Народ слушал, пожимал плечами, возвращался к своим заботам. Каждый запоминал что-то одно: кто про Отца, кто об ангелах и чертях, кто о жизни "до" и "после". "До" и "после", конечно, отличались многим, да не слишком многим. Надо было заниматься делами, готовиться к посевной.

А старик продолжал бормотать, обращаясь неизвестно к кому:

– - Вера, надежа, любовь -- треугольник в летнем небе. Эти звёзды светят всем. Но -- коллективный рай? всеобщее спасение?.. -- да как не стыдно им? Лукавство! это и богам не по плечу. Ты спаси себя, тех, кто тебе дорог, тех, с кем свела судьба… Ничего, найдёшь способ, не такой уж ты беспомощный и слабосильный!

Как выяснилось, человечество ещё из полностью себя вытравило. Спустя полгода горизонт вновь заполыхал. Еще один обгоревший, задыхаясь, рухнул у Форума и, прежде чем скончаться, выкрикнул:

– - Они саму Землю раскололи! Теперь мы на астероиде!

Никто ничего толком не понял, но все сошлись на том, что там, за пределами Острова, вселенной правят безумцы.

В уголке старого кладбища появилось новое безымянное захоронение. В этот хмурый день исчезло море. За прибережной полосой возник бездонный обрыв, откуда днём и ночью на людей смотрели немигающие звезды. Воздух ещё более посвежел и стал нестерпимо прозрачен, небеса сделались бледно-розовыми, словно наступила вечная заря. Из бездны по утрам поднимался туман, и в бездну стекали дождевые потоки.

– - Что там? -- спрашивали старика.

– - Гидры бреда в льющихся цветах; вечногорящие рощи олив; женщина облизывает губы раздвоенным языком и называет имя, которое не удержать; ступай к ней, ступай, туман заметёт следы…

Начали хаживать, туда-сюда поглядывать -- кто вниз, кто вверх, кто вокруг себя. Самые дотошные обошли весь мир и определили, что мир похож на головку сыра в небесной упаковке. Похоже, упаковку вскрывали.

– - Небо -- чужая власть, -- сказал старик. -- Сон и явь -- две власти. Рай наяву то ли есть, то ли нет, это как получится, -- в небесах есть всё, но нет времени. Время -- это когда непонятно что будет. Нет цели у игрока; нет судьбы вне яви. Небо -- чужой полигон!

Жизнь налаживалась. Урожай обещал стать рекордным. Работы хватало на всех. Надеяться на торговлю, очевидно, больше не следовало, а следовало самим предусмотреть всё необходимое -- и создать всё необходимое. В жизни после жизни имеются свои сложности.

Старик, оставив после себя дудочки -- множество нетронутых трубок поблескивало в книжном шкафу, а пыльные тома валялись на столе и под окном. Накануне он запер дом, подравнял кусты сирени и жасмина, да и ушёл куда-то. Ранним солнечным утром Одиссей оставил Итаку. "Из гнева рождаются боги, из любви перестают ими быть", напевал дверной звонок. Наверное, в нём тоже притаилась крошечная дудочка.

Один из юношей, смышлёный и заводной парень по имени Боян, объявил, что намерен податься на розыски деда. Его отговаривали, но как отговорить юнца от испытаний? Через некоторое время почта доставила открытку:

– - Братцы-мутахи! Здесь классно. Кайфуем в сверхпространстве. Старикан склеивает планетку, я ему пособляю. Айда к нам!

На открытке был изображен сытый и довольный человек. Из-за его плеча выглядывало чудовище -- нечто среднее между зелененьким яйцеголовым уродцем и древнеегипетским птицебогом. Бог-уродец строго смотрел на человека, который, улыбаясь, ел сыр. Ни содержание, ни оформление открытки не понравилось люду. На следующий день она исчезла.

Некоторые из молодых ушли вслед за Бояном. Оставшиеся забыли о них.

Так и живут они -- в трудном раю, в безмятежности переселенцев, познавших Исход. Здесь никто никого ни к чему не принуждает. Хочешь -- будь как все, хочешь -- уединись в сторонке и созерцай свой пуп. А если устанешь, если разозлишься почему-то -- возьми да изрыгни увесистое огнедышащее слово; слово то камнем ухнет в бездну, породив клуб дыма, подсвеченного подземным пламенем; и легче станет Острову, и стихнет едва слышный стон. Ну а вдруг какой гад замыслит недоброе? Что тогда? -- не знаю. Никогда тут не случалось неприглядных дел. Неприглядные дела давно уж в бездне.

Многие продолжают поигрывать на дудочках, купленных за свои кровные или полученных в дар, -- на золотистых говорящих трубках, умеющих примирять с судьбой. Но годы идут, и ныне молодежь лишь посмеивается над архаическими трелями. Возникли новые технологии, новые интересы. Появился простор, открылась перспектива. Сожжённая целина принарядилась, обзавелась травами да березами; вновь из перелётных далей вернулись к нам птицы. Какой-то непоседа забрался на небеса -- посмотреть, как там. Небеса, похожие на свернутые паруса, закинутые в пыль и затхлость, порченые ожогами да личинками моли, оказались мятыми грязными полотнищами, сплошь в разрывах, в рытвинах и рвах.

Деды, узнав о беспределе над головой, рассудили:

– - Ежели что -- сбросим этот шифер в Яму!

Но никто и пальцем не пошевелил, чтобы закрыть небо.

Боян прислал открытку, в которой обстоятельно перечислил, сколько кусков Земли найдено, сколько склеено, каковы производственные мощности, какие деньги платят на руки и что идёт на депозит, а также почём пиво и зачем, в натуре, нужны нам эти труды. Деды, прочитав послание, качают мудрыми головами: опасаются, что на реставрированной планете повторится всё та же извечная новейшая история. Деды думают о будущем реже, чем о прошлом, и не слишком верят в него. Им кажется, будто клееную-переклеенную Землю подстерегает проклятие, которое никому не снять, что её опять разорвут на части из алчности, под прикрытием обманчивых слов, похожих на льющиеся цветы.

– - Зачем нам дряхлый геоид, дареный Огненосцем? -- спрашивают старики, строгие, седые и, кажется, святые. -- У нас есть свой мир. Разве здесь плохо? Разве тесно нам? Разве недостает воды, хлеба, воздуха?

Юноши не пытаются спорить с ними. Они просто уходят туда, где будущее. Они обещают когда-нибудь вернуться.

– - Всё из-за чужака, лжепророка, -- говорят мудрые обитатели розового края, вернувшись с очередных проводов и налив себе по первой. -- Вот ведь оптимист, ядрёна божка! Неймётся ему, неумирающему! Похоже, этот парень никогда не остановится. Так уж он устроен.