Я скорей тебя увидел снова,

Чем я ждал, простор соленых вод,

Но как грустно, грозно и сурово

Ты влачишь валы на твердый лед!

Набегает черный вал с разбега,

Белой пены полосой повит,

На предел белеющего снега,—

И покорно стелется, разбит.

Облака, как серые громады,

Медленно над далями плывут,

Словно эти дымы моря — рады

Отдохнуть, свершив свой летний труд.

Рыжих сосен поросли на дюнах

Ждут, когда наступит черный мрак,

Вспыхнут огоньки на мерзлых шкунах,

Завращает красный глаз маяк.

Здравствуй, море, северное море,

Зимнее, не знаемое мной!

Новое тебе принес я горе,

Новое, не бывшее весной!

Успокой, как летом, и обрадуй

Бесконечным ропотом валов,

Беспредельной сумрачной усладой

Волн, идущих сквозь века веков!

18 декабря 1913

Эдинбург II

Желтым золотом окрашены

Дали в просветы хвои.

Солнца луч полупогашенный

Бьет в прибрежные струи.

Море сумрачное движется,

Льдины белые неся.

В облаках чуть зримо нижется

Светло-синяя стезя.

Краски пламенно-закатные

Хмурым днем помрачены,

Но все те ж движенья ратные

Вечно зыблемой волны.

Меркнет огненное золото,

Скрыто облачным плащом,—

И в последний раз уколото

Море гаснущим лучом.

Декабрь 1913

Эдинбург II

Вечерний Пан исполнен мира,

Не позовет, не прошумим

Задумчив, на лесной поляне,

Следит, как вечер из потира

Льет по-небу живую кровь,

Как берега белеют вновь

В молочно-голубом тумане,

И ждет, когда луч Алтаира

В померкшей сини заблестит.

Вечерний Пан вникает в звуки,

Встающие во мгле кругом:

В далекий скрип пустой теле! и,

В журчанье речки у излуки

И в кваканье глухих прудов.

Один, в безлюдии святом,

Он, в сладком онеменьи неги,

Косматые вздымает руки,

Благословляя царство снов.

1914

Опалиха

Кричат дрозды; клонясь, дрожат

Головки белой земляники;

Березки забегают в ряд,

Смутясь, как девы полудикие.

Чем дальше, глубже колеи;

Вот вышла ель в старинной тальме…

Уже прозрачной кисеи

Повисла завеса над далями.

Вновь — вечер на лесном пути,

Во всем с иным, далеким, сходен.

Нет, никуда нам не уйти

От непонятно милой родины!

Чу! не прощанье ль крикнул дрозд?

Клонясь, дрожит иван-да-марья.

В просвете — свечи первых звезд

И красный очерк полушария.

Попискивают птицы

В роще березовой;

Сетят листья тень

На песок почти розовый;

Облачков вереницы

Стынут в лазури ясной;

Расцвел пригожий день,

С душой согласный.

Эти зеленые травы,

Современницы нашей планеты,

Эта предельная синь,

Эти весенние светы,—

Исполнены древней отравы,

Пьянящей, от века до века,

Странника мировых пустынь,—

Человека.

1914

Опалила

Остеженный последним снегом,

Весну встречая, грезит лес,

И тучи тешатся разбегом,

Чертя аэродром небес.

Кто, исхищренный как китаец,

Из туч ряды драконов сплел?

А, под березой, зимний заяц

Оглядывает, щурясь, дол.

Вдали водоворотит море

На нажить хлынувшей реки,

И крыши изб на косогоре,

Как нежная пастель, — легки.

Не нынче ль смелой увертюрой

Смутит нас первая гроза?

Но солнце, из-за ткани хмурой,

Глядит на нас, как глаз в глаза.

Опять в душе кипит избыток

И новых рифм, и буйных слов,

И пью, как нежащий напиток,

Я запах будущих цветов.

Март 1912

Подольск

Ночи светлой, ночи летней

Сумрак лег над далью сонной.

Цвет и краски незаметней,

Воздух дышит благовонный.

То река иль то дорога

Вьет меж потемневших пашен?

К небу ветви поднял строго

Старый дуб, суров и страшен.

Огоньки в окошках блещут,

Небо чище и открытой,

В нежной сини чуть трепещут

Пары телеграфных нитей…

1912

Подольск

Цветики убогие северной весны,

Веете вы кротостью мирной тишины.

Ландыш клонит жемчуг крупных белых слез,

Синий колокольчик спит в тени берез,

Белая фиалка высится, стройна,

Белая ромашка в зелени видна,

Здесь иван-да-марья, одуванчик там,

Желтенькие звезды всюду по лугам,

Изредка меж листьев аленький намек,

Словно мох, бессмертный иммортель-цветок,—

Белый, желтый, синий — в зелени полян,

Скромный венчик небом обделенных стран

4 июня 1912

Опалила

Роет норы крот угрюмый;

Под землей чуть слышны шумы

С травяных лугов земли:

Шорох, шелест, треск и щебет…

Лапкой кожу крот теребит:

Мышь шмыгнула невдали.

У крота дворец роскошен,

Но, покуда луг не скошен,

Людям тот дворец незрим.

Под цветами скрыты входы,

Под буграми — залы, своды…

Крот, ты горд дворцом своим!

Роет черный крот-строитель.

Темных, теплых комнат житель,

Он чертог готовит свой,

Ставит твердые подпоры

И запасы носит в норы,

Пряча в дальней кладовой.

Милый крот, слепой рабочий!

Выбирай темнее ночи,

Берегись сверканий дня!

Будет жалко мне немного

Повстречать, бредя дорогой,

Черный трупик подле пня.

1913

Туман осенний струится грустно над серой далью нагих

полей,

И сумрак тусклый, спускаясь с неба, над миром виснет

все тяжелей,

Туман осенний струится грустно над серой далью в немой

тиши,

И сумрак тусклый как будто виснет над темным миром

моей души.

Как будто ветлы стоят над речкой, как будто призрак

дрожит близ них…

Иль только клубы дрожат тумана над серой далью полей

нагих?

Как будто птица, качая крылья, одна мелькнула в немой

тиши…

Иль только призрак мелькнул былого над темным миром

моей души?

Здесь было солнце! здесь были нивы! здесь громкий говор

жнецов не тих!

Я помню счастье, и поцелуи, и мной пропетый звенящий

стих!

Туман осенний, плывущий грустно над серой далью

нагих полей,

Свое бесстрастье, свое дыханье, свое молчанье в меня

пролей!

1913

Опалила