Отряды сходились, все ближе продвигаясь к холму. И тут темные завесы шатра колыхнулись, и Черный Рыцарь предстал взорам атакующих. Все еще пошатываясь, он встал, широко расставив закованные в металл ноги, стягивая железную перчатку с левой руки. Потом выпростал вперед ладони, вокруг его пальцев вспухли синие, переливающиеся искрами пузыри. Два светящихся шара, не слишком ярких в солнечном свете, сорвались с рук мага и устремились навстречу коннице Троцеро. Они неслышно взорвались в рядах рыцарей, полыхнув бледным огнем. Паллантид, Сервий и еще несколько всадников покатились под ноги коней…

Конан, далеко опередивший своих людей, взлетел на холм, рубя стражу Тзота-ланти, словно то были не воины, закованные в броню, а прибрежный тростник. Чародей стоял к нему вполоборота, посылая новую порцию магического огня на смешавшиеся ряды пуантенцев. Прежде чем он успел повернуться лицом к королю, тот дал коню шпоры, клинок свистнул, рассекая осенний воздух, и черный шлем волшебника взлетел, словно тряпичный мяч, кинутый игроком в корзину.

Шлем был пуст. Он упал на камни с глухим лязгом, а безголовое тело Черного Рыцаря с торчащим между наплечниками страшным обрубком шеи повернулось к королю, и в грудь киммерийца из указательного пальца мага ударила ослепительная молния. Падая, Конан услышал зловещий хохот, несущийся из-под черного забрала, и голос, прозвучавший, словно из бездны:

— Ты думал одолеть меня, ничтожный? Алая Цитадель ждет тебя, и никакой Пелиас на сей раз не поможет!

Полностью уверенный в своей победе, жрец темных сил подобрал шлем и приладил его к доспехам. Потом снова вступил в битву, словно забыв о короле, тело которого было недвижно, хотя сознание оставалось ясным.

Ободренные появлением своего полководца, гандерландские рыцари и наемники со всех сторон устремились на отряд Троцеро, который потерял несколько десятков всадников, сбитых магическим огнем чародея. Атака пуантенцев захлебнулась, теперь они вынуждены были сражаться в окружении многочисленных врагов, стремившихся оттеснить воинов Троцеро друг от друга. На берегу горожане отчаянно рубились с ванирами и асгардцами. Отряд Конана, состоявший в основном из слуг и телохранителей турнских нобилей, завидев падение короля и думая, что тот погиб, повернул обратно к городским воротам.

Лежа на боку, скованный колдовскими чарами, с вершины холма Конан в бессильной ярости смотрел, как гибнет цвет аквилонского рыцарства. Их было всего сотни три в окружении тысяч и тысяч свирепых варваров и безжалостных подонков со всех концов света. Непобедимые в сомкнутом строю и страшные для врагов стремительностью конной атаки, рыцари Троцеро бились теперь каждый в одиночку, окруженные вопящими наемниками, словно тигры среди стаи волков. И волки одолевали: то один, то другой, воин в золоченых доспехах исчезал, сбитый с коня, в их серой безжалостной массе. Гандерландские вассалы предпочли преследовать убегающий к городским воротам отряд.

«Трусы, — шептал король онемевшими губами. — В Верхнем Городе сотни вельмож, называющих себя рыцарями, хвастающих победами за пиршественным столом… Дерьмо Нергала! Где их люди, где их храбрость? Неужели они не видят, что творится?»

Бросив взгляд на Дозорную Башню, он заметил на ее вершине темное пятнышко. Оно вдруг сорвалось вниз и понеслось плавной дугой в сторону бранного поля. Птица? Палиас, снова принявший облик орла? Но откуда он взялся?

Неведомый летун приближался. То взмывая вверх, то планируя на неподвижных крыльях, он описывал круги, словно ловя воздушные потоки, и вскоре оказался над головами сражающихся.

Если бы мог, король вскрикнул бы от изумления. Нет, это была не птица и не демоническое существо: подвешенный на кожаных ремнях снизу треугольной рамы, обтянутой чем-то вроде пергамента, в воздухе парил маленький тощий человечек в старой грязной тунике и потрепанных сандалиях. Натягивая ремни, он управлял своим странным сооружением, а под его животом раскачивался большой медный сосуд с узким горлышком, направленным вниз.

Вот он снизился и что-то сделал с этой емкостью — поток жидкого огня хлынул на головы в ужасе завопивших наемников, ополченцев, гандерландских вассалов и их слуг, охватывая людей пылающими коконами, превращая тела в пепел. Летун перекрыл заслонку, взмыл вверх, сделал круг и снова устремился в атаку… Воины Тзота-ланти, дважды видевшие страшную картину под стенами города, в ужасе бежали от него, словно зайцы от налетевшего коршуна, сбивая друг друга, преследуемые рыцарями Троцеро. Горевшие натыкались на встречных, и текучий огонь перекидывался на них, подобно лесному пожару.

Маг, словно завороженный, смотрел на снижающуюся рукотворную птицу, которая неслась теперь прямо к нему. Но вот он поднял руки, и огненные шары устремились навстречу бесстрашному летуну. Однако Тзота не учел ветер — его снаряды снесло в сторону и, описав широкую дугу, они упали куда-то за городские стены. Конан уже хорошо видел напряженное лицо Афемида, когда очередной шар задел пергаментное крыло, и оно вспыхнуло, подожженное волшебным огнем.

Все дальнейшее произошло очень быстро: магистр успел открыть заслонку и в вихре пламени рухнул сверху на Черного Рыцаря, на ладонях которого уже вздувались синие пузыри новых шаровых молний. Рукотворный огонь смешался с огнем магическим, раздался мощный взрыв, к небу взметнулся пылающий смерч, бросивший тело короля с холма…

Конан очнулся и увидел склонившегося Троцеро.

— Хвала Митре, ты жив, государь, — воскликнул граф. — Слабоваты против тебя чары!

— Что… с магом? — спросил король, поднимаясь.

— От него ничего не осталось. Кто-то упал с неба и сжег колдуна дотла вместе с его броней. Не иначе, то был воин самого Мардука!

— Афемид, — сказал киммериец, и голос его дрогнул. — Главный Магистр Искусств, хитроумный мастер… Он так ненавидел чародеев и вот смог одолеть одного из них. Правда, ценой собственной жизни.

Войско Тзота-ланти бежало. Турнцы преследовали врагов. Среди тех, кто победно размахивал мечами, Конан заметил немало храбрецов, отсиживавшихся до сих пор за стенами Верхнего Города.

Король велел подать коня и в окружении рыцарей Троцеро двинулся к мосту.

— Как чувствуешь себя, государь? — спросил ехавший рядом граф.

— Неплохо. Раз я уже испытал на себе чары Тзота и довольно быстро оправился. Сейчас, когда колдун мертв…

Киммериец вдруг зашатался в седле и рухнул на руки подоспевших всадников.

Рыночная площадь под стенами Турна кипела народом: горожане, мастеровые, негоцианты в ярких восточных одеждах, женщины в нарядных платьях, стайки босоногих мальчишек, фигляры и акробаты на подмостках, обветренные ладейщики, вольноотпущенники с гордыми лицами, слуги, получившие увольнительную по случаю праздника… Шел пятый день после славной победы, и люди собрались на берегу Спокойного озера не для торговли, а для веселья. Виночерпии щедро разливали хмельные напитки из огромных бочек, вокруг которых устраивались пляски под дудки, свирели и пищалки; кто-то уже валялся в тени восстановленных прилавков, кто-то дрался на кулачках; женщины и ребятишки окружали кукольников, разыгрывавших сценки из турнского сражения, а сидевший на перевернутом ящике игрец с выбеленным мелом лицом тешил слушателей балладой, аккомпанируя себе на среброструнном альуде:

Три дня город оплакивал и погребал павших. В Храме Митры Верховный Жрец творил обряд Последнего Очищения над достойнейшими: двое юношей приняли его — Альфред и Лука Балагур — и двенадцать рыцарей графа Троцеро, павших на бранном поле. Все они погибли, сбитые с коней, под ударами бесновавшихся варваров; те, кого опалил магический огонь Тзота-ланти, остались живы, отделавшись ушибами. Видно, жрец темных сил так обессилел после волшбы, наславшей на город ливень и ураган, что не в силах был сотворить испепеляющие молнии: лопаясь, его шары лишь выбили людей из седел, и те успели вскочить и организовать оборону, встав спиной к спине, прежде чем наемникам удалось расчленить отряд Троцеро.