член.

Мои пальцы работают над клитором, кружат вокруг и трут его, пока ее бедра

раскачиваются все быстрее, подводя нас обоих все ближе и ближе к освобождению.

Мои бедра поднимаются навстречу ее движениям, свободной рукой я нежно

провожу по ее позвоночнику, прежде чем зарыться в ее волосы, чтобы обхватить

основания ее шеи. Когда я тяну ее за волосы, ее голова откидывается назад, и она

задыхается.

– Тебе это нравится? Тебе нравится немного боли, ангел? – спрашиваю я. Мне

нравится, как она реагирует на мое прикосновение.

– Да,– говорит она хриплым голосом. Ее глаза затуманены, их наполняет страсть.

Я тяну ее за клитор, слегка пощипываю и сжимаю его между большим и

указательным пальцами. Она стонет.

– Я знаю, что тебе нужно, – моя рука отпускает ее волосы и скользит вдоль шеи,

чтобы обхватить ее плечо. Я тяну Лану вниз, пока вонзаюсь в нее так сильно, как могу. –

Кончи для меня, ангел. Я хочу посмотреть, как ты кончишь вокруг моего члена.

Ее ногти впиваются в мою грудь, когда ее киска стискивается. Ее рот

раскрывается.

– Зак, – стонет она.

– Посмотри на меня, – приказываю я, нуждаясь в том, что бы увидеть ее глаза.

Голубые.

Я толкаюсь так глубоко, как могу, изливаясь в ее тугую киску.

Апельсиновый сок ощущается сладостью на моих вкусовых рецепторах, но он не

такой сладкий, как девушка, сидящая напротив. Ничто не может быть слаще ее киски. Я

улыбаюсь и ставлю стакан на стол, в шести дюймах слева от тарелки. У меня такая

привычка с тех пор, как я был ребенком. Я помню, как пролил свой напиток за ужином, и

мой отец надрал мне за это задницу. И тогда я понял: если стакан ставить достаточно

далеко от тарелки, то я не смогу задеть его рукой.

– Из-за чего ты улыбаешься? – спрашивает Лана.

Я тянусь через стол и беру ее за руку.

– Я просто счастлив, что ты здесь со мной, и что даешь нам шанс быть вместе.

Официантка нас прерывает, ставя наш заказ перед нами.

– Спасибо, – бормочет Лана, а затем накалывает на вилку кусочек яйца.

– Как идет работа? – спрашиваю я.

– Мне нравиться работать в «К.Д. Инвестигейшнс». Кайл с Дереком хорошие

парни и с ними легко работать.

– А что тебе больше всего нравится в твоей работе? – я накалываю на вилку

небольшой кусочек блинчика и макаю его в кленовый сироп.

– Больше всего удовольствия я получила, когда работала над воссоединением

давно потерянного брата и сестры. Они пятнадцать лет друг друга не видели. Это было

действительно волнующим и трогательным.

– Я никогда не делал ничего по-настоящему удивительного, вроде этого. Моя

работа не приносила мне такого удовлетворения. Но хорошо оплачивалась. Когда-нибудь,

я хотел бы узнать, каково это, делать что-то бескорыстно, – я провожу рукой по волосам. –

Я просто не знаю, буду ли когда-нибудь таким парнем, – смотрю на Лану и обнаруживаю,

что она наблюдает за мной. – Хотя, хочу им стать.

Я очень близок к тому, чтобы полностью обнажить свою душу. Надеюсь, что она

видит это.

– Я думаю, что ты в прекрасном месте твоей жизни. Ты можешь делать все, что

хочешь, и прямо сейчас не должен останавливаться на чем-то одном, – успокаивает она

меня. – Расскажи о своей семье, – она застает меня врасплох.

Я не хочу говорить о своей семье, но знаю, что не могу этого всегда избегать.

– Мой отец не был хорошим человеком. Он был жесток по отношению к моей

матери и ко мне. Самое худшее досталось моей матери. Я не помню времени, когда он не

был зол, – я смотрю в глаза Ланы. Она слушает, на ее лице нет никакого суждения. – Я

постоянно просыпался ночью под звуки того, как отец бил мать. Он говорил ужасные

вещи. Называл ее шлюхой, – я кривлюсь, – говорил ей, что она могла бы продавать себя за

деньги незнакомым людям, тогда, по крайней мере, зарабатывала бы себе на жизнь, –

провожу пальцами по волосам. – Я никогда никому не говорил об этом раньше, – мой

голос дрожит. – Я не люблю об этом говорить.

Она кладет руку поверх моей руки. Одно простое прикосновение Ланы дает мне

мужество, чтобы продолжить.

– Я лежал в своей постели, слушал звуки их борьбы и просто снова и снова

молился о том, что бы он остановился. А затем молился, что бы он не зашел в мою

комнату и не начал бить уже меня, – я сжимаю переносицу. – Я чувствую себя виноватым

за то, что скрывался в своей комнате, когда должен был защищать маму, – меня заливает

холодным потом, лишь от мысли о моем отце. Я прикладываю ладонь ко лбу. – Он не бил

меня, пока я не стал старше. Он имел обыкновение делать и другие вещи, чтобы наказать

меня, – мои глаза опускаются на наши руки. Ее кожа светлая, по сравнению с моей.

Неповрежденная и деликатная. Лана во всех отношениях полная моя противоположность.

– Он тушил об меня свою сигару, – я прикусываю нижнюю губу и прикладываю

свободную руку к поясу моих джинсов. Обвожу указательным пальцем многочисленные

неровности округлой формы, разбросанные по моей пояснице и по бедрам. С другой

стороны они тоже есть. – Он надавливал так сильно, что казалось, сгорали мои нервные

окончания. Он всегда оставлял следы там, где их бы никто не заметил.

Взглянув на Лану, замечаю блеск слез в ее глазах. Она молчит, сжимая мою руку,

поддерживая меня.

– Когда я проходил ежегодный медицинский осмотр, то ждал в страхе, что врач

обнаружит ожоги, но он их никогда не находил, – я качаю головой, – а количество шрамов

продолжало расти. – Мой голос перерывается на последнем слове. Я убираю руку от

напоминаний о моем отце. Я ненавижу его за то, что он оставил отметины на моем теле и

на моей душе. Хватаю со стола стакан с апельсиновым соком. Жидкость проливается из-за

того, как трясется моя рука. Я выпиваю все до последней капли.

Прочищаю горло, а затем продолжаю.

– Я помню, что разрывался между желанием, чтобы врач нашел шрамы, и тогда

кто-нибудь остановил бы насилие в нашей семье, и страхом, что, если бы они это сделали,

то нас с моей сестрой отняли бы у матери.

– Ох, Зак, – шепчет Лана. Я чувствую на себе ее взгляд, но не могу на нее

посмотреть. Если я это сделаю, то тресну, как тротуар после суровой бостонской зимы. Я

едва могу сдержаться. Прошли годы непролитых слез и похороненных эмоций, которые

царапают поверхность выстроенной мной ледяной плотины. Я готов взорваться. Не могу

позволить слезам вырваться наружу. Закрыв глаза, глубоко дышу и оттесняю всю тьму,

которая является частью меня, и всегда во мне будет.

Открыв глаза, поворачиваюсь к Лане и улыбаюсь.

– Все, что произошло, привело меня к тебе.

Мы оба сидим в уютной тишине, наслаждаясь нашей едой. Наблюдение за ней

быстро становится моим любимым занятием. То, как она использует салфетку, чтобы

аккуратно вытереть свой рот после каждого укуса (ее очаровательная причуда). Это я

заметил, тем вечером, когда мы ходили на ужин. Тогда я подумал, что она просто

нервничает.

– Мы же не собираемся сбежать из закусочной, не заплатив, не так ли? – сухо

спрашивает она.

Я смеюсь.

– Нет, то был единственный раз. Ты беспокоилась по этому поводу, когда

принимала мое приглашение на завтрак?

Она отталкивает от себя свою, почти пустую тарелку и складывает руки на столе.

– Эта мысль приходила мне в голову, – она выгибает бровь.

– Тебе больше не стоит из-за этого волноваться, ангел, – успокаиваю ее я. Беру

счет, который официантка оставила на краю стола. – Я позабочусь об этом прямо сейчас, –

я ей подмигиваю, вытянув свой бумажник из заднего кармана. Достаю две двадцатки и

бросаю их на стол. – Ты все? – я жестом указываю на ее тарелку.

– Да, не могу поверить, сколько я съела, – хихикает она.