- Разрешите вам представить моих коллег, - сказал он нам. - Ручко, маленький лохмач, и Снэйк, красавец юноша. Меня зовут Жермен Мартен, и моему французскому происхождению я обязан честью председательствовать на вашем допросе. Однако не мешает предупредить вас, что литературный язык на этом острове - английский... Будьте любезны сообщить мне ваши имена.
- Мое имя Пьер Шамбрелан, - сказал я, - а моя спутница Анна де Сов; не знаю, получили ли вы французские газеты, в которых говорилось о нашем намерении переплыть Тихий океан. Три дня назад буря привела наше судно в полную негодность. Мы хотели бы просить разрешения починить его здесь, а затем продолжать наше путешествие. Что касается издержек по починке, то у меня на борту есть немного денег; если их недостаточно, у госпожи де Сов есть текущий счет в Вестминстерском банке, и я полагаю, что по телеграфу...
- Дорогой господин Шамбрелан, - со скукой в голосе сказал Жермен Мартен, - перестаньте, пожалуйста, говорить о деньгах. Это слишком избитая тема... Наши беоты починят вам судно и будут очень счастливы сделать это. Единственный вопрос, который стоит перед нами. Комиссией временной иммиграции,можно ли разрешить вам пребывание в стране эстетов и, с другой стороны, нет ли оснований задержать вас здесь на несколько месяцев...
- На несколько месяцев! - в ужасе воскликнул я. - Но...
- Прошу вас, - кокетливо-властным тоном прервал Мартен, подождите... Вы увидите, что все уладится... Сударыня, садитесь... Не угодно ли чашку чаю?
Анна, умиравшая с голоду, радостно приняла приглашение. Снэйк пододвинул ей кресло, и, когда мы все удобно уселись за столом, Мартен снова заговорил:
- Послушайте... Вы задумали переплыть Тихий океан вдвоем, в маленьком суденышке, которое я только что мельком видел... Не можете ли вы сказать, с какими намерениями предпринята эта удивительная экспедиция?
- Только из-за любви к морю и отвращения к общественной жизни... Госпожа де Сов и я оба испытывали желание на некоторое время уйти от цивилизации. И она и я - хорошие моряки, и мы объединили свои усилия для этой поездки.
Мартен повернулся поочередно к двум своим товарищам; его глаза блестели.
- Оч-чень интересно! - сказал он напирая на слово "очень".
Ручко долго смотрел на меня своими прекрасными глазами.
- Дорогой господин Шамбрелан, - с участием спросил он, эта дама была вашей любовницей до отъезда или стала ею лишь в путешествии?
Анна с гневом поставила свою чашку на стол.
- Что за вопрос! - сказала она. - Я никогда не была его любовницей. Мы товарищи по спорту, больше ничего... И какое вам до этого дело?
Мартен засмеялся; у него был удивительный смех, детский и в то же время дьявольский.
- Милый друг, - сказал он Ручко, - немножко терпения... Но ее тон был очарователен, не правда ли, Снэйк?
- Да... - задумчиво сказал Снэйк, - такой естественный...
- Дорогие чужеземцы, - обратился к нам Мартен, - вы должны извинить нашего друга Ручко, он думает, что все люди разделяют его любовь к публичным признаниям... Но - я прошу вас извинить и меня - его вопрос был из тех, которые члены Комиссии временной иммиграции вынуждены предложить вам... Говорите без опасений, здесь вы находитесь в стране, освободившейся от всяких условностей... Если вы любовники, мы это отметим, но будем очень далеки от того, чтобы порицать вас за это... Напротив, - с новым оттенком в голосе прибавил он.
- Я говорю без всяких опасений, - ответил я. - Но то, что сказала вам госпожа де Сов, правда... Мы только дорожные спутники, не больше.
- Что? - удивился Ручко. - Вы жили на этом корабле одни, вдали от всякого общественного контроля, и желание не было сильнее вашей гордости?.. Это удивительный случай, - прибавил он вполголоса, оборачиваясь к Мартену.
- Оч-чень интересно! - сказал Мартен. - Я думаю, дорогие коллеги, что более продолжительный допрос мог бы только испортить психологические возможности темы... Я предлагаю отправить их в психариум.
- Согласен, - сказал Ручко, окинув нас нежным взглядом.
- А вы, Снэйк? - спросил Мартен.
Но Снэйк уже несколько минут делал какие-то пометки в записной книжке, время от времени поглядывая на Анну. Он вздохнул.
- Да, - сказал он, - в психариум... разумеется.
- Итак, дорогие гости, - заключил Мартен, - потому что отныне вы наши гости: пока беоты будут не торопясь чинить ваше судно, вас поместят в центральный психариум Майаны. Идите туда смело; с вами будут обращаться ласково; там вас устроят скромно, но достаточно комфортабельно. Мы еще увидимся. Ах, чуть не забыл, дорогие коллеги... Одну комнату? Или две?
- Как? - воскликнула Анна. - Разумеется, две... Но что это за люди? - прибавила она, оборачиваясь ко мне. - Что такое психариум? Уж не посадят ли они нас в дом умалишенных? Неужели ничего нельзя сделать? Ну, Пьер, говорите же!
- Господа... - начал я.
Но я чувствовал, как меня опять охватывает та ужасная застенчивость, от которой меня излечило за последние два месяца лишь одиночество вдвоем.
Ручко сделал мне знак молчать и расплылся в благодушной улыбке, в которой я почувствовал безграничное презрение. Затем, поверх наших голов, как будто Анна и я не существовали, он бросил Мартену:
- Две комнаты! Но вы видели, как бурно они реагировали? Эти бедные люди фанатично верят в реальное!.. Позовите, пожалуйста, кого-нибудь из беотов, мой друг.
Мартен нажал кнопку звонка, и в комнату вошел человек в форме.
- Вы отведете этих двух чужеземцев в психариум, - сказал ему Мартен, - я дам инструкции непосредственно миссис Александер.
Человек поклонился, потом нагнулся к Мартену и шепнул ему что-то на ухо.
- Ах да, правда, - ответил Мартен. - Я и забыл про эксперта. Велите ему войти.
Анна взяла меня за руку.
- Послушайте, Пьер, да сделайте же что-нибудь... Эти люди или считают нас сумасшедшими, или сами сумасшедшие... Они только что говорили об эксперте. А вдруг мы окажемся в заключении? Пьер, вы знаете, что у меня спокойный характер, что я могу быть мужественной, но теперь мне страшно...
Снэйк посмотрел на нее и сделал знак Мартену.
- Удивительно! - отозвался Мартен. - Страх... Вот чего я не видел уже тридцать лет! - И он закончил, будто в театре: - Бо-оль-шой талант!