Это нередко называется "ощущением Небесного внутри человеческого", то есть момента, когда через человека глаголет Небо или Дао. В этом случае изучать все ушу, все стили, направления, приемы не имеет смысла, ибо уже постигнуто то общее, что стоит за ними, да и не только за ними. А тот, кто обрел это запредельное понимание и умение, и назывался в китайской традиции человеком, обладающим Высшей добродетелью или Благой мощью - дэ.

Именно он никогда не ошибается, так как потенциально умеет делать все, ничему не учится, но все умеет, не соперничает с людьми, а люди не враждуют с ним, не навязывает себя, а люди уважают его, не ищет общения, а все стремятся поговорить с ним. Он фактически вскармливает людей своей Благой мощью, так как дошел до понимания сути вещей.

"В ушу нет ничего особенного", - эта многократно повторяемая в китайских трактатах фраза может стать лейтмотивом всего нашего повествования. В ушу нет действительно какой-то запредельной сложности, а вот для постижения гунфу, которое стоит за приемами, требуется особая работа духа.

Поняв смысл гунфу вообще, можно научиться его частному проявлению - ушу - за краткий период времени, Если быть более точным, достижение гунфу отнюдь не заключается в напряженной утомительно-изматывающей работе сознания, которое должно быть вообще отключено. Разве достижимо Небесное мастерство простым напряжением сознания, тщательным продумыванием своих действий? Увы, здесь не помогает ни анализ, ни глубокомыслие, ни наигранная задумчивость. Существует лишь одна вещь, но эта вещь запредельна - слияние человека и Дао в "единое тело" и постоянное, ежемоментное ощущение этого единения. Сознание человека уже перестает существовать, он именно "не думает". Канон тайцзицюань кратко подчеркивает:

"Чтобы овладеть чем-то, вы должны как можно меньше использовать свое сознание". Мастера удивительным образом передавали это чувствование слияния с мировым потоком: "Вселенская вибрация", "и Небо и человек - все пронизано единым ци", "единотелесность", "нет ни меня, ни другого - все сливается в круговорот единого ци".

Это, естественно, не достигается одним днем или даже годом тренировок, да, собственно говоря, и тренировки никакой нет. Есть постепенное самораскрытие и саморастворение сознания человека в мировом единстве, а для этого служат определенные методики, часть из которых нашла свое отражение в ушу, В этом смысле ушу развивается не вширь, а вглубь. Не случайно многие стали включать в себя лишь два-три комплекса, и на их основе ученики постигали все многообразие оттенков ушу - сначала технических, а затем и духовных. В результате человек как бы перешагивал через ограниченность внешних форм, овладев внешним движением, начинал видеть его внутреннюю сущность, понимаемую как гунфу.

Именно эту способность ощущать ушу и жить в ушу, а не просто заниматься им, имел в виду учитель тайцзицюань Чэнь Синь, говоря: "Изучающий ушу движется от того, что имеет форму, к тому, что не имеет и следа, постигая в этом Небесном искусстве сокровенноутонченное начало". Вот он удивительный смысл высших этапов боевых искусств! Не сильный удар, не ловкое движение, не непобедимость (это все вторичное), а "сокровенно-утонченное начало", при котором ушу становится уже не искусством боя, а именно Небесным искусством, т.е. связующим звеном человека и Неба. "То, что не имеет и следа", - это один из многочисленных синонимов Дао, однако обратим внимание, что мастер Чэнь Синь избегает вообще как-то называть его, дабы не тормозить поток сознания бойца на каких-то словах. В состоянии "единотелесности" всякие слова теряют всякий смысл. Может быть, поэтому многие народные мастера даже на знают названий тех приемов, которые выполняют.

Они уже настолько слились с ними, что не чувствуют никакой разницы между врожденным началом в человеке и когда-то выученным приемом.

Здесь мы вновь подходим к важнейшей части "самоощущения" человека в ушу, которое заключается в потере самого себя, самозабытии, саморастворении. Разум ни на чем не фиксируется, но все отражает как зеркало, сам при этом не меняясь. Он цепко ухватывает все, ибо в этот момент сознание человека и сам окружающий его мир - суть одна. Человек, глядя в Космос, оказывается, взирает внутрь себя, и наоборот - Космос видит в человеке себя. Поэтому медитативная практика даосов и буддистов с ее методиками "внутреннего взора" (нэйгуань) ведет человека не к индивидуализации сознания, не к самоотторжению от мира и окружающих людей, а наоборот - к единению. Но достаточно малейшей ошибки, и психопрактика превращается в утомительное самокопание, делающее из личности не целостного, полного жизни человека, а нравственного урода.

Высокое искусство всегда имеет чудовищно страшную оборотную сторону.

В процессе тренировки боец концентрируется на каких-то образах, приводя сознание в спокойное и ровное состояние, не замутненное никакими чувствами. Даже хороший знаток не сумеет определить, из какого контекста взят пассаж о достижении "покоя сердца":

"Вскармливай корень души и успокаивай сердце, пестуя тем самым Дао".

Этот отрывок из наставлений в синъицюань, а "покой сердца" "позволит бойцу совершать удивительное" - "взметаться в небо как грозный дракон, приземляться как удар грома, поднимаясь, не обладать формой, опускаясь, не оставлять и следов". Человек, подобно Дао (ведь это его атрибуты "бесформенность" и "бесследность"), обладает какой-то удивительной глубиной сердца и эмоций, сверхпокоем души, позволяющими сделать все. Здесь нет даже места решимости или упорству - абсолютное спокойствие, недвижимость духа. Это особый, малопонятный для нас тип концентрации, которая не требует концентрации. Это особая праздность, умиротворенная незамутненность духа. Забавно, что гунфу можно достичь и в беззаботной беседе, и в практике ушу, и в написании иероглифов, и в прогулке по саду.

ПУТЬ К ТОМУ,

ЧТО "НЕ ИМЕЕТ ФОРМЫ"

Перед нами преемственность всех видов искусства китайской культуры, где плод творения - картина, стихотворение или мастерски выполненный прием не обычное отражение творческих потенций человека, но лишь путь воспитания духа, способ привести его в работу. В этом - особый смысл китайской эстетики: проникнуться во время всякого действия не обычным напряжением сознания, но возвышенным и одновременно непривязаннопраздным духом, благой мощью человека-творца.

Странное и непривычное для нас состояние сознания "мастера всех дел" в китайской традиции - праздное, легкое, спокойное, незаостренное ни на чем. Действие, будь то даже многочасовая тренировка, превращено не в тяжкий изматывающий труд, а в особое вдохновение сознания. На Западе неоднократно доводится встречать определение гунфу как упорного труда, но как раз именно "труда" никакого нет, хотя в чисто физическом смысле какая-то работа совершается. Считается, что раз достижение гунфу - это долгий и упорный труд, надо приложить все усилия к тому, чтобы чего-то добиться.

У китайцев же наоборот - целевая направленность снята, действие превращено в символически-ритуальное действие, и поэтому можно достигнуть "того, что не имеет и следа".

Гунфу - это сверхспокойствие мира.

Но не стоит его понимать как насильственное помещение своего разума в состояние спокойствия, умение "загнать" его туда особыми успокоительными формулами аутотренинга. Это уже насилие, нарушение естественности. Китайцы давали простой совет - надо не думать.

Когда уходят все мысли, размышления над смыслом приемов и самого ушу, то наступает истинное сосредоточение без напряжения, восприятие смысла вещей происходит непосредственно и интуитивно. Интуитивный характер ушу во многом получил свое осмысление после развития в Китае чань-буддизма, который учил постигать истинность, "не опираясь на письменные знаки", помнить, что "твое сердце и есть Будда", "нельзя искать Дао вне себя". Под этим влиянием и сформировалось то, что мы назвали "обучением по аналогии". Сначала нужно обучить не технике, а привить или передать то особое чисто-открытое состояние сознания, о котором говорили учителя. А дальше на эту материю можно накладывать любой рисунок - учить, например, ушу или парковому искусству - в этот момент человек потенциально умеет все, так как "единотелесен" с Дао.