Человек и сам бы смахивал за зябкую старушку, да под большим вислым носом у него довольно бойко топорщились чёрные, аккуратно подстриженные усики.

Тётя опустилась рядом на скамью.

Скамья скрипнула, пошатнулась, человек опасливо пересел чуть дальше.

Тётя подвинулась вслед за ним, кивнула на весёлую толпу:

— Что значит молодёжь. Нигде не теряются. А у нас, представьте себе, вышло недоразумение. Муж моей сестры, а, стало быть, мой зять, обещал прислать машину «козлика», вернее, шофёра Козлика с машиной, но тот куда-то исчез.

— Остались от козлика рожки да ножки, — пробубнил сердитым голосом сосед.

— Что? Что? — испуганно переспросила тётя.

Но сосед накрепко замолчал, и тётя опять очень вежливо продолжала:

— Вы меня не поняли. Я вас не про того козлика спрашиваю, который из песенки, а спрашиваю вас про Козлика-шофёра… Но, может быть, вам известно и про моего зятя, про Сергея Сергеевича? Он тоже доброволец, он строит здесь новый совхоз «Победа».

Тётя подвинулась к соседу ещё ближе, тот снова промолчал, отодвинулся ещё дальше. Он сидел теперь на самом конце скамьи и, похоже, не только не хотел сидеть рядом с тётей, но даже и разговаривать.

— Вы что? Слышать вдруг перестали? — обиделась наконец тётя, и только тут из-под башлыка-одеяла донеслось:

— Я, мадам, слышу… Я, мадам, не оглох, не кричите. Просто-напросто я и знать теперь не желаю никаких добровольцев, никаких побед, а тем более козликов.

— Как так?

— А так, мадам. Был конь, да уездился.

— Какой конь? И какая я вам мадам? Я обыкновенная гражданка Олимпиада Петровна Чечкина, бывшая работница детского сада номер сто двадцать три! — обиделась ещё больше и даже возмутилась тётя. — И странно, что вы ничего не желаете знать. Но, может, у вас тут какая беда приключилась? Может, вас тут кто обидел? Так вы скажите…

— Это, мадам, теперь неважно, — обернулся к тёте унылый человек. — Это, мадам, не имеет теперь никакого значения. Теперь мой путь направлен совсем в другую сторону. От души советую, поворачивайте и вы назад.

Он даже приподнял руку, похлопал по полочке билетной кассы:

— Пока не поздно, занимайте лучше очередь за мной.

— Почему? — чуть не крикнула Кирилка.

— Почему «пока не поздно»? — всполошилась тётя.

Но тут баян и топот в зале смолкли, кто-то гаркнул:

— Братцы, машина! — И толпа повалила на улицу.

Кирилка вскочила, тётя вскочила, скамья сразу стала лёгкой, одним концом взыграла вверх, и дядя в одеяле ахнуть не успел — скатился кулём на пол.

В воздухе мелькнули растоптанные подошвы его валенок, он забранился, тётя растерянно заметалась туда-сюда, не зная, что делать: то ли соседа поднимать, то ли к машине бежать. На улице громко засигналил гудок, и Кирилка потащила тётю за рукав к выходу.

Автомашина стояла у самого крыльца на раскатанной, скользкой дороге. Только машина была не легковая, как думали тётя с Кирилкой, а грузовая, и бойкие девчата и парни торопливо карабкались на её высокий борт, спрыгивали друг за дружкой в просторный кузов. Набилось их туда полным-полно. Баянист сразу пристроился поудобнее у стенки кабины, а черноглазую плясунью втолкнули к водителю. Тот лихо заломил свою рыжую лисью шапку-малахай на затылок, расплылся в довольной улыбке.

— Ну вот, наше место занято, — растерянно развела руками тётя и собралась как можно учтивее, словно в чужую комнату, постучать в стекло кабины согнутым пальцем.

Кирилка опередила тётю, сердито хлопнула по кабине ладошкой.

— Што нада? — высунулся лисий малахай, и на Кирилку остро и весело уставились узенькие глаза шофёра.

— Васю надо! Козлика! Вы — Вася? — бесстрашно спросила Кирилка.

— Какой Вася? Зачем Вася? Я — Сарсембай. Не видишь разве? Куда тебе нада?

— В совхоз «Победа».

— Я не «Победа». Я «Пионер».

Водитель шагнул на подножку и махнул куда-то далеко назад.

— Там «Победа», там. Вон твой Вася едет. Смотри…

По серой и прямой, как стрела, дороге от посёлка к вокзалу катил гусеничный трактор. За ним ехала телега на резиновых колёсах, над телегой высилась красная груда кирпичей.

«Разве это Вася? Это же тракторист на тракторе», — хотела крикнуть Кирилка Сарсембаю, но тот уже дал газ, баянист в кузове широко распахнул свой весёлый, с яркими планками баян, вся куча мала девчат и парней загалдела, грузовик сорвался с места.

А трактор, грохоча и лязгая, подкатил, сделал широкий круг, остановился. Кирилка с тётей кинулись к нему. Им, усталым, расстроенным, было теперь уже всё равно — трактор не трактор, машина не машина, лишь бы там, в кабине, оказался долгожданный Вася Козлик.

И вот трактор заурчал совсем тихо, дверца приоткрылась. Тётя встала на цыпочки, чтобы побыстрей заглянуть в кабину, да тут же и опустилась. Прямо под ноги к ней мощным прыжком вымахнул из кабины огромный серогрудый пёс-овчар. Он встал так близко, что в уголках его чуть раскосых глаз Кирилка рассмотрела розоватые прожилки; увидела, как насторожённо подрагивает его нос, и ясно услышала грозное:

— Р-р-р…

— Но, но, но! — отшатнулась тётя, заслонилась чемоданом, словно щитом.

— Но, но, но! — сказала Кирилка, шагнула вперёд, загородила собою тётю.

— Ко мне, Шайтан! Ко мне! — донеслось из кабины, и на утрамбованный колёсами снег выпрыгнул тракторист, румяный от холода и совсем молоденький. На нём был грязный ватник, серые, в мазутных пятнах валенки и серая, тоже повидавшая виды шапчонка.

Пёс подскочил к нему, улыбчиво ткнулся носом в жёсткий ватник, а хозяин приказал: «Сидеть!» — сам помчался к вокзалу, да посреди дороги вдруг остановился. Его пристальный взгляд скользнул по Кирилкиной мальчишечьей шапке, по тёплой куртке, по лыжным штанам.

— Постой, постой, — сказал тракторист, как будто Кирилка и так не стояла на месте. — Постой, постой… Ты кто? Ты пацан или девочка?

Кирилка не ответила. Она промолчала, потому что всё ещё смотрела на пса, и тётя тоже смотрела на пса, а тот, навострив уши, разглядывал их обеих по очереди.

— Да бросьте дрейфить! — усмехнулся тракторист, шагнул к Кирилке и вдруг ухватил её ушастую шапку за самую маковку.

Шапка поднялась. Кирилка сердито крутнула головой. Её ярко-рыжий хвостик пламенно взметнулся на ветру, и тракторист радостно ахнул, на секунду зажмурился, быстро насунул шапку опять на голову девочке и закричал:

— Ого! Вот так май-июнь! Вот так подсолнух! Наверняка ты и есть Кирилка.

— Я и есть, — растерянно кивнула девочка, а тракторист сдёрнул промасленную, как блин, рукавицу, сунул Кирилке широкую ладонь.

— Тогда привет! Я Козлик. Вася. Прости, замешкался. Получал кирпичи, задержали грузчики. А ну, подтверди, Шайтан!

— Гав! — подтвердил Шайтан.

А обойдённая вниманием тётя вдруг оскорбилась:

— Молодой человек, знакомиться начинают со старших.

— С каких старших? — удивился Вася, но тут же глянул на тётю повнимательнее и, озарённый внезапной догадкой, хлопнул себя по макушке: — А-а, знаю! Вы новый парикмахер. У нас нет парикмахера. Вернее, был, да сбежал, и ходит слух, к нам едет новый, солидный, причём женщина. Ну, здравствуйте, товарищ парикмахер! Ждём вас не дождёмся… Небось тут бритвы-ножницы? — очень уважительно потрогал он тётин чемодан.

Вид у Васи был такой серьёзный, он так поверил в свою догадку, что теперь заулыбалась тётя:

— Ну что вы… Тут всего-навсего пирог. Яблочный.

— Ах, так? Ну тогда вы пекарь! — обрадовался ещё больше Вася. — Пекари нам тоже нужны позарез.

Он чиркнул широкой ладонью по горлу, чтобы показать, как нужны в совхозе пекари, а Кирилка наконец не выдержала, звонко рассмеялась.

Шумноватый, чуть бестолковый, Вася ей теперь очень понравился.

Она сказала ему:

— Нет, нет. Это не пекарь, не парикмахер, это просто моя тётя. Она едет вместе со мной в гости.

Вася и тут не растерялся:

— Очень прекрасно! Прошу в кабину, товарищ тётя…

— Олимпиада Петровна, — весело подсказала тётя и совсем было собралась шагнуть к трактору. Но глянула на Шайтана, глянула на железную, должно быть, очень холодную кабину, зябко поёжилась.