Церемония проходила рядом с Курским вокзалом, в атриуме помпезного дома, который снаружи походил то ли на элеватор, то ли на какое-то иное сельскохозяйственно-промышленное здание. Виталик подкатил на своем «Форде»-семилетке – раздувшийся от спеси, словно только что отхватил Нобелевскую премию. Важно, словно индюк, ходил по залу с бокалом шампанского в руке и представлял академикам «свою новую подружку Милку Йовович».

Линда, которую постоянно подмывало отколоть что-нибудь этакое, компрометирующее Виталика, например, высморкаться на пол или выматерить кого-нибудь по-русски, к ее величайшему сожалению, никак не могла этого сделать – ее воля была полностью парализована, когда новый хозяин находился рядом. И она вполне искусно играла роль заокеанской супердивы, которая, презрев светские условности, по уши втрескалась в русского суперпрограммиста.

Линда, общаясь с академиками, мило щебетала по-английски обо всякой чуши: о замечательном городе, о прекрасно одевающихся москвичках, о феноменальном русском гостеприимстве, о восхитительном супе, который называется «borshch», о Красной площади и Кремле, куда она мечтала попасть всю жизнь, о необычайной сексапильности русских мужчин, о намерении открыть в Москве бутик – и так далее, и тому подобное, все, чем изобилуют интервью в глянцевых журналах.

Но больше всего она говорила, конечно же, о Виталике, который потряс ее своей гениальностью, щедростью души и необычайной сексуальностью. «Я такого мужчину встретила впервые в жизни, – делилась она своей радостью буквально с каждым собеседником. – И хотела бы иметь от него ребенка».

Эффект от появления на церемонии заокеанской супермодели был столь оглушительным, что на происходящее на сцене никто не обращал ни малейшего внимания. Все пялились на Виталика, который оторвал себе такую кралю. Что же касается журналистов, то они, презрев редакционные задания, жадным табуном ходили за Линдой, слепя ее фотовспышками и осыпая массой стандартных вопросов, одних и тех же, об одном и том же: о городе, о том, как одеваются москвички, о русском гостеприимстве, о кухне, о Красной площади и Кремле, о русских мужчинах, о планах принять участие в российском модельном бизнесе.

Виталик прямо-таки лопался от счастья, поскольку порой кинокамеры проскальзывали и по его лицу, а в фотообъективы попадало то его ухо, то кончик носа, а то и почти все лицо – щека и глаз.

Самым сложным в этой авантюрной акции оказался отрыв от доморощенных папарацци, которые сели на хвост старенькому «Форду» после окончания тусовки. Виталик безрезультатно подергался минут десять, после чего за руль села Линда. Она неслась по ночной Москве, словно штурмовик Су-27, выжимая из двигателя сто двадцать процентов мощности, закладывая крутые виражи, без труда обгоняя куда более совершенные машины; неслась, азартно приговаривая: «Ну, козлы, за Диану ответите!» И не давила при этом на гашетку скорострельной пушки только потому, что не было под рукой ни пушки, ни гашетки.

Дома Виталик сразу же бросился к телевизору и начал, лихорадочно орудуя пультом, прыгать с программы на программу в поисках репортажей с объегоренной «академической» тусовки. Таковых оказалось ровно три. И во всех Линда была главным действующим лицом, а Виталик проходил общим планом. Однако он и этим был чрезвычайно доволен.

– Вот, блин, видишь, какой я! – заявил он гордо, выключив телевизор. – Я твой царь и бог!

– Слушай, Виталик, – сказала Линда, – я помогла тебе повысить рейтинг. Наверняка тебя теперь выберут президентом вашей сраной академии.

– Конечно, выберут, – согласился он.

– Так помоги и ты мне, не будь жлобом. Надо сообщить одному человеку, что со мной все нормально. Чтобы он хоть немного успокоился.

– Так, значит, ты считаешь, что это ты мне помогла? – спросил надменно Виталик.

– А разве нет?

– Конечно, нет! Это я, гениальный программист, закодировал тебя нужным мне образом. И ты подчинилась моему приказу. Так что ты тут ни при чем. Ты – инструмент. И не более того.

– Я прошу тебя! – взмолилась Линда.

– Нет. Потому что по этому сообщению меня вычислят. И пришлют автоматчиков. Я же ведь не круглый дурак и прекрасно понимаю, что у того, кто заплатил за тебя миллион, денег хватит и на частных детективов, и на автоматчиков.

– Да ты просто мерзавец! Пакостный мальчишка! У тебя нет сердца!

– Что? – разозлился Виталик, которого Линда все-таки сумела зацепить. – А ну-ка, повтори: я твоя раба!

– Я твоя раба.

– Громче, с чувством! Троекратно!

– Я твоя раба! Я твоя раба!! Я твоя раба!!!!!

– То-то же! И, вообще, я из-за тебя две с половиной штуки потерял, на твои идиотские тряпки. Завтра ты мне эти деньги отработаешь, в казино. А сейчас не мешай спать. Брысь под лавку!

***

Виталик, будучи абсолютным варваром во всем, что не касалось программирования, не мог по-простому приехать в какое-нибудь уважаемое и основательное, как контора Кука или редакция газеты Times, игорное заведение, чтобы набить карманы деньгами. Ему нужен был непременно какой-нибудь Лас-Вегас – бутафорский, крикливый, слепящий павлиньим блеском и россыпью поддельных бриллиантов. И поскольку максимально достижимым в Москве приближением к американскому китчевому раю было казино «Империя», то поехали именно туда, на улицу Правды.

В машине Виталик, распираемый чувством собственного превосходства, попытался учить Линду, что и как она должна делать, чтобы они вернулись с мешком баксов.

– Запомни, – зудел он ей на ухо, – ты играешь на рулетке. Знаешь, что это такое?

– Да, конечно. Я всю ночь по Сети ползала, все просекла самым наилучшим образом.

– Так вот, будешь «бутерброды» играть. На тысячебаксовую фишку кладешь сверху пятибаксовую. Чтобы внимание крупье не привлекать.

– Дилера, – поправила эрудированная Линда. – Крупье в европейской рулетке. А в Москве только американская. Хоть и с одним зеро вместо двух. Одним словом, Азия.

– Ну, ты тут мою родину не порочь! – решил ни с того ни с сего оскорбиться Виталик. – Слушай и запоминай! Когда шарик падает в лунку, ты переставляешь бутербродик на выигравшее число. Молниеносно, как ты умеешь. Никто не должен заметить. И мы получаем тридцать пять ставок с тысячебаксовой фишки. А потом еще и еще, пока кейс не набьем капустой. Ясно?