ёлки жёлтые растут
расцветают и расцветают
все смеются погиб
вот уж…… лет
бросают шапки тут
здесь повара сидят в седле
им музыка играла
и увлечённо все болтали
вольно францусскому коту
не наш ли это лагерь
цыгане гоготали
а фрачница легла
патронами сидят
им словно кум кричит макар
а он ей говорит
и в можжевелевый карман
обратный бой кладёт
меж тем на снег садится
куда же тут бежать
но русские стреляют
фролов егор свисток
альфред кровать листают
МОНАХИ ЭТО ЕСТЬ пушечна тяжба
зачем же вам бежать
молочных молний осязуем
гром пустяком трясёт
пускаючи слезу
и мужиком горюет
вот это непременно
но в ту же осень провожает горсточку
их было восемьдесят нет с петром
кружит волгу ласточку
лилейный патрон
сосет лебяжью косточку
на мутной тропинке
встречает ясных ангелов
и молча спит болото
садятся на приступку
порхая семеро вдвоём
и видят. финкель
окрест лежит орлом
о чем ты кормишь плотно
садятся на весы
он качается он качается
пред галантною толпою
в которой публика часы
и все мечтали
перед этими людьми
она на почки падает
никто ничего не сознаёт
стремится Бога умолить
а дождик льёт и льёт
и стенку это радует
тогда францусские чины
выходят из столовой
давайте братцы начинать
молвил пениеголовый
и вышиб дверь плечом
на мелочь все садятся
и тыкнувшись ногой в штыки
сижу кудрявый хвост горжусь
о чем же плачешь ты
их девушка была брюхата
пятнашкой бреются они
и шепчет душкой оближусь
и в револьвер стреляет
и вся страна теперь богата
но выходил из чрева сын
и ручкой бил в своё решето
тогда щекотал часы
и молча гаркнул: на здоровье!
стали прочие вестись
кого они желали снять
печонка лопнула. смеются
и все-таки теснятся
гремя двоюродным рыдают
тогда привстанет царь немецкий
дотоль гуляющий под веткой
поднявши нож великосветский
его обратно вложит ваткой
но будет это время — печь
температурка и клистирь
францусская царица стала петь
обводит всё двояким взглядом
голландцы дремлют молодцы
вялый памятник влекомый
летал двоякий насекомый
очки сгустились затрещали
ладошками уж повращали
пора и спать ложиться
и все опять садятся
ОРЛАМИ РАССУЖДАЮТ
и думаю что нету их
васильев так вот и затих
среда 27 октября <1926>
НАЧАЛО ПОЭМЫ
верьте верьте
ватошной смерти
верьте папским парусам
дни и ночи
холод пастбищ
голос шашек
птичий срам
ходит в гости тьма коленей
летний штык тягучий ад
гром гляди каспийский пашет
хоры резвые
посмешищ
небо грозное кидает
взоры птичьи на Кронштадт
гордой дудкой мчатся волны
мел играет мёртвой стенкой
в даль кидает как водичку
спит пунцовая соломка
на спине сверкает "три"
полк английский ерусланский
шепчет важное ура
торг ведёт монах с василием
где часовня жабой русою
улыбается густой каймой
на штыки на третье рождество —
дым и пень котёл и паучок
скоро сядет на холму воробышек
голубой как утка пиротехничек
ты сова копилка птица глупая
тень диван татары лунь павлин
уж летят степные галки
уж горячей пеной по небу
в шесть мечей сверкают башни
и блестят латинским маслом
волосами щит лазурный
вмиг покрылся как гусёныш
кипите кости в жиже бурной
варенье чёрное в стаканах
уста тяжёлого медведя
горели свечкою в берлоге
они открылись и сказали
"на гуслях смерть играет в рясе
она пропахшему подружка"
чу сухорукие костры
(свиная тихая колхида)
горели мясом. Рысь женилась
<1926>
СЕДЬМОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ
однажды человек приходит
в сей трёхлистный свет
словно птичка в поле бродит
или как могучий ветр
озирает скалы долы
деревянные гондолы
смотрит на приятный Рим
и с монашкой говорим
ты монашка я пятнашка
но услыша пули звук
он упал холодной шашкой
весь рыдая на траву
что за горе
но в окно
смотрит море
и темно
он с горы сидит впотьмах
он ласкает росомах
побеги идёт в вокзал
в безоглядную тюрьму
где качается лоза
где создания умрут
быстро падал детский снег
полный ленты полный нег
когда бы жить начать сначала
он молвит в свой сюртук
я б всё печатала рычала
как бы лесной барсук
уже казаки убежали
в углу сияет ангел хилый
и мысли глупые жужжали
над этой ветхою могилой
поспешные минуты
как речи потекли
и звёзды отдалённо
как тучи расцвели
тогда ребёнок молодой
молиться сочиняет
болтает сонной головой
в подушку медную скучает
он плача покидает лес
и южные бананы
колотит точно мутный бес
в сухие жизни барабаны
но скоро вечер наступил
видна пустыня ада
покуда свечкой на пути
не установят сада
что же это стрекоза
нет восток отличный
словно баба егоза
или ветер хищный
и с дворянских сих кустов
нету сумрачных мостов
и в богатой этой печке
всё наклонно всё как в спячке
о похожие столы
мы сказали ветрено выбегая из толпы
по дощечке ветреной
сквозь холодное стекло
выставляя лица
замечает рассвело
умерла столица
и ложася на сундук
и сложивши руки
он как утренний бамбук
умер для науки
грохочи отец и мать
светит зябкий уголок
и торопится поймать
однодневный потолок
выходил поспешно дух
огорошенный петух
и на елях на сосне
как дитя лежал во сне
в неслышном оперении
в тоске и измерении
У м е р ш и й
уж я на статуе сижу
безбрежною листвою
углы прохожие слежу
любезной головою
на это отвечал судья
в кафтане в простыне
в постель посмертную идя
и думал лёжа на спине
что всё-таки она уныла
и на подушке спит бескрылый
над всем проносится поток
над всем проносится восток
<1927>
МИНИН И ПОЖАРСКИЙ
ПЕТРОВ В ШТАТСКОМ ПЛАТЬЕ
П и р о ж н и к. Придушим их.
В е е ч к а (мужской человек. Лениво-лениво). Как же нам и не плакать,
когда мы они взойдут на ступеньку, посидят-поседеют,
они взойдут на другую ступеньку, ещё посидят — ещё поседеют.
Все кудри повылезут — черепа блестеть станут.
Кто же они — а все те, кто носит штаны.
ужели женщины штанов не носят?
штаны у женщин также есть
и им такая ж будет честь
присели и отошли без шинелей
П и — П и р о ж н и к. Где же шляпа?
Г о л у б е н ч и к о в
где вы тучные ребята
пушки воздух теребят
одевайтеся спешите
ветер на шинели спит
свет хвостами шевеля
уж объелся щавеля
и рассвета керосин
в зябкий облак приносил