Постепенно меня охватило ощущение новой опасности; я продолжала поддерживать контакт со странной чернотой, которая, как я считала, держала в себе Джервона. Вначале в воздухе появился просто неприятный запах, запах гнили, но со временем он становился все сильнее, как будто я приближалась к месту, где разлагался чей-то труп. Фаллон фыркиул, покрутил головой и продолжал идти только по моему настоянию.

Странно, но в этой черноте я не ощущала древнего зла, хотя использовала все силы своего мозга и Дара, все, чему научилась у Ауфрики, и что узнала сама. Источников этого барьера я не знала - но было ясно, что источник не в людях и не в Прежних. Впрочем, за все время охоты в Пустыне я ни разу не встречалась с Прежними.

Холод тумана охватил меня, тело онемело. Страх пытался вырваться из железных пут, которые я надела на свои эмоции. А за страхом - отвращение и гнев.

Я заметила, что еду, положив руку на рукоять меча. И прислушиваюсь, все время прислушиваюсь, хотя не слышала ничего, кроме топота копыт Фаллона и изредка звона железной подковы о камень.

Туман сомкнулся, капли влаги повисли на шлеме, масляно засветились на кольчуге, смочили плотную зимнюю шерсть Фаллона.

Потом...

Движение!

Фаллон поднял голову и резким ржаньем выразил свой страх. В то же мгновение мерзость, которую я почувствовала, устремилась ко мне.

Из тумана вынырнул спущенный с цепи ужас. Тоже всадник, как и я, однако из-за какого-то свойства тумана он казался крупнее меня. Но ехал он не на лошади из плоти и крови, а на груде костей, соединенных гниющей разлагающейся плотью. Да и сам всадник, как и его лошадь, был давно мертв, хотя и наделен какой-то новой ужасной жизнью.

Его оружием был не меч, а ужас. Я застыла и обратилась к своему Дару. И тут же поняла, что это такое - порождение древнего страха и ненависти. Оно питается этими эмоциями, и каждый раз, поглощая их, становится все материальнее.

Его вызвал и накормил мой гнев и мой страх. Я могла поклясться в этом, как будто коснулась вытянутой кости руки. И ужас Фаллона тоже добавлял ему сил. Ужас, глубочайший упадок духа окутывал это существо, как плащом.

Фаллон попятился, заржал. Скелет лошади в ответ широко раскрыл пасть. Я боролась с пораженным ужасом животным подо мной и радовалась этой борьбе, потому что она отвлекала мой мозг от страха, который нес с собой этот призрак.

Возвысив голос, я, как боевой клич, произнесла определенные слова. Но всадник не дрогнул, его лошадь тоже.

Я собрала всю волю, чтобы овладеть своими чувствами. Этому существу для жизни требовались ужас и отчаяние, поэтому я должна была сдерживать свои чувства, тогда у него не будет силы...

Фаллон потел так сильно, что всю узкую расщелину, казалось, заполнил запах лошадиного пота. Моя воля распространилась и на пони, прочно сдерживая его. Он больше не ржал, лишь негромко хрипел, как смертельно раненый человек.

Это существо питалось страхом, а без страха... Я создавала укрепление, снова произнесла слова вызова. На этот раз не кричала, овладев голосом, как и Фаллоном.

Существо приблизилось на расстояние вытянутой руки, его зловоние заполнило ноздри, взгляд безглазого черепа был устремлен прямо на меня. И вдруг... оно растворилось в тумане. Фаллон снова закричал - не как животное, а как человек, и крупная дрожь пробежала по его телу. Я послала его вперед, и он неуверенно пошел, а туман продолжал клубиться вокруг, поглощая нас.

Но для меня в этот момент было достаточно того, что ужас исчез. Я смутно надеялась, что сведения, которые я знала о таких существах, были истинны: они тяготеют к определенным местам, где сильные эмоции впервые призвали их к жизни.

Проезжая берегом неширокого ручья, я услышала новые звуки - не спереди, а сзади. Вначале слабые, они постепенно становились сильнее. Послышался стук копыт, громкий и частый, словно какой-то всадник с безрассудной скоростью скакал по каменистому ущелью. Потом послышались голоса, зовущие из тумана, хотя слов разобрать я не могла, звуки доносились смешанные и искаженные. Но по-прежнему казалось, что сзади идет охота. И мысленно я увидела странную картину: ко мне во весь опор несется всадник, низко пригнувшийся к обезумевшей лошади, а за ним гонится невидимый ужас.

Так отчетлива и ясна была эта картина, что, добравшись до груды камней, к которой можно прислониться спиной, я повернулась и обнажила меч. Что-то с шумом пролетело мимо, я изо всех сил ухватилась за узду, потому что Фаллон готов был понести. Однако из тумана не показалось ничего материального. Снова древние тени обманули меня.

Я напряженно ждала преследующего этого одинокого всадника из далекого прошлого, но ничего не было. Ничего, кроме тревожного ощущения, что здесь, в тумане, навсегда заключены останки древнего ужаса. Устыдившись такой слабости и отсутствия самообладания, я двинулась дальше, на этот раз ведя Фаллона, гладя его голову и негромко разговаривая с ним, внушая ему уверенность, которой сама не ощущала.

Долина начала расширяться. А ветер, свистевший вдоль стен, разрывал туман, прибивал его холодом, который приносил с собой. Но ветер принес и кое-что еще - запах древесного дыма, запах недавно погасшего костра.

Мы приблизились к повороту стены, которая служила нам проводником в исчезающем теперь тумане. Я отпустила повод Фаллона, приказала ему ждать, а сама осторожно попозла вперед, хотя мой Дар не обнаруживал присутствия человека. Но в Пустыне все возможно; возможно и то, что у вставших лагерем есть какая-то защита от моего Дара.

Да, здесь был лагерь. Недавно потушенный костер еще сильно пах. С одной стороны его отмечал коновязь лошадиный помет. Я ясно видела множество пересекавшихся следов, хотя не очень заметных на песке и гравии. Но взор сразу приковал рисунок на скале. Это не работа прошлых лет; символы были нарисованы недавно, они нисколько не пострадали от ветра или песка.

Грубо набросанное изображение головы какого-то животного - волка или собаки, а может, то и другое, - переплеталось с другим, гораздо более сложным и качественным рисунком. Я обнаружила, что стою перед ним и чуть ли не прочерчиваю пальцем его линии в воздухе.

Осознав, что делаю, я отдернула руку назад, сжав в кулак. Этой науки я не знала, но она сильная. И опасная... В этом символе ощущалась какая-то неприятная чуждость, он вызывал настороженность. И хотя полного его смысла я не понимала, мне показалось, что значение переплетения изображений ясно. В Долинах существует древний обычай: когда устанавливается длительный мир или союз, лорды обеих сторон совместно подбирают место на границе своих владений и вырезают символы своих родов, переплетенные таким же образом.

Так что передо мной было доказательство того, что разбойники, которых я преследовала, действительно заключили союз с каким-то обитателем Пустыни не своих крови и племени. И хотя я подозревала это, следуя за ними по ущелью, подтверждение не принесло облегчения.

Знать немного, недостаточно - это меня угнетало. Если бы я могла разгадать этот другой символ, может, поняла бы, с кем придется иметь дело. И обыскивая оставленный лагерь, я настроила свой Дар на следы нечеловеческого. Но впечатления получала только о разбойниках, опасных и одновременно отчаявшихся.

Джервон был здесь, по-прежнему еще живой. Я готовилась к тому, что найду его мертвым, потому что пустынные волки не берут пленных. Что же им нужно от него? Или они всего лишь слуги и орудия другой силы? Я все больше убеждалась, что последнее справедливо. Невозможно было отрицать, что они привели его сюда с какой-то целью.

За годы пребывания у Ауфрики я хорошо усвоила, что существуют две разновидности того, что не наделенные Даром называют "магией" или "колдовством". Волшебство контакта, которое я использовала, чтобы выследить Джервона, опиралось на амулет у меня на шее - странный камень в форме глаза; этот камень Джервон нашел еще мальчиком и носил его с собой на счастье, а потом, во время нашего обручения, отдал мне, потому что за все годы войны не приобрел никакого другого подарка для невесты.