15 июля 1922 года родилась Коммунистическая партия Японии, а Сёити Итикава стал одним из ее руководителей. Оми Комаки не знал тогда, что первой практической задачей, за которую взялись японские коммунисты сразу же после учредительного съезда, стала организация массового движения под лозунгом "Руки прочь от Советской России!". Теперь уже не разрозненные усилия энтузиастов, а политика новорожденной партии привела к успешному созданию Лиги борьбы против интервенции в России, сплотившей воедино представителей интеллигенции, группировавшихся вокруг журнала "Сеятель", профсоюзы, молодежные и крестьянские организации.

Лишь много позже узнал Оми Комаки, что 13 ноября 1922 года пролетарский гимн звучал в Москве действительно на множестве языков: именно в тот день делегаты IV Конгресса Коминтерна аплодировали докладу Ленина "Пять лет российской революции и перспективы мировой революции".

Первое пятилетие родины Октября... Сколько взоров устремлялось тогда к Стране Советов с участием, тревогой, надеждой - да, прежде всего с надеждой.

Именно эти чувства встают из-за усеченных цензурой строк "Сеятеля". Второй номер журнала был посвящен Советской России. И, перечитывая редакционное посвящение, Оми Комаки подумал, что оно похоже на его речь перед исполнением "Интернационала", на выкрик человека, которому зажимают рот:

"Максиму Горькому:

Если бы суждено ей было пасть, она бы уже погибла (вычеркнуто девять знаков). Четыре года терзают и топчут Красную Россию, однако она по-прежнему стоит на своем месте (вычеркнут двадцать один знак). Это - неоспоримый факт.

Многие писатели хулили эту дикую страну (вычеркнуто четыре знака). Хотя в наш век каждый подлинный художник должен воспевать всякую (вычеркнуто два знака).

Максим Горький как художник всегда был на стороне восставших рабов.

Мы не имеем свободы много говорить о революционной России. Но сегодня, когда мировая реакция исходит ложью и ненавистью к ней, мы восхваляем Максима Горького как сторонника пролетариата и тем самым целиком выражаем наши собственные чувства.

Редакция журнала "Сеятель", 7 ноября 1921 года".

Оми Комаки написал эти строки, когда Стране Советов исполнилось четыре года.

Когда через много лет он побывал у стен Зимнего и бросил в Неву свой букет, перед глазами его были Анри Барбюс, засыпанный землей Парижской коммуны, и Сёити Итикава, погибший в японской тюрьме; Сэн Катаяма и Джон Рид, чьи имена он прочел на Кремлевской стене. Всех их объединяла любовь к земле Москвы, к родине Октября.

"Именно так!" - думал Оми Комаки над подчеркнутыми словами. О том, что сделали зарубежные друзья Страны Советов в самые трудные для нее годы, пожалуй, лучше не скажешь:

"Интернациональная солидарность трудящихся прошла историческую проверку в огне социалистической революции".

Они знали Зорге

- С первой же встречи мне больше всего запомнилось его рукопожатие: крепкое, ободряющее, уверенное...

Слушая своего собеседника, я гляжу на тонкие, нервные руки, не раз изведавшие тяжесть кандалов, и поднимаю глаза на его лицо. Мало, очень мало осталось в Японии людей, знавших Рихарда Зорге по Шанхаю и Токио в его легендарной роли. Один из них сидит теперь передо мной.

7 ноября 1930 года группа смельчаков распространила среди моряков японского флота в Шанхайском порту антивоенные листовки. В группе был и молодой японец по фамилии Каваи.

Он участвовал в тех памятных демонстрациях, лозунгом которых было "Руки прочь от России!", в знаменитом инциденте в университете Васэда, когда прогрессивное студенчество устроило обструкцию японскому военному министру. Революционный подъем двадцатых годов в соседнем Китае волновал тогда многие юные сердца. И Каваи отправился в Китай с мечтой стать сподвижником Сунь Ятсена и вступить в ряды Народно-революционной армии.

Но в ту пору Чан Кайши уже предал дело революции и топил ее в крови. Массовые аресты коммунистов прокатились вскоре и по Японии. Стала вырисовываться новая опасность. Японский милитаризм готовил нападение на Китай, чтобы завладеть сырьевыми ресурсами страны, вплотную придвинуть свои дивизии к родине социализма - Советскому Союзу и, используя военный угар, окончательно задушить демократию в Японии.

Каваи, работавший тогда в еженедельнике "Шанхай чжоубао", хорошо понимал это. Вместе с группой японских и китайских патриотов он создал интернациональное "общество противников японо-китайской войны". Смелость Каваи на демонстрации 7 ноября 1930 года обратила на себя внимание.

- Ты мог бы сделать очень много, неизмеримо больше для того самого дела, которому теперь себя посвятил. Но ради этого придется забыть обо всем остальном. Согласен? - спросил как-то у Каваи его сверстник Одзаки, шанхайский корреспондент газеты "Асахи".

В условленный день - это было вскоре после 18 сентября 1931 года, когда японские войска вторглись в Маньчжурию, - они встретились возле почтамта за рекой Сучжоу-хэ, где жило тогда много японцев. Шофер такси свернул на Нанкин-лу и остановился перед рестораном "Таохуалоу".

В комнате на втором этаже ждал иностранец. Его тонко очерченное волевое лицо выглядело моложавым, но глубокие складки уже пролегли вдоль лба и у щек. Глаза смотрели внимательно и успокаивающе.

- У вас, говорят, много друзей в антивоенном обществе? - спросил он без всяких предисловий. - Интересно, что думают люди там, в Маньчжурии, где война уже началась. Не смогли бы вы съездить туда от "Шанхай чжоубао"?

Каваи почувствовал: новая, огромная ответственность ложится на его плечи. Мысли вихрем закружились в голове. Встреча произошла неожиданно. Но можно ли назвать ее случайной? Разве не идейная убежденность привела его на новый путь? Мог ли он думать тогда, что тут, в Шанхае, перед ним сидит внук соратника Карла Маркса, автора "Капитала", которым он зачитывался со студенческих лет!

А новый знакомый, оставшийся незнакомцем, уже прощаясь, говорил в напутствие:

- Главное - не торопитесь. Спокойно. Шаг за шагом. Ну - полагаюсь на вас!

И крепко сжал его ладонь своей сильной рукой. Всегда в тревожные минуты вспоминал потом Каваи это пожатие.

"Тот человек", как они с Одзаки называли его между собой, умел доверять людям и потому рождал в них безграничное доверие к себе. Отсюда и его способность создавать вокруг атмосферу спокойствия, уверенности, заражать этими чувствами окружающих.

Они виделись еще несколько раз до весны, пока от друга, работавшего в жандармерии, Каваи не узнал, что имя его занесено в "черный список" и за ним начата слежка. Незадолго до этого газета отозвала Одзаки в Токио, и тот вынужден был уехать.

- Трудно будет без вас обоих, - сказал Зорге, - но оставаться здесь нельзя. Возвращайтесь в Японию и вы. Откройте какую-нибудь лавчонку да займитесь год-другой торговлей. А там осмотритесь.

Они распрощались, но встреча эта оказалась не последней.

...Десять лет спустя им суждено было свидеться в токийской тюрьме Сугамо. Заключенных выводили на прогулку партиями по пять человек. Крутые поля крестьянских соломенных шляп "амэгаса" почти скрывали их лица. Но высокую, широкоплечую фигуру нельзя было не узнать.

Зимой 1943 года по камерам разнеслась весть: Гитлер объявил траур в связи с разгромом армии Паулюса под Сталинградом. В этот самый день Каваи снова увидел Зорге в тюремном коридоре. Тот отстал от своей пятерки и в радостном возбуждении говорил что-то тюремному надзирателю. Поравнявшись, Каваи снял амэгаса, и их взгляды встретились. Лицо Зорге сияло. Оно светилось той же верой и силой, что так запомнились в прежних встречах.

- Этот взгляд остался в памяти, как его последнее крепкое рукопожатие... - заключил Каваи.

Имени Ханако Исии не было в списках тех, кто помогал легендарному советскому разведчику Рихарду Зорге. Но эта седеющая японская женщина тоже совершила подвиг! Шесть лет, прожитых рядом с Зорге, и еще двадцать три долгих одиноких года, целиком посвященных памяти любимого человека, отданных тому, чтобы люди вокруг узнали о нем, смогли принести цветы на его могилу...