— Кто-нибудь выходил из крепости? — спросил воевода, когда по его приказу собрались все сотники и старшины.

Ему ответил сотник Эдам — это его люди находились наиболее близко к крепости, когда случилось невероятное колдовство.

— Как только тучи поганые заклубились над княжеским подворьем — ворота сразу же закрылись, а мост поднялся. Мы не могли ничего сделать, — говорил Эдам. — Так и стояли здесь и слушали, как браты наши головы кладут за стенами! И криков этих нам по гроб жизни не забыть! А потом все стихать начало. К этому времени перед мостом поднятым наших сотни три собралось, мы даже о штурме подумывать начали. Но здесь из дома княжеского крик раздался. Уж больно страшный! По голосу мы поняли, что это Вышата, смерть лютую принял. Тут уж мы не выдержали — на штурм кинулись, да пока через реку перебрались, небо-то над крепостью и разверзлось. Нам не до штурма стало, потому как вся природа против нас ополчилась: вода из речки Малахитки, словно живая, на нас бросилась, да земля-матушка враз мачехой обернулась и ну качать нас да в воды студеные окунать. А на берегу деревья, ровно нечисть какая, по дороге гуляют!.. Многих братов через то мы потеряли. Потом все вроде утихло, и тишина жуткая на нас с небес пала. Мы подождали немного, а потом я сторожевые разъезды в разные стороны отправил — по дорогам широким да по тропам лесным. А крепость мы сразу в кольцо взяли — к тому времени из острога еще сотни две подошло. Так что с тех пор из крепости никто и не выходил. И слухачи наши лучшие ни звука оттель опознать не могут. Словно нет там ни одной живой души!

— Быть может, это так и есть… — сказал Тур Орог задумчиво, и со всех сторон послышались тяжелые вздохи (в крепости у многих дети да жены остались).

Через два часа местность вокруг крепости Годомысла совершенно преобразилась. Повсюду рубили деревья для изготовления временных мостков через речку Малахитку, из длинных тонких лесин готовили лестницы, а на большом костре обжигали торец гигантской лиственницы — будущего тарана для разрушения ворот.

Гридь князя во главе с тысяцким Туром Орогом готовилась к штурму.

… Все тело жгло, словно его сунули в костер да там и забыли на веки вечные. И еще эти голоса! Чего им от меня нужно?.. Мысли путались, перемешивая недалекие воспоминания с обрывками яви. Вышата пытался открыть глаза и не мог, лишь чьи-то слова назойливо текли в его уши и там оставались, дробясь на мелкие осколки…

— Корни травы-убегуньи принесла?

— Да вот же они, в чуме настаиваются!

— А паука-березняка?

— Забери его, проклятого, он мне все волосы запутал! И на кой он тебе понадобился?!

— Э-э-э, старая, ничего ты в лечении не смыслишь, — проскрипел старческий голос, и Вышата понял, что может открыть глаза.

Его веки затрепетали, потом он увидел смутные очертания чего-то невысокого и лохматого. Секунду спустя «фокусировка» улучшилась, и Вышата рассмотрел голого старика, неистово натирающего его тело.

— Ты кто, дедуля?.. — спросил он слабым голосом. Старик поднял на него глаза, до краев наполненные неистребимым весельем, и ответил:

— Баенник я княжеский. Аль не узнал?

— А почему ты голый?.. — продолжил Вышата, не вполне осознавая, что же с ним происходит.

— Почему-почему — по кочану! — осклабился старик. — Чай, не в гридне княжеской мы с тобою, а в баньке его любимой! Понял наконец?

— Понял… — отозвался Вышата и закрыл глаза — пусть попривыкнут малость. Не просто это — с того света на этот перепрыгивать!

Жжение прекратилось. Вышата почувствовал легкую прохладу по всей коже. Было немного щекотно, и он заерзал на полке.

— Смирно лежи, непоседа княжеский, а то паука-березняка раздавишь! прикрикнул старик строго. — Паучок-то еще не все раны твои лечебной паутинкой оплел.

Вышата замер, чувствуя, как маленькие паучьи лапки перебирают по его телу. И в том месте, где он замирал для своей работы, почти сразу же расплывалось тепло сладкое и легкость приятная.

Прошло немного времени, и дремотное состояние Вышаты прервал недовольный вопрос баенника:

— Ты чего молчишь, как истукан? — Помощницу свою, обдериху, баенник отправил за очередным лекарством, и ему не с кем стало поговорить — вот он и приставал к милостнику.

— Сам же просил пауку не мешать, — отозвался Вышата.

— Ну, просил… А ты, между прочим, мог бы и поблагодарить меня!

— За что?

— Вот те раз! — баенник даже поперхнулся. — Я, можно сказать, тебя из пасти демона вынул?!

В бане было темно, и Вышата не боялся, что старик может увидеть хитрую улыбку на его лице. А баенник между тем распалялся все больше:

— Да это что же получается: я своей жизни драгоценной не жалел, тебя от смертушки выручаючи, а ты мне — ни спасиба короткого, ни поклона в пояс?!

— Будет тебе, дедуля, и поклон до земли, и благодарность до гробовой доски! — с улыбкой сказал Вышата. — Дай только на ноги подняться!

— Да я что ж, без понятия, что ли? — сразу смягчился старик. — Ты отдыхай, отдыхай. Это я так…

Скрипнула дверь, и в баню просочился конус бледного рассвета. Вышата увидел, как через порог прыгнула кошка с букетом какой-то травы, крепко зажатым в зубах.

— Принесла? — встрепенулся старик, увидев кошку.

— Принесла, но больше не пойду! — Кошка запрыгнула на полок рядом с Вышатой. — Ты мне во как надоел! — сказала она и провела лапой по шее. Светает уже, вот гриди меня и приметили. Хорошо успела кошкой оборотиться. А то бы порешили они меня, горемычную, как лазутчицу вражескую. Оне сейчас ой какие лютые!

Старик, не слушая болтовню обдерихи, внимательно разглядывал траву, что она принесла.

— Ты чего это притащила, старая, — накинулся на обдериху баенник, — я же просил с семью лепестками цветов-то нарвать. А здесь восемь!

— Да ты в своем ли уме, дед-домосед! — не осталась в долгу обдериха. Я ведь ни читать, ни считать не умею! Ты, что ли, грамоте меня обучал?

— Ну ладно, подруга, извини уж… — замялся баен-ник. — Я ж совсем забыл про это. Ну да ничего, обойдемся как-нибудь. Последний разок пробегусь своими пальчиками по телу молодому, да и пойдем мы с тобой, обдериха, в кости играть. А ты чего это так пялишься на молодца, а? Он небось не в шальварах заморских здесь разлегся!

— Тю-ю-ю, понесло тебя кривым боком, болтун несносный, — обиделась обдериха, заканчивая наводить чистоту на своем кошачьем теле. — Да неужто я мужиков голых в бане не видела?! — Рассерженная баенная матушка спрыгнула на пол и грациозной кошачьей походкой направилась к двери. — Не хочу играть с тобой! — И выскочила в открывшуюся дверь.

Баенник, усердно работая руками над телом Вышаты, лишь головой махнул вслед обдерихе:

— Ох, и вредная же! Но в молодости была красавица писаная и характером помягче. Я из-за нее здесь, почитай, со всеми лешими да домовыми передрался! Сладкие времена были…

Где-то недалеко послышались голоса.

— Все! — заторопился старик. — Поспешать мне нужно — а то как бы не увидели меня!

Старик направился к двери, но Вышата задержал его вопросом:

— Дедуля, ты уж поведай, как спас-то меня?

— Дык случайно, молодец. Был я у овинника в гостях, когда это страшное действо произошло. Там мы все страсти колдовские и пересидели. А как успокоилось все, я к себе в баньку засобирался. В этот момент и услышал, что ты, детушко, с жизнью своей молодой прощаешься. И жалко мне тебя стало. Попросил овинника — он и помог тебя тайной тропкой сюда донести. А здесь я с шишигой-демоницей столкнулся — она по делу важному ко мне приходила. Шибко я ее просил, чтобы силы тебе вернула: она это может, ежели захочет. Ну и мне ей кое-чего пообещать пришлось. Она и помогла. А уж мы с баенной матушкой дело и завершили. Вот!

Вышата хотел от всего сердца поблагодарить старика, да пока с мыслями собирался — того и след простыл. А на пороге стоят гриди и на него, как на привидение, смотрят.

— Кажись, Вышата… — пробормотал один из них, на всякий случай доставая меч.