— Отец, как тебе это удается? Как ты можешь ходить босиком по скрипучему снегу?

— Ладно, открою тебе тайну, которая не должна быть тайной. Когда ты чист сердцем, ты обладаешь силой десятерых. Конечно, лучше всего, чтобы сердце было чисто от Господней любви, но сойдет и любая другая чистота. Чистая честь или чистая жадность. Чистая ненависть или даже чистое зло. Человека ослабляют только противоречия и внутренние конфликты. Но хватит об этом. Мы кое о чем забыли, а мне скоро придется представлять тебя. Мое имя отец Игнаций Серпиньский.

— Очень рад познакомиться, отец Игнаций. Меня зовут Конрад.

И здесь у меня возникла проблема. Вы должны понять, что я поляк. Все мои деды, прадеды и пращуры были чистокровными поляками. Но почему-то моя фамилия — Шварц. А после часовой тирады отца Игнация о немцах я не хотел сообщать ему свою фамилию.

— Просто Конрад? Ну, тут нечего стыдиться. У многих людей одно только имя. Скажи мне, где ты родился?

— В Старгарде.

Старгард — небольшой городишко на северо-западе Польши. Это название появилось в те времена, когда на одном из торговых путей выстроили склад. Затем для защиты склада был построен замок, вокруг которого впоследствии выросло поселение.

— Значит, будешь зваться Конрадом Старгардским. Ну вот, мы и пришли. Эй, вы! Могут ли попросить у вас пристанища два странника-христианина?

Я даже не подозревал, что мы пришли к какому-то жилищу — до тех пор, пока чуть не наступил на него. Оно едва достигало метра в высоту и напоминало горку соломы. Мы услышали внутри какую-то возню.

— В здешних краях часто на зиму роют землянки. Это хорошая защита от холода.

В соломенной крыше появилось отверстие.

— Добро пожаловать, святой отец, и твой друг тоже. Но я могу предложить вам лишь место на полу у огня. Никакой еды, вы же понимаете.

— Конечно, понимаем, сын мой. Ты не был бы праведным христианином, если бы не заботился в первую очередь о своей семье. А о нас не беспокойся, у нас есть пища. Ты дал нам ночлег, а значит — спас наши жизни, иначе мы бы погибли в такой холод. Я — отец Игнаций Серпиньский, а моего друга зовут Конрад Старгардский.

Мы спустились по грубо сколоченной лестнице в прямоугольное помещение, освещенное маленьким костром посередине.

— Я — Иван Тарг. Вот моя жена Мария. Мои сыновья: Сташ и Владислав. Моя дочь, крошка Мария. Тише, мальчики! Уступите место нашим гостям!

Дети отошли в сторону, освободив место примерно в два квадратных метра с одной стороны огня. Я постелил на землю свой дождевик, а сверху раскатал спальный мешок. Потолок был достаточно высоким, чтобы все они могли стоять в полный рост. Мне же пришлось согнуться почти пополам.

Когда мы уселись, я шепнул священнику:

— Я знаю, что нам не предложили ужин. Как по-твоему, мы должны что-нибудь предложить им?

— О да. Это будет очень любезно с нашей стороны. Я как раз собирался это сделать. — Он повернулся к хозяину. — Иван, мы еще раз благодарим тебя за твое гостеприимство и оказанную нам помощь. Ты окажешь нам честь, если примешь от нас небольшой знак нашей благодарности.

Его слова, казалось, были установленным ритуалом. Он медленно открыл одну из своих котомок — ту, которая с откидной крышкой, — и вытащил оттуда большой кусок жирной колбасы и кусок довольно зрелого сыра. Ни то, ни другое не было завернуто в бумагу или фольгу. Он вытащил из-за пояса нож и разрезал каждый кусок на две части, а затем убрал две половины обратно в котомку. Остальное же разделил на семь равных частей и раздал каждому — в том числе и себе — по куску колбасы и сыра.

Все ели с удовольствием и кивали в знак благодарности. Несмотря на мой скепсис относительно чистоплотности, я тоже ел. Ритуал есть ритуал, и нельзя оскорблять человека, который помог найти убежище в такой холод.

Теперь, очевидно, настала моя очередь. Я покопался в своих запасах пищи — надо сказать, они уменьшались на глазах, — стараясь найти что-нибудь такое, что можно разделить, но чтобы оно было не замороженное. Наконец я нашел двухсотграммовую плитку шоколада. Развернув ее, я увидел, что плитка поделена на 14 квадратиков — очень удобно. Следуя ритуалу священника, я разломал шоколад напополам, а затем одну половину на семь равных частей и угостил всех присутствующих.

Я дал один кусочек пятилетнему мальчику, но тот с недоумением взглянул на меня.

Он не знал, что такое шоколад.

В моем мире есть безумцы и есть святые. Есть убийцы и есть люди, которые живут в норах под землей.

Но нет ни одного мальчишки, который бы не знал, что такое шоколад. По крайней мере в двадцатом веке. Я больше не мог противостоять правде, с которой сражался весь день.

— Отец, ты сказал мне, что сегодня двадцать пятое ноября. А теперь, пожалуйста, скажи, какой сейчас год?

Казалось, он уже давно ожидал этого вопроса.

— Тысяча двести тридцать первый от Рождества Христова.

Я подтянул колени к груди, обхватил их руками и склонил голову. Здесь нет ни полиции, ни судов. Нет больниц и врачей. Нет магазинов, нет Туристического Общества, нет Воздушных Спасательных отрядов. Здесь вообще нет никакого спасения. Есть только жестокие рыцари, безумные святые и монголы.

Через десять лет сюда ворвутся монголы и уничтожат всех. Я погрузился в сон.

— Боже праведный! Ты хочешь сказать, что один из Команды Исторического Корпуса так опозорился?

Мы смотрели документальную съемку совершенно незаконного перемещения Конрада Шварца. Информацию получили частично из его дневника (который он вел на английском, чтобы сохранить записанное в тайне), частично из распечаток многочисленных жучков-зондов, изначально разработанных для полиции.

Когда поступала информация о преступлении, наша полиция направляла к месту и времени преступления зонды. Они записывали все происходящее, хотя жертве не было от этого никакой пользы. Время — это однонаправленный линейный континуум, и невозможно сделать так, чтобы «что-нибудь не случилось». Если находили труп, значит, человек был мертв, и с этим уже ничего нельзя поделать. Но наши методы способствовали тому, что преступник совершал только одно преступление и всегда оказывался пойманным. Результатом этого метода был поразительно низкий уровень преступности и отсутствие профессиональных преступников.

Зонды с готовностью взял на вооружение Исторический Корпус, в чьи обязанности входило написание истинно точной истории человечества. Именно одна из их команд и потерпела неудачу.

— Не одна, а две. Имели место совершенно дурацкие нарушения правил безопасности в обоих порталах: двадцатого и тринадцатого веков, — сказал Том.

Он был моим собутыльником в ВВС США задолго до начала наших путешествий во времени. Через много лет мы с удивлением для нас обоих узнали, что он мой отец. Также были некоторые проблемы… связанные с моей матерью, которые я предпочитаю не обсуждать. Путешествия во времени имеют некоторые недостатки.

— А мы не в состоянии отправить его назад? — спросил я. — Анахронизмы могут иметь крайне отрицательные последствия, а у нас нет намерения приумножать несчастья человечества.

— Невозможно. Его обнаружили только через десять лет, когда я наблюдал вторжение монголов в Польшу.

— О… — Если Конрада Шварца обнаружили в 1241 году, значит, это установленный факт, вроде трупа, о котором я упоминал ранее. — Значит, мы ничем не можем помочь бедняге.

— Мы не можем отправить его обратно, пока он не проведет здесь по меньшей мере десять лет. Но кое-что мы все-таки можем для него сделать, и я уже сделал. Например, провел деконтаминацию. В тринадцатом веке были не такие болезни, как в двадцатом. В Польше тринадцатого века не знали ни сифилиса, ни гонореи, ни угревой сыпи. И я не заметил, чтобы наш пьяный Конрад принес с собой эти заболевания. Далее, в двадцатом веке исчезла оспа, проказа приняла более мягкие формы по сравнению с прежними временами, а чума стала одной из разновидностей обычной простуды.