким-то образом скрасить последние дни и месяцы смертельно больных людей. Их накачивают легкими наркотиками, приводят им женщин, возят в путешествия с восхождениями и рафтингом, охотой и рыбалкой. Короче, все, что хотите за ваши деньги, все, включая опасности и щекотание нервов. Кстати, берут они строго по тарифу, квартир, машин, дач на себя не переписывают, в общем, типичные юные пионеры-филантропы.

- И потому власти не очень-то за ними приглядывают?

- Да, не очень. Потому что они ставят себе целью не наживу либо получение неэтичных удовольствий. Возможно, они сами на вас выйдут, и тогда занятия у вас пойдут косяком, хоть отбавляй - засмеялся полковник.

Тут принесли пива и самсы. Самса была великолепная. Они посидели еще около часа, по-дружески беседуя о футболе, курсе доллара и зарубежной политике.

Расставшись с полковником, Василий Павлович некоторое время думал, нужны ли ему перед смертью проститутки, путешествия, охота и рыбалка, опасности и щекотание нервов. Придя к мнению, что не очень, надолго загрустил.

5.

Через две недели лечащий врач сказал Петрову, что через пару-тройку месяцев ему, возможно, придется сделать медикаментозную или хирургическую кастрацию. Это означало, что в скором времени рак его предстательной железы перейдет к активному метастазированию. Что это известие сделало с Василием Павловичем, невозможно описать. Фактически он умер, услышав это. Явившись домой, сразу понял, что домашние все уже знают. В глазах выживающего из ума отца светилось торжество: - Я переживу тебя, переживу!

Остальные отводили глаза – слез уже давно не было, одна смертельная жалость. Ближе к вечеру позвонила Анна, сестра Веретенникова.

- Владимир Васильевич умер, - сказала она усталым голосом. - Не могли бы вы поприсутствовать на похоронах, а то мало народу набирается, неудобно как-то, ведь известный был человек…

- Отчего он скончался? – без обиняков спросил Василий Павлович.

- Он погиб. Господи, что я говорю! У него случился обширный инфаркт. Так вы будете?

- Да, непременно. И примите мои соболезнования…

Анна сообщила, по какому адресу состоится прощание с покойным, в какое время и положила трубку, не сумев сделать это с первого раза.

Иногда бывает, какое-то слово, взгляд, что-то несущественное выскочит не предусмотренным воробьем на божий свет, и ты уже не веришь ничему выстроенному капитальной мыслью. Так и Петров сразу не поверил, что Владимир Васильевич умер от инфаркта, но неколебимо уверовал, что он погиб. Тут же ему вспомнился рассказ Андерсена, - кто же его, Арнольдовича, Ваней назвал? А фамилия - Андерсен! Точно он сказочник, придумал загадочную подпольную организацию, бескорыстно скрашивающую последний путь больных, приговоренных жизнью к несвоевременной гибели.

От этих мыслей пришло желание увидеть тело Веретенникова – оно сейчас должно быть в морге. Пообедав в одиночестве, он поехал по адресу, найденному в Интернете. Поехал, не сомневаясь в успехе, потому что в морге, в котором Владимир Васильевич сохранялся от тлена, по-прежнему служил его давний знакомый, неоднократно оказывавший ему разного рода услуги в пору работы Петрова в уголовном розыске.

Евгений Борисович, предупрежденный телефонным звонком, не сразу узнал Василия Павловича, а, узнав, обрадовался, как ребенок. Они дружески обнялись, будто и не прошло десятков лет с момента их последней встречи в этот же самом подвале.

Василий Павлович частенько удивлялся отношению к нему знакомых и друзей, особенно тех, с которыми он долгие годы не виделся. Все они, особенно женщины, относились к нему с теплой доброжелательностью, хотя сам Василий Павлович никогда не считал себя «душкой», ни перед кем не лебезил, как и не давал спуску, не был модником и таким уж общительным. Он пытался найти этому факту объяснения, но они получались какими-то жестяными или целлулоидными, и поверить им он не мог. Единственно на что Василий Павлович мог согласиться, так на то, что, видимо, к нему от покойной ныне маменьки перешел располагающий незлобивый взгляд.

…Обрисовав Евгению Борисовичу современное свое житье, страхи, сомнения, Петров без обиняков попросил дать ему возможность осмотреть тело покойного Веретенникова. Ахмед Борисович некоторое время размышлял, с меняющимися чувствами поглядывая на друга или меняя местами лежавшие на столе инструменты, записные книжки, ручки, затем сказал:

- Хорошо. Но только меня здесь не было, тебя здесь не было, этого скальпеля здесь не было, и Веретенникова здесь не было. Идет?

- Идет! – согласился Василий Павлович, не представлявший, что принесет ему предстающая встреча с бывшим знакомым по больничной палате.

Тело Владимира Васильевич желтело поджаро. Лицо его выглядело довольным, даже счастливым. Три осколочных ранения никак не могли этому поспособствовать.

- Что заключил патологоанатом? – спросил Петров, рассматривая небрежный шов, пересекавший тело Веретенникова от горла до паха.

- В его возрасте людей не вскрывают, - зевнул Евгений Борисович. – А в заключении стоит обширный инфаркт.

- Ты еще что-то хочешь сказать, - пристально посмотрел Василий Павлович в глаза хирурга мертвых.

- Не сказать, а показать.

Они прошли в кабинет Евгения Борисовича; усевшись на свое место и усадив гостя напротив, тот открыл сейф, вынул бутылку коньяку, сказал про него: - Это потом, - открыл ключом трейзер, вытащил тряпицу, в которой что-то звякало и, расположив на столе, ее развернул.

В тряпице были снарядные осколки.

- Сын, он в Афгане полковым врачом служил, говорит, что они, скорее всего от «Града».

- Интересные шляпки носила буржуазия, - только и мог сказать Петров. Никто и никогда не смог бы поверить в то, что слепой восьмидесяти двух летний старик с удаленными селезенкой, желчным пузырем, не вполне залеченным переломом шейки бедра и половиной поджелудочной железы, окончил свой жизненный путь в сражении с использованием установок «Град».

- Может, на артиллерийский полигон пробрался, и его – того? – задумался вслух Василий Павлович.

- Он насквозь пропитан пороховыми газами, он в пятом или шестом своем сражении погиб, - сказал Евгений Борисович, разливая коньяк. – Понятно, где…

Они, думая о своем и общем выпили, закусили шоколадом, затем дружескими глазами уставились друг на друга.

- Ты что так смотришь? – спросил Василий Павлович.

- Так же, как и ты смотрю. Это же так здорово сдохнуть на волейбольной площадке, охотясь на большую белую рыбу или просто в бою… Оставь-ка мне телефончик, а? Может, и мне «Град» понадобится на старость лет...