«Напоролся, зараза», – лихорадочно думал Чарковский, подбирая верный стиль поведения в данной ситуации. Права на ошибку у него не было – он мог лишиться не только гонорара, но и самой жизни. Но при этом надо постараться и заказчика не подставить. Как-никак, законы профессиональной этики по возможности надо соблюдать.

– Чарковский я, риэлтер. Вспомнили, Максим Сергеевич? Я по поводу двушки в районе Кутузовского, которую вы ищете.

– Ах да, конечно, Иван Филиппович, конечно узнал. Подыскали что-нибудь подходящее?

– Появился один вариант. По-моему, хороший. Это почти то же самое, что вы хотите.

– Что же, я очень рад. А в сумму мы укладываемся?

– Да, все в оговоренных нами пределах. Думаю, дня через два мы сможем подъехать и посмотреть квартиру. Я вам позвоню.

– Спасибо, Иван Филиппович.

– До свидания.

– До свидания.

Чарковский немного успокоился. Заказчик не отказывается от своей мадам. В противном случае сказал бы, что передумал и квартира ему не нужна. Значит, надо продолжать. Но теперь работать придется осторожней. А это, естественно, будет стоить дополнительных денег. И если что, так можно будет и к шантажу прибегнуть. Это, конечно, несколько противоречило профессиональному кодексу, однако Чарковский жил в такой стране, где за свои собственные деньги порой приходилось отчаянно сражаться.

***

Все было готово. Линда переписала в память компьютера диск, извлеченный из духовки. Внимательно проверила, а потом и перепроверила подготовленные для ввода корректирующие фрагменты. На автоматический ввод патчей она не решилась, поскольку не сильно ему доверяла, в чем проявлялся ее онтологический субъективизм. Кому, как не ей, было дано не только знать, но и физически ощущать закон неопределенности, которому подчиняются непредсказуемые электроны в компьютерных чипах, ведущие себя то как частицы, то как волны.

Точно так же люди, ее антиподы, во всем полагаются на автоматику, считая машинные способы решения своих проблем наиболее надежными. И это тоже правильно, поскольку кому, как не людям, знать о несовершенстве человеческой психики.

Линда открыла шлюз и подключилась кабелем к компьютерному СОМ-порту. И начала предельно внимательно вводить данные:

29 44, ячейка 26 04 19 49 AF 84 02 5Е

6В ЗЕ, ячейка 89 F3 D8 79 41 06 17 DE

83 СО, ячейка Е2 64 94 56 56 56 A3 7F

5F D9, ячейка 10 39 Е4 98 59 9В 62 FF…

Тихо жужжали неутомимыми кулерами шесть процессорных блоков. Незаметно струилось время, которое одни отмеряют по атомным часам, а другие по положению солнца на небосводе. Линда сидела на стуле перед монитором и, шевеля губами, тихо проговаривала буквы и цифры, которые необходимо было безошибочно набрать на клавиатуре и отправить внутрь себя, в огромный и таинственный космос своего сознания.

И наконец она ввела последнюю строку: 4F 88, ячейка 0D 34 72 06 DD 19 АО 03. И в последний раз нажала на клавишу Enter.

Линда была готова к перезагрузке. Еще раз прокрутив в уме всю последовательность действий и не обнаружив в них ни единой, даже самой мизерной, ошибки, она набрала на пульте команду STRT И положила пульт на стол, совместив его габариты с начерченным прямоугольником.

После этого, не отключая кабеля, который, словно пуповина, связывал ее с компьютером, Линда открыла дверцу заранее придвинутого к столу морозильника. И достала три кубика льда, предназначавшиеся для приведения в действие хитроумного механизма, который Линда сконструировала из подручных средств. Придерживая коромысло вырезанных из дюралевых пластин весов, положила лед на правую чашу, в которой были просверлены отверстия, как в дуршлаге. На левую чашу, задержав дыхание, положила маленький металлический шарик, который она выплавила из обрезка медного провода.

Глубоко вздохнув, набрала на компьютерной клавиатуре команду перезагрузки. Чуть помедлила, понимая, что дальше пойдет неуправляемый процесс, в который она не сможет вмешаться, набралась решимости – и стукнула указательным пальцем правой руки по клавише Enter.

В то же мгновение ее сознание погасло. И лишь автономный чип гравитационной ориентации удерживал теперь бессмысленное тело Линды от падения со стула. Она сидела с открытыми глазами, которые ничего не улавливали и ни на что не отзывались. А лицевая мускулатура будто бы расплавилась под кожей и оплыла. Программы, множество программ, которые в ней по-прежнему сидели, но уже начали перезаписываться «поверху» новыми, утратили связи друг с другом. И это было похоже на совершенно запредельный сон, который способен присниться существу из каких-нибудь антимиров, где не действует ни один земной закон, где причины вытекают из следствий, а время движется в двенадцать противоположных сторон.

Кусочки льда постепенно таяли, и отмеренное ими время по капле вытекало на стол через отверстия, просверленные в самодельной чаше весов, Другая чаша с медным шариком медленно, незаметно для глаза опускалась вниз.

Внутри Линды бушевали и сшибались, повергая друг друга в прах, смерчи смыслов; разрозненные образы перетекали друг в друга, буквально вопили во весь голос, что мироздание – это развернутая метафора, которая беспрерывно рождается от соития инь и ян, переплетенных в неразмыкаемом судорожном объятии, в бесконечной любви-ненависти.

Перезагрузка закончилась.

Сон остановился на двадцать пятом кадре, который был тусклым серым пятном, наводящим на все живое ужас небытия.

В комнате ничего не происходило. Лишь замороженное время потихоньку таяло, незаметно облегчая чашу смерти и наполняя чашу жизни и надежды, сосредоточенной в маленьком металлическом шарике.

Одна из капель времени оказалась последней в этой незримой борьбе жизни и смерти, надежды и серой безнадежной вечности. Медный шарик соскользнул со своей чаши и покатился по желобу, устремившись на отливку Медной купели Хирама, великого предка духа Огня Самаэля. Затем попал в воронку и начал падать внутри металлической трубки, разгоняясь все быстрее и быстрее.

Откуда-то сверху прозвучал глас: «Ты несгораем! Отлей себя в пламени!»

Шарик упал на буквы Е, N и Т.