Не прошло и месяца, как за Ханако приехали трое американцев. Усадив женщину в машину, которая медленно кружилась вокруг парка, они принялись допытываться, почему при первом знакомстве Зорге называл ее Агнесс.

Хоть Ханако и была прежде далека от политики, она сразу поняла, в чем дело. Она знала из газет, что Маккарти раздувает теперь клевету против знакомой Зорге по Шанхаю, известной американской писательницы Агнесс Смедли, направляя удар против Коммунистической партии США.

Агенты уехали, ничего не добившись. Но в сердце Ханако осталась тревога: все чаще сталкивалась она на пути к цели с другими враждебными силами. Она вновь поспешила на кладбище в Дзосигая, и смотритель на этот раз порадовал его. Чтобы освободить землю, недавно сжигали останки из непосещаемых могил. В одной из них покойник был похоронен лежа, не по-японски. Помня просьбу женщины, его оставили на прежнем месте. С помощью друзей Ханако сумела купить участок земли на кладбище и захоронить урну с прахом Зорге...

"Исполненная благодарности к людям, - пишет Ханако Исии в своих воспоминаниях, - я вернулась домой, подошла к фотографии Зорге, рассказала ему обо всем. И мне показалось, что я слышу в ответ его голос:

"Когда встречаешь смерть, самое главное - с чем умираешь, что сумел сделать для счастья людей. Не может быть человеколюбив тот, кто не любит свою Родину. Одзаки - японец. Смедли - американка. Я - наполовину немец. Защищая Советский Союз, мы, коммунисты, любим все человечество. Но для каждого из нас дорога родная земля, судьба своего народа..."

Так заканчивает Ханако Исии книгу своих воспоминаний. Читая слова, написанные ею от имени Зорге, видишь, что эта женщина не только сберегла память о дорогом ей человеке, но и поняла то главное, что сделало его героем.

Обвиняемые по делу Первомая

Кровь, что пролилась в тот день, каждый год вновь напоминает о себе: она проступает на полотнищах первомайских знамен, окрашивает их своим цветом.

Много лет прошло со времени побоища в центре Токио, на площади перед императорским дворцом. Но для японских тружеников "кровавый Первомай" 1952 года и поныне больше, чем история: это их сегодняшний день, сегодняшняя борьба. На долгие десятилетия затянулся судебный процесс.

- Первомай 1952 года выражал собой протест против увековечения американской оккупации, против сохранения военных баз США на японской земле, - рассказывает бывший металлист Окамото, которого остальные двести шестьдесят подсудимых избрали своим вожаком.

Мы беседуем в комнате, заваленной кипами листовок и брошюр.

Поминутно звонит телефон, и девушка за соседним столом снимает трубку со словами:

- Первомай слушает.

Так сокращенно именует себя общество содействия обвиняемым по делу о Первомае. В открытое окно видно, как на плоской крыше соседней больницы среди сохнущих халатов и полотенец репетирует хор из нескольких десятков врачей и сестер. Звуки "Интернационала" врываются в нашу беседу, напоминая о том, что Первомай в Японии от рождения был днем международной солидарности.

Окамото рассказывает, что до войны пропеть "Интернационал" ему довелось лишь раз: подростком-подмастерьем он участвовал в первомайской демонстрации 1935 года, после которой праздник труда, мира и братства был запрещен милитаристской кликой. Едва тирания военщины пала, как праздник возродился вновь, причем местом массовых манифестаций стихийно стала площадь перед императорским дворцом. Ее назвали Народной. Сюда с 1946 года стали стекаться трудящиеся Токио на общегородскую маевку.

Но как только в 1950 году началась война в Корее, американские оккупационные власти запретили демонстрации перед императорским дворцом.

28 апреля 1952 года вступил в действие Сан-францисский мирный договор, который увековечил пребывание на японской земле американских войск - уже как "союзников". Демонстрация, состоявшаяся три дня спустя, стала выражением чувств, переполнявших тогда людей.

С отменой оккупационного режима юридически утрачивал силу и запрет проводить демонстрации перед императорским дворцом. Однако правительство упорно отказывалось признать это. Вот почему около пятидесяти тысяч человек - участников первомайского митинга - двинулись к центру города с лозунгом: "Верните Народную площадь!".

Стянутые ко дворцу полицейские отряды особого назначения не пытались преградить демонстрантам путь на площадь. "Надо заманить мышь в мешок", гласил секретный приказ начальника полиции.

Поджидая, пока подтянутся задние ряды, люди рассаживались на лужайках, закусывали, пели песни Руководителям колонн было объявлено: через полчаса провести заключительный митинг (на нем по традиции трижды скандируют лозунги демонстрации) и разойтись.

Однако не прошло и десяти минут, как черные каски, маячившие по краям площади, сомкнулись в сплошное кольцо. В центре Токио среди бела дня загремели выстрелы. Забросав демонстрантов гранатами со слезоточивым газом, полицейские открыли по ним огонь из пистолетов. Пулей в спину был убит рабочий Масао Такахаси. Студенту Хироси Кондо нанесли дубинкой смертельную рану в голову, когда он пытался спасти упавшую рядом женщину. Около тысячи демонстрантов окропили своей кровью место маевки, в том числе двадцать три получили пулевые ранения.

Опомнившиеся от неожиданности люди дали отпор. В ход пошли древки знамен, камни. Разгневанная толпа перевернула и сожгла тринадцать автомашин, сбросила в крепостной ров перед дворцом несколько американских солдат и японских полицейских.

Демонстрацию, подвергшуюся полицейской расправе, назвали "бунтом". Тысяча двести тридцать ее участников были арестованы, из них двести шестьдесят человек отданы под суд.

Так началось "дело о Первомае", целью которого было спровоцировать новую волну репрессий.

Многолетняя битва, которую развернули обвиняемые по делу о Первомае, пронизана духом этого пролетарского праздника, духом солидарности и братства. Рабочие пожертвования в фонд "первомайцев" составили внушительную сумму. Лучшие адвокаты страны добровольно взяли на себя их защиту. И все же носить имя подсудимого в течение многих лет - нелегкое бремя.

Когда арестованные демонстранты - кто через три месяца, кто через год вышли из предварительного заключения, лишь тринадцать человек смогли вернуться на прежнюю работу. А тех, кому удавалось устроиться на новую, вскоре же увольняли под негласным нажимом полиции.

Особенно много выстрадал из-за этого обвиняемый Такэо Сига, который прежде сам был полицейским. Он начал службу в разгар американских бомбежек. Каждую ночь приходилось извлекать из-под развалин изуродованные тела, и Сига глубоко возненавидел войну. Поэтому, прочитав Стокгольмское воззвание, он начал собирать под ним подписи своих сослуживцев, за что был немедленно уволен в отставку.

Как и другие участники "кровавого Первомая", оказавшиеся под арестом, Такэо Сига получал ободрительные письма и передачи. Незнакомая студентка, связавшая для него теплый шарф, стала потом его женой и спутником на трудном жизненном пути.

- А меня, как избрали руководителем группы обвиняемых, так и пришлось из металлиста стать юристом, - шутит мой собеседник Окамото. - День за днем ходил по адвокатам да по рабочим собраниям: выступал, собирал пожертвования. Денег на процесс требовалось много, о себе думать было некогда. Спал тут же в конторе, питался сам не знаю на что. А ведь на плечах у меня была еще жена с сыновьями: одному пять, другому два. Теперь оба уже выросли, работают. Но когда прохожу мимо игрушечного магазина, до сих пор щемит сердце: никогда за все их детство не мог купить своим детям ни одной игрушки...

Шесть с половиной миллионов тружеников выходят ежегодно на улицы японских городов с пением "Интернационала", чтобы провести в день 1 Мая боевой смотр сил и готовности отвоевывать и защищать добытые в упорной борьбе права. Оно неотвратимо, как весна, - это майское цветение. Оно словно дает ответ на стихи Токуко Кондо - матери студента, погибшего на демонстрации в центре Токио: