Ожидание у паперти церкви надолго не затянулось. Ровно в два часа, как и было назначено, из церкви вышел седобородый священник в рясе и клобуке и пригласил брачующихся внутрь.

Громов взял насупленного Кирюшу за свободную руку и, наклонившись к нему, сказал:

— Смотри и запоминай. А я буду объяснять.

Виновники торжества, а за ними и все приглашённые, вошли под высокие своды церкви. В носу у Кирюши засвербело от щекочущего запаха ладана, и он едва удержался от того, чтобы не чихнуть.

— Церемония делится на две части, — зашептал ему отец. — На обручение и венчание. Раньше, видишь ли, эти ритуалы были разделены и разнесены во времени. То есть обручение могло произойти задолго до венчания. Очень часто обручали младенцев…

Кирюша почти не слушал отца. Церковь произвела на него сильное впечатление. Причудливое и роскошное убранство, позолота, цветные витражи, тёмные лики икон, горящие свечи могли поразить и менее впечатлительную натуру. Кирюша совсем притих и только оглядывался вокруг с изумлением.

Тем временем свадебная церемония развивалась согласно канону. Обручение происходило в притворе церкви. Выговаривая сильным басом молитвы, седобородый священник благословлял жениха и невесту. Жених, Алексей Лукашевич, запакованный в мундир, и невеста, Зоя Пономарёва, в белом свадебном платье и под фатой, заученно крестились в нужных местах.

«Ишь навострился, — думал Алексей Стуколин, наблюдая за Лукашевичем не из самой удобной позиции — со спины. — И откуда что взялось?» Впрочем, он знал, откуда это взялось. Итоги операции «Испаньола» и последовавшая за ней силовая акция в Средней Азии, когда им троим — Громову, Лукашевичу и Стуколину — пришлось бомбить лагерь «террористов», многое изменили в их жизни, и, как следствие, в душе каждого. Самое любопытное, что внешне эти изменения почти никак не проявлялись — все трое давно научились скрывать свои истинные чувства, и только человек, который их хорошо и долго знал, мог бы заметить разницу. Например, Алексей Стуколин начал курить. Константин Громов рассказывал всё меньше фантастических историй, но зато всерьёз взялся за гитару и за каких-то полгода выучился играть и петь на вполне приличном уровне. А Лукашевич вот окрестился и стал верующим. Без фанатизма, конечно, — Лукашевич никогда и ничего не делал с фанатизмом — но осознанно и с чувством выполненного долга.

Константин Громов, рассказывая сыну о подробностях православного свадебного ритуала, в свою очередь вспоминал, как они — Лукашевич и Зоя — впервые увидели друг друга. Это был заслуживающий внимания эпизод их совместной биографии, и он, словно в каком-нибудь пошловатом «женском» романе, начался с взаимной пикировки. Громов очень хорошо помнил тот день, когда «комиссия от администрации Мурманска», возглавляемая советником по безопасности Львом Максимовичем Маканиным, появилась на территории авиационной воинской части 461-13(бис(, чтобы дать своё заключение о готовности этой части к ведению боевых действий. Это произошло в августе 98-го года — то есть уже больше двух лет назад. Тогда только-только случился знаменитый «дефолт», и даже офицерам, живущим и несущим службу вдали от столиц и столичных проблем, довелось испытать на своей шкуре, что это такое — жить в условиях финансового кризиса. Были они поэтому необычайно злы, и замечание Зои, высказавшейся в том смысле, что «МиГи-23», которыми была укомплектована часть — это полное старьё, восприняли весьма агрессивно. Да, много воды утекло с тех пор, и разве мог себе представить Алексей Лукашевич, встретив Зою, мягко говоря, неприветливо, предположить, что через два года он будет стоять с этой женщиной под сводами церкви Благовещения Пресвятой Богородицы в Петербурге и слушать священника, совершающего свадебный обряд?

«Никогда не угадаешь, — подумал Громов, — где найдёшь, где потеряешь…» Первый этап церемонии бракосочетания — обручение — подходил к концу.

— Ты, Господи, с самого начала создал мужчину и женщину, — напевно говорил священник, — и от тебя даётся мужу жена в помощь и для воспроизведения рода человеческого. Обменяйтесь кольцами, дети мои, — приказал он молодым.

Кирюша вздохнул с облегчением и посмотрел на отца. Он ошибочно полагал, что обмен кольцами есть последний акт церемонии. Громов снова наклонился к нему.

— Теперь начинается вторая часть, — «порадовал» он сына, — собственно венчание.

Алексей и Зоя прошли в средний храм, остановившись перед аналоем[9] . Здесь священник задал главный вопрос, перейдя на церковно-славянский и обращаясь сначала к жениху:

— Раб божий Алексий, имаши ли произволение благое и непринуждённое и крепкую мысль пояти себе в жену сию, юже зде пред тобою видеши? И не обещался ли еси иной невесте?

— Да, — ни секунды не колеблясь и громко, чтобы все слышали, отвечал Лукашевич.

Священник обратился к невесте:

— Раба божья Зинаида, имаши ли произволение благое и непринуждённое и крепкую мысль пояти себе в мужи сего, юже зде пред тобою видеши? И не обещалась ли еси иному жениху?

— Да.

«Ну вот, — отметил про себя Стуколин. — и всех делов. Теперь я один холостой остался». Он задумался, так ли это плохо. И решил, что узнать это можно, только женившись. В планах на ближайшее будущее женитьба у Стуколина не значилась, и он отложил рассмотрение этого вопроса до лучших времён.

Трёхкратное произнесение формул «Венчается раб божий на рабе божьей» и «Венчается раба божья на рабе божьем» с последующим трёхкратным же обходом аналоя и целованием икон заняло ещё четверть часа. На этом мучительная для многих неверующих, собравшихся в этом зале, процедура закончилась, и родственники выстроились в очередь, чтобы поздравить новобрачных. Подошли и Громовы. Хмурый Кирюша вручил Зое цветы и предпринял попытку спрятаться за спиной отца. Зоя не дала ему этого сделать, присела на корточки и поцеловала в щёку:

— Спасибо, Кирилл, — очень серьёзно поблагодарила она.

Кирюша зарделся.

* * *

Саму свадьбу сыграли в ресторане с историческим названием «Варяг», снятом Лукашевичем на два дня. Долго ждать прибытия молодых, как это принято на других свадьбах, не пришлось. У Алексея в братской могиле на Пискарёвке были похоронены дед и прадед, а потому ко всем этим поездкам счастливых пар к мемориальным комплексам он относился с нескрываемым отвращением. Единственное, что он сделал, — это оторвался от общей кавалькады машин, свернул с проспекта на боковую улицу и где-то проплутал, опоздав к застолью всего лишь на десять минут.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: