— Пожалуй, можно, — пробормотал он, поднимая голову и уставившись на вошедшего невидящими глазами, — конечно, если кровь земли не залила нижний уровень…

— Кром! — рявкнул киммериец. — Сдается мне, с утра я еще был вашим королем!

Несколько подмастерий бросились к нему, бережно подхватив безжизненное тело оруженосца, остальные почтительно склонили головы. Магистр тоже поклонился и сразу же заговорил:

— Когда прокладывали трубопровод, по которому газ из Храма поступает к осветительным факелам Верхнего Города, я велел оставить довольно широкий лаз, чтобы можно было осматривать трубы…

— Постой, — перебил Конан, — ты подразумеваешь Дух Неугасимого Огня, пылающего в Храме Митры?

— Можно назвать его и духом, хотя это скорее газ, невидимый, как воздух, но горючий, словно чистейший уголь. Так вот…

— Но осветительные факелы есть лишь в Верхнем Городе, а ворота его закрыты, — снова прервал король магистра.

— Государь, ты, должно быть, обратил внимание на обугленные трупы между частоколами?

— Хорошая работа. Вы что, стреляли в них зажженными стрелами? Следует наградить лучников за подобную меткость. Но я не понимаю, почему тела сгорели столь основательно.

— Горящая стрела действительно была, но всего лишь одна. Между оградами скрыты патрубки, и стоит мне открыть вот эту задвижку, как горючий газ начинает бить из них фонтаном. Остается лишь…

— Я понял! — вскричал Конан. — О Митра! Ты хитроумен, как… как… — Он запнулся, подбирая сравнение, потом выругался и продолжил: — Значит, трубы тянутся от Храма сюда?

— Да. И подземный лаз тоже. Эту часть мы проложили не так давно, и за твоими делами я не успел доложить о завершении работ.

— Так мы можем… Но что ты болтал насчет крови земли?

— Это некая вязкая горючая субстанция, выступающая из ее пор. Если газ, питающий Неугасимый Огонь в Храме можно назвать духом земли, то сие вещество я называю ее кровью. При последнем осмотре в нижней части подземного хода ее скопилось так много, что мастеровые не смогли пройти. Пришлось открывать люки в Верхнем Городе.

Конан помрачнел. Надежда, вспыхнувшая было, подобно яркой небесной звезде, оказалась всего лишь тлеющим в тумане болотным огоньком. И, вместе с тем, в его душе разгоралась другая искра, готовая превратиться в яркий, всепожирающий пламень — пламень ярости.

— Мы пойдем, — сказал он твердо, — пойдем, даже если придется погрузиться в это нергалье дерьмо по самые уши. Я готов уподобиться земляному червю, но доползти до ванахеймских ублюдков и вырезать им печень…

— Хуже всего, — печально молвил магистр, — что в подземелье темно, хоть глаз выколи. Если же малейшая искра от факела попадет в это вещество, оно превратится в огненную реку, и тогда участь тех, кто валяется между частоколами, покажется нам просто завидной.

Конан так треснул могучим кулаком по столу, что с него полетели какие-то склянки и инструменты.

— Кром! Неужели в твоих мастерских не найдется какого-нибудь магического кристалла, светящегося посоха или холодного огня? Клянусь, я немало повидал подобного добра, шатаясь по свету…

— Я не волшебник, государь, — отвечал магистр, и в голосе его послышалась гордость, — ты знаешь мое отношение к магии…

— Знаю. Сам никогда не доверял чародеям — все они коварны и блюдут только свою выгоду. Но сейчас я дал бы мешок изумрудов, если бы кто-нибудь из них предложил свою помощь…

Робкое покашливание донеслось из дальнего угла комнаты. К столу, потупя взор, приблизился один из подмастерьев.

— Ты что-то хочешь сказать, Вилинд? — спросил магистр,

— Если мне будет дозволено… Кажется, я знаю, где раздобыть холодный свет.

Конан недоверчиво фыркнул, но жестом приказал юноше продолжать.

— В сырых погребах я видел на стенах такие грибы…

Афемид хлопнул себя ладонью по лбу.

— Ну конечно! — воскликнул он. — Как я сам не догадался! Гнилушки! Друг мой, считай себя отныне старшим подмастерьем.

— И готовь мешок, — добавил киммериец.

— Мешок?..

— Да, для драгоценных камней. Или ты думаешь, короли бросают слова на ветер?

Когда капитан Ольвейн привел к башне магистра человек тридцать стражников, все было готово. Тело Альфреда отнесли на ледник, с тем чтобы придать его Неугасимому Огню, когда Храм Митры будет освобожден от ванирской скверны. Отряд во главе с Конаном спустился в подвал, Афемид отодвинул тяжелую плиту и первым ступил на скользкие ступени, ведущие в чрево земли.

Поначалу подземный ход был достаточно просторен, и они быстро продвигались вперед. Потом свод стал ниже, и людям пришлось пригнуть головы. Они шли, придерживаясь руками за оловянную трубу, укрепленную на железных держателях, глубоко вбитых в левую стену. Бледный свет гнилушек странно освещал напряженные лица. Казалось, сонм неприкаянных душ в нимбах бледного огня совершает свое последнее путешествие на Серые Равнины. Однако ничего мистического в этих тусклых окружьях на головах не было: хитроумный магистр велел подмастерьям изготовить обручи из медной проволоки, нанизать на них грибы и водрузить эти диковинные венки на головы всех, кто отправился в опасную вылазку.

Ход плавно понижался. Вскоре под ногами что-то захлюпало, и, нагнувшись, Конан увидел, что его сапоги перемазаны темным, жирным, словно густая сметана, веществом. Резкий, неведомый дотоле запах ударил в ноздри. Киммериец тронул за плечо идущего впереди Афемида и указал себе под ноги. Тот кивнул, сделал шаг вперед и вдруг увяз по колено.

— Мы еще не достигли нижнего уровня, — пояснил магистр спокойно, обернувшись к королю, — и я не знаю, насколько глубока эта лужа.

— Лужа? — Конан хрипло рассмеялся. — Да тут целое озеро!

— Государь, — раздался из-за его плеча голос Ольвейна, — дозволь мне пойти вперед. Я выше всех, за исключением тебя, и, думаю, смогу миновать впадину.

— В Вендии, когда ищут брода, вперед пускают самого низкорослого слона: если пройдет он, пройдут и остальные, — заметил Афемид. — Но в нашем случае, если я захлебнусь, вы можете заблудиться в подземных лабиринтах Храма. Так что предложение капитана не лишено логики.

Ольвейн двинулся вперед, с усилием передвигая ноги. Вязкая жидкость дошла ему до пояса, потом до груди, и вскоре лишь голова в тускло светящемся венке из гнилушек виднелась над матово поблескивающей поверхностью.

— А нельзя ли по ней плыть? — спросил Конан магистра.

— Увы! Кровь земли слишком вязка и поглотит любого самого умелого пловца.

Крик ужаса вырвался из глоток людей, наблюдавших за переправой Ольвейна. Тот, очевидно, оступился, и его голова скрылась под темной гладью — лишь светящийся венок остался на поверхности.

Конан бросился вперед и тут же понял, что не успеет помочь смельчаку: вещество было настолько вязким, что, погружаясь в него, можно было только брести, но никак не бежать. Но, не успел он сделать и нескольких шагов, как над поверхностью вновь появилась голова капитана. Лицо его было черным, словно из мрачных глубин явился невесть откуда взявшийся зембабвиец.

Изрыгая проклятия и отплевываясь, Ольвейн снова двинулся вперед, успев подхватить обруч с гнилушками и водрузить на голову. Кровь земли волновалась, неохотно отпуская свою жертву, однако капитан уже миновал самое низкое место: вскоре показались его плечи и спина, прикрытая броней кирасы.

Когда обнажились его наколенники, капитан обернулся и прокричал:

— Порядок, дальше коридор повышается! Ну и наглотался же я… Должно быть, это и в самом деле дерьмо Нергала, и по вкусу, и по запаху!

Однако радоваться было нечему: среди отряда лишь двое-трое приближались по росту к Ольвейну и могли миновать озеро, погрузившись в него по шею. Для остальных стражников предприятие казалось безнадежным, не говоря уже о низкорослом Афемиде.

Конан размышлял недолго.

— Я перенесу тебя, — бросил он магистру и, обратившись к воинам, приказал: — Вы, двое жердей, пойдете со мной, остальные поворачивайте назад.