- Номер или цвет машины вы не запомнили? - спросил Либель, доставая блокнот.

- Ну что вы, господин обер-лейтенант! До того ли мне было? Впрочем, вы можете спросить поточнее у моего соседа по купе господина Гарднера, он ведь не был ранен. Я дам вам его телефон. Это мой хороший знакомый.

Еще через полчаса Либель был уже на другом конце Берлина, в районе Карлсхорст, основательно потрепанном бомбардировками. Среди разбитых кварталов он с трудом отыскал дом, в котором жил знакомый господина в клетчатом пальто. Он отсиживался в бомбоубежище под домом. Это был высокий краснолицый здоровяк с большими голубыми глазами навыкате. "Ну, уж ты-то испугался больше всех", - подумал Либель и, взяв здоровяка под руку, сказал:

- Я к вам по чрезвычайному делу, господин...

- Гарднер, - рявкнул краснолицый.

- Видите ли, мне нужно выяснить некоторые обстоятельства этой ужасной катастрофы. Мне рекомендовали вас как человека с большим самообладанием Другие совсем растерялись от страха.

- К вашим услугам, - господин Гарднер еще больше выкатил глаза.

- С вами в купе ехал офицер, капитан.

- Совершенно верно.

- Когда началась бомбежка и вы выходили из купе, капитан был впереди вас?

- Отлично это помню, я в тот момент нисколько не растерялся.

- А затем, у меня есть сведения, что капитан выбежал на шоссе и уехал к Берлину на попутной машине...

- Точно так! - Гарднер убежденно закивал головой. - Он еще помахал мне рукой.

- Вы готовы, если понадобится, подтвердить это?

- Ну, разумеется! Хоть под присягой. Я, знаете ли, в тот момент пожалел, что у меня в руках не было оружия, я непременно сбил бы этот самолет, он шел совсем низко. Честно говоря, если бы не настояли родственники, я никогда не спустился бы в бомбоубежище. А вот однажды...

Либелю пришлось еще с четверть часа слушать рассказ о "подвигах" господина с голубыми глазами. Наконец он вежливо перебил его:

- Простите, господин Гарднер, но меня ждут дела. Я непременно заеду к вам еще разок.

Было ровно семнадцать часов, когда Карл Либель вошел в уцелевшую на углу аптеку и снял телефонную трубку. Каким-то чудом телефон среди развалин еще действовал.

- Господин подполковник, я напал на след. Как с фотографией или приметами?.. Ах, вот оно что! Ну, будем надеяться. Слушаюсь.

Не торопясь, он вышел из аптеки. Серый фургон ожидал его за углом. Либель сел в кабину, включил зажигание и задумался. Итак, уже пять часов, как Шварцбрука нет в живых, а его ждут и абвер, и СД, и даже штаб сухопутных сил. Теперь есть свидетели, которые, пожалуй, подтвердят, что капитан Шварцбрук уехал со станции живым и невредимым.

Клетц и Мельтцер нервничают. Наверное, на них нажимает начальство. Безусловно, нужно учесть и то, что между абвером, СД и штабом сухопутных сил началась грызня. Каждый из начальников хотел бы присвоить себе честь организатора операции "Циклон". Ведь план разрабатывался совместно, однако делиться славой они вряд ли захотят.

Какую пользу для дела можно извлечь из всего этого?

Разведчик почувствовал себя игроком, которому на шахматной доске дают возможность сделать выгодный на первый взгляд ход. Но решение еще не пришло. Ведь игра идет не деревянными фигурками. Кое-что уже сделано. Но это еще подготовка к решительному ходу. Пока что он будет искать. Капитан Шварцбрук уехал в Берлин? Хорошо. Значит не должно остаться никаких следов.

Человека в столице найти не так-то легко. Нужно только сделать так, чтобы начальство не теряло надежды, иначе гестаповцы сами могут взяться за поиски. Можно ли быть уверенным, что в Берлине действительно никто не знает Шварцбрука? Если бы это было так, то тогда... Но прежде всего - следы.

Обер-лейтенант вышел из машины и стал рассматривать пробоину в кузове. Ее можно заделать. Но не может же он оживить капитана!

- Прошу вас предъявить документы! - К фургону подходил эсэсовский патруль. Двое рядовых и рослый роттенфюрер в каске, с автоматом на груди.

Либель достал из кармана удостоверение. Унтер-офицер рассматривал его. Солдаты обошли машину, один из них взялся за ручку дверцы кузова.

- Кто вам дал право на обыск? - резко спросил обер-лейтенант. - Это машина абвера!

Роттенфюрер, возвращая удостоверение Либелю, взглянул на него, как на новобранца.

- Мы осматриваем все машины без исключения. Этот район объявлен на чрезвычайном положении, господин обер-лейтенант! Здесь много разрушенных магазинов, вывозить отсюда ничего нельзя. Мы действуем именем фюрера!

- Хайль Гитлер! - сказал обер-лейтенант.

- Хайль! - отозвались эсэсовцы.

Либель все еще стоял, загораживая собой дверцы. Эсэсовцы выжидающе смотрели на него.

- Вот что, роттенфюрер, - сказал Либель после паузы. - Я выполняю особое задание руководства СД и, следовательно, мог бы послать вас ко всем чертям...

Верзила взялся за автомат.

- Но я понимаю, разбитые дома, мародерство... У вас тоже служба. Можете заглянуть в фургон.

Роттенфюрер ухмыльнулся:

- Вот так-то оно будет лучше! - Он открыл дверцу и заглянул внутрь. Фургон был пуст.

Либель угостил солдат сигаретами и поехал дальше.

"ЦИКЛОН" ЗАРОЖДАЕТСЯ В ПРЕДГОРЬЯХ

Осень в Прикарпатье еще только началась, она уже ощущалась и в яркой голубизне сентябрьского неба и в промозглом дыхании утренних туманов.

"Покуда солнце взойдет - роса очи выест", - вспомнилось Миколе Скляному. Запахнув как можно плотнее видавший виды кожушок, он пробирался через росистые кусты. Холодные обжигающие капли лезли за шиворот.

"Спасибо еще, эта баба кожух одолжила, а то в абверовском пиджаке и вовсе бы богу душу отдал! Вот пройдешься километров пять туда, да столько же обратно сквозь чащобу, да ночь в лесу посидишь. Старуха, хоть и ведьма, а выручила".

Скляной поднялся, наконец, на вершину заросшего лесом и кустарником холма, отсюда было видно далеко вокруг. По сторонам, словно стадо мохнатых зеленых медведей, громоздились один на другой холмы. Спокойно все, будто нет и не было никакой войны, будто в двухстах километрах к югу и на западе не ревел тысячами орудий фронт. Да, вот оно как обернулось. Быстро катился фронт на запад. А здесь, на занятой советскими войсками территории, уже восстанавливалась нормальная жизнь.

Над холмами послышался неторопливый стрекот самолета. Скляной спрятался под ветвями ближайшего дуба. Низко над землей шел У-2, почтовый или разведчик. Там, вверху, его уже озаряло вставшее солнце, красные звезды переливались на плоскостях. Микола проводил его настороженным взглядом. Носил когда-то и он такую же звезду на пилотке. И назывался тогда красноармейцем. Как будто недавно это было: всего три года назад, а кажется, прошла целая вечность. Сколько событий: плен, лагерь, потом отряд карателей и школа гестапо под Винницей. Да, далеко он ушел от красной звезды. В плен Микола сдался по доброй воле. Ему, редкостному радиомастеру из Львова, война с фашистами казалась тогда вовсе посторонним делом. Но, хлебнув лагерной жизни, он решил, что ему выгоднее полностью перейти на сторону гитлеровцев, чем мучиться в лагере. Так он попал в диверсанты. И вот уже полтора года страх перед расплатой гонит его все дальше и дальше по этой дороге. Теперь он опытный, бывалый радист-диверсант.

Нынешняя операция не нравилась Скляному - слишком далеко их забросили за линию фронта. Правда, и группа не мала - тридцать человек. Но что такое даже три десятка абверовских агентов, дерущихся с упорством обреченных? Чекисты не из робких. Скляной это знал.

Микола посмотрел на восток, еще километра полтора осталось до лагеря группы. Наметанным глазом с вершины холма он проложил путь сквозь кусты и, осторожно цепляясь за ветви и стволы, стал спускаться с крутого склона. Ноги скользили по мокрой траве.

Хорошо, хоть не каждый день нужно приходить в группу. За всю неделю, что группа в сборе, он являлся всего два раза. Живет Микола, затаившись на глухом хуторе, у жадной неразговорчивой старухи. Впрочем, он сразу нашел с ней общий язык, предложив ей на выбор немецкие марки, польские злоты и советские рубли. Старуха долго думала, а потом взяла за постой сразу в трех валютах.