У бабы Тани работа шла полным ходом, мужиков сразу припахали крутить мясо, намечались пельмени, внучки старательно готовили дощечки для пельменей. посыпая их и себя мукой. И такие славные мордашки были у них, что дед не выдержал, зацеловал обоих, и теперь все трое были в муке и в счастье.

А вот когда начали лепить пельмени, то всех удивил Козырев — равных ему не нашлось.

— Ха! — явно рисуясь, воскликнул он, — вот что значит сибиряк! Пельмени на родине сотнями зимой, бывало, лепили, оттуда и сноровка!

— Дед! Ты крутой! — включившийся в лепку Лёшка, явно гордился дедом.

Ульяновы наварили ведерную кастрюлю борща, девчушки убежали помогать Вале, там пеклось печенье, надо же было опробовать новые силиконовые формочки для него, привезенные Иваном по заказу Лешки.

Стол получился на загляденье, опять было шумно, весело, детки, вставшие рано, наевшись, дружно пошли поспать.

Приехал Федяка, привез газонокосилку, мужики окосили газоны, всю траву вокруг домов, пошли в дом, где собирались жить Козыревы. Там работы было непочатый край. Пришел Ленин, и к вечеру усадьбу было не узнать. Вместо заросшего двора, ровный подстриженный лужок, прореженные кусты, спиленные старые сучки у деревьев. Лёшка с приятелями таскали сучки за забор, вечером собрались устроить костер. Очищенные от зарослей кусты жасмина, усыпанные цветами и распространяющие изумительный запах вокруг, жужжание пчел, мелькание бабочек… лепота.

Ленин пообещал сделать за неделю качели для ребятишек и большой стол:

— Знаю я этот ваш пластик, Шишкиных орлов только посади за такой, не выдержит! Для гостей надо приличный и большой стол, вона, под вишнею как раз и встанет, а и пару лавок со спинками не помешает! — ворчал он.

Решили ехать в понедельник утром, сразу на работу — уж очень не хотелось терять такой чудный вечер! Палыч сидел рядом с Валей на лавочке возле дома, негромко переговариваясь и наблюдая, как, дружно хихикая, наряжают кукол девчушки.

Баба Таня позвала Ивана:

— Поди-ка сюда! Иван, у меня товар, у тебя купец!

— Не понял, Макаровна?

— Ну, что ты такой недогадливый? Глянь, вон, на своего Володю, у них же симпатия сильная, а оба как упертые бараны, у него видите ли, шрамы и старый он, а она боится, чтоб не разочароваться. Надо их подтолкнуть, ведь хорошая пара выйдет, Володя-то из цельных мужиков, а нам другого и не надо. Я уже столь ухажеров её перевидела, но какие-то все с расчётом, выгоду для себя ищут. А Палыч… эх, была б я помоложе, никому бы не отдала! Вон, Ирка-соседка как раз его и распознала, старается ему понравиться, только бесполезно. Давай-ка их потихоньку сводить начнем, а там, глядишь, и поженим?

— Я абсолютно ЗА! Он мне за брата, и буду очень рад, если получится! Валя такая… настоящая… что ли, на самом деле, хорошая пара из них выйдет!

Начинало темнеть, пошли жечь костёр, прихватив ведро картошки.

— Будем печёнки печь, — деловито объяснил Матюха.

Костер разгорелся, детишки скакали вокруг, взрослые сидели на нашедшейся в сарайчике длинной лавке, задумчиво глядя на огонь. Когда костер прогорел больше чем на половину, побросали в угли картошку, вскоре поплыл запах запекающейся картошки. Дети в нетерпении выплясывали вокруг, а дед Вовка отгонял их, ворча, что она ещё не поспела. И наконец, начал выкатывать одну за одной из углей.

— Дед, я в жизни такой вкуснятины не ел! — перемазанный Лёшка с огромным удовольствием уписывал «печёнки», — теперь это самая моя любимая еда!

— И моя! И моя! — тут же подхватили сестрички.

— Вот, Игнатьич, у деревни тоже свои плюсы имеются в виде печеной картошки! — довольно щурясь, высказался Ленин.

Отмыв чумазых внуков, Иван пошел с ними в комнату, девчушки привычно отрубились сразу, а с Лёшкой был серьёзный разговор.

— Дед, тебе понравилось в Каменке?

— Очень, Лёш!

— Ты там побыстрее договорись, чтобы нам продали наш дом. Сам же видишь, и мне, и детям здесь классно, не то что на Кипре! Там, правда, море, но ведь таких друзей, как Матюха и Санек, нету, и речки тоже, и бабы Тани, и Валюхи! Не, дед, тут лучше! Я, вот, сказать хотел, — с трудом ворочая языком, уже почти сквозь сон договорил он, — ты у меня самый классный дед. Особенно теперь, когда… — мужик уснул.

Иван долго сидел возле них, слушал сопение, вздохи и любовался их спокойными личиками.

— «Ну, классный дед, по-любому ты обязан их поставить на ноги, тебе есть для чего цепляться зубами за жизнь, вон, посапывают, две лисички и мужик!» — Поцеловав их, пошел спать.

А Палыч с Валюхой ещё долго сидели в саду, почти не разговаривая, да и без слов оно как-то хорошо молчалось, казалось, они на одной волне, и сближало их такое вот молчание лучше любых слов!

Ранним утром выезжали из Каменки, в деревне как-то вяло перекликивались петухи, словно ещё не проснулись до конца, хозяйки выгоняли коров, поднимавшееся солнце заливало все своим ярким светом, день обещал быть хорошим.

— Да, в городе такого утра не увидишь! — подумал вслух Иван, — Надо Марь Иванну сюда перетаскивать, да пусть дети уже с ней будут, сколько можно Валю напрягать?

— Она, между прочим, сказала, что Козыревы ей как младшие братик и сестрички, они теперь так и будут на три дома все лето! Да, Игнатьич, через полтора месяца у бабы Тани семидесятипятилетие, Лёха придумал, что ей подарить, надо самый качественный выбрать!

— Качественный что?

— Электроскутер, трехколесный, пусть рассекает по деревне, дороги-то нормальные. Она как-то обмолвилась, что лихо на мотоцикле гоняла, сейчас, говорит, не рискнула бы. А скутер самое то будет, Лёха сразу загорелся такой идеей.

— Хорошая идея, посмотрим, подберем нужный.

— Скажи-ка, Калина, чего ты тянешь резину? Такая женщина тебе встретилась, а ты — и не туды и не сюды?

— Боюсь, старлей. Боюсь отвернется она от меня… я ж старше на 12 лет, да и шрамы мои… ты ж помнишь мою попытку? Тогда-то просто хотел чтобы было кому «боршч» сварить, а не вышло — шрамы мои отвращение вызывали. А Валя… знаешь, с ней даже молчится славно, такое ощущение, что дышим одинаково, но не поверишь, даже там, в засаде не было так страшно…

— Я тебе только одно скажу — чувствуешь, что твое, не упускай: годы, шрамы… разве это имеет значение, когда ты без этого человека жизни не мыслишь? Как говорится, не рискнешь, не узнаешь, да и глазастая Макаровна уже определила, что вы оба тянетесь друг к другу, а боитесь. Смотри, там какая-то Ирка-соседка на тебя глаз положила, уведет вот. Мы с Макаровной тебя поддержим, да и Лёшка будет рад — два его надежных друга будут вместе!

— Ох, баба Таня! Вроде и не при делах, а всё замечает!

— Она говорит, опыт не пропьешь, с такой оравой будешь прозорливой! Уж очень мне хочется всех Шишкиных увидеть, мальчики, похоже, те ёще отчаюги!

Палыч хмыкнул:

— Дед Ленин говорит — самый «сурьёзный» — старший Петька, Федяку ты видел, а остальные три… термодинамические, особенно Мишук. Я Ванюшку видел, младшенького, заводила, забияка, юморист, маманю на руках таскает по деревне, вот на юбилее увидим Кольку и Мишука. Только про Мишука не проговорись бабе Тане, там какой-то большой сюрприз готовят, младшие три. Да еще сестрицы подъехать должны, тоже палец в рот не клади! Судя по тем кого я видел уже, ох и дадут жару на юбилее мамани. Валя столько много про их проделки рассказывала, обсмеешься, они росли вместе, вот и попадало всем крапивой от Макаровны.

Приехали раньше начала работы, но в приёмной уже стояла ФФ.

— Я вас жду!

— Что-то случилось? — зайдя в кабинет, спросил Иван.

Фелицата внимательно осмотрела его:

— Ничего не случилось, просто решила пораньше приехать, узнать, как там Лёха с детьми? Игнатьич, у тебя взгляд изменился и выглишь ты как кот, съевший сметану… Колись… Я с вечера жду…

Козырев долго и подробно рассказывал, что и как, Феля задумчиво сказала:

— Надо там побывать, может, и мне какой домик приглянется, да и Лёшку видеть почаще буду. А то ведь до осени и не вернётся, поросюшка, забудет свою старую Фелю. Да, и с Макаровной хочется познакомиться — заинтриговали вы, мужики, меня! Решено, на выходные берете меня, мы с Марьей в доме порядок наведем и со всеми познакомимся. Надо же, Ленин у них есть, жалко, Джугашвили не заимели.

День был как всегда полон до краев рабочей рутиной, но Козырев с удивлением отметил, что он даже и не устал к вечеру.

Уже на выходе из кабинета позвонил Горшков:

— Иван Игнатьич, нам бы с тобой пересечься надо, не возражаешь, если домой к тебе подъеду через часик? Уж больно вкусные щи твоя Марь Иванна готовит, для нас, бобылей-это райское наслаждение!

— Приезжай, бобыль, жду!

Дома был подробный отчёт о детях, скорая на слёзы Марь Иванна опять вытирала глаза:

— Это, Игнатьич, уже от радости!! Ты оживел, да и внучкам там хорошо! А дом-от хорош ли?

— Вместе с Лёшкой выбрали.

— Ну, Лёшенька у нас хозяйственный, плохо не выберет! Ой, сколь же надо собрать-то вещей, одних кастрюль-чашек!

— Ты пока собери по минимуму, вот когда надстроим второй этаж и кухню отдельно выведем, тогда и перевезешь свои скалки-поварёшки.

Марь Иванна неожиданно поцеловала его в щёку:

— Ох, Иван, как же было плохо, когда ты закаменел-то, это спасибо Лёшка такой, упёртый, другой бы каждый день истерики закатывал, а этот только всё больше замыкался, да вредничал вот с воспитательницею! А уж как он сестёр защищал, даже плохо глянуть на них не дозволял. Правду говоришь, он теперь оживел?

— Сама увидишь, чумазые, загорелые, шумные. Сейчас гость приедет, готовь щи.

— Гости твои разве щи ждут, небось нарезки да коньяки хлещете?

— Горшков это, именно щей твоих хочет!

— О, ну это я завсегда, — довольная Марь Иванна шустро убежала готовить стол.

Горшков не заставил себя ждать — приехал быстро и не один, с ним был худенький невысокий мужичок, идущий подпрыгивающей походкой, как-то дергано и подволакивая ногу.