— Не угадал. Он сейчас дома, порнографию в печке жжет!

Оба не угадали. Берия кое-как до рабочего места добрался и давай по шкафам да сейфам шуровать, а там ни грамма. Вспомнил, залез в ящик из-под сапог, раскопал среди анонимок на академика Капицу бутылку ахметы, хлобысь ее из горла до донышка. Посидел немного, очухался, глянул на себя в зеркало — не видать ли седины опосля пережитого. Да какая седина, лысый, как коленка. Вызвал машину, домой поехал.

Дома кочергой вооружился и давай, как верно Власик сказал, порнографию в печке жечь. Потом в подвал спустился, кочергой все бутылки расколотил. Револьверы с саблями погрузил в машину, свез на металлолом, сто рублей заработал, тут же в рюмочной их пропил — пропадай, моя телега, все четыре колеса. Назад приехал, сигареты охапками в сарай перетаскал и вместе с антиквариатом запалил. Дождался, пока разгорится, пожарную команду вызвал, а то мало ли, вдруг к соседям огонь перекинется, а соседи-то Ворошилов с Буденным, старые большевики, чуть что — шашку наголо и давай пластать. Ежов, покойник, Буденному через забор пустую бутылку кинул, ну как бы в шутку. Буденный шутки не понял, выскочил с шашкой и Ежову столб электрический снес одним махом. Ежов так и сидел без электричества, да без телефона, пока за ним черный ворон не приехал. Все еще удивлялись, чего дурак ждет, другой бы удрал давно, а этот просто не знал, что его из наркомов выгнали и под суд отдали, квасил себе потихоньку, морально-политически разлагался…

Возвращается Берия домой, садится за обеденный стол на сорок восемь персон. Вроде бы все теперь, чист нарком перед партией. Глянь, а на комоде под самым большим из шести слоников лежит сберкнижка на стотыщ рублей. Забыл совсем про нее. Куда спрятать-то? В четвертую бы ножку стола, наверняка тоже полая, да уж больно крепко прикручена. Берия стол на бок опрокинул, ножку хвать, дергает ее так и сяк — не поддается. Он со зла тресь ее сапогом! Хрясь кочергой! Хрясь! Ножка возьми да надломись. И торчит из нее нечто странное. Берия дергает, а это ЧЛЕН!!! Член резиновый, да такого большевистского размера, что ни в сказке сказать.

Ну и чего теперь делать? То ли в обомрок упасть, то ли расхохотаться. В обморок нарком сегодня падал. И значит, стоит Берия у перевернутого стола — в руке огромный резиновый член, — и хохочет, даже ржет, прямо как товарищ Сталин, узнавший из газеты «Правда», что зовут его товарищ Сралин.

Тут дверь настежь — бац! Вваливается пожарная команда с баграми, топорами, брандспойтами, и давай вокруг поливать со страшной силой да все рубить-крушить, пока не сгорело. Берию с ног до головы ледяной водичкой окатили, под микитки его хвать — и вынесли.

Очухался Берия посреди улицы, мокрый весь, аж из сапог течет, трезвый до отвращения, в кармане ни копейки, в руке член. Отовсюду зеваки на пожар сбегаются, мать их за ногу, соседушек, почитай все Политбюро тут. Только Кагановича не видать, да дедушка Калинин не пришел, небось дрыхнет. Спасибо, академик Капица не приперся, он занят был, в институте у себя замышлял недоброе, иначе Берия точно позорища не вынес бы и прямо на месте копыта откинул.

Дом горит, дым столбом, мат до небес, грохот на пол-Москвы. Ладно, Берия думает, семь бед — один ответ, и пока все на пожар таращатся, исподтишка швыряет член к Буденному через забор. Мало ли, откуда у Буденного член нечеловеческих кондиций, может, у коня отвалился… И пошел Берия обратно на работу. Заперся в кабинете, написал анонимку, что генерал Власик сморкается товарищу Сталину в щи, а Поскребышев плюет в чай. Перечитал, отложил до лучших времен. Сидит, прикидывает, кому бы еще нагадить, а то на душе такая мерзость, будто в нее тоже Власик сморкался. Тут стук в дверь.

— Нету меня! На пожар уехал!

— Слышь, ты, пожарник! — Сталин из-за двери. — Поехали ужинать.

Приезжают на дачу в Кунцево, а там уж накрыто и народ подтягивается. Выпили за товарища Сталина, закусили, пожар обсудили, все пожалели Берию, обещали на новый дом скинуться. Выпили за пожар. Потом Буденный рассказал небывалый случай: у коня член отвалился, а он думал, кухарка колбасу потеряла, и хотел ту колбасу шашкой порубать да схарчить. Выпили за Буденного. Вдруг заметили, что нет дедушки Калинина. Выпили за дедушку. На всякий случай выпили еще и за бабушку, а то мало ли. Потом Сталин поднимается и произносит тост:

— Как верно сказал царь Александр Третий, у Росси два союзника: дураки и дороги. Так выпьем же за Лаврентия Берию и Лазаря Кагановича! Ура, товарищи!

Тут как-то сразу все догадались, что на сегодня хватит — и потихоньку расползлись. Берия к Ворошилову ночевать просился, тот сказал ты чего, совсем рехнулся, соображать же надо, у меня дети, а ты нарком внутренних дел! Они тебя увидят — заиками станут. В кабинете приляжешь, вон дедушка Калинин дрыхнет на рабочем месте, и нормально. Берия к Буденному, а тот ему: на конюшне спать согласен? Берия обиделся, ушел на них анонимки писать.

Остался Сталин один-одинешенек, грызет холодную куриную ногу, читает отредактированную газету «Правда». Там написано, что жить стало лучше, жить стало веселей. Сталин в стенку тук-тук. Приходит генерал Власик, жует, дышит в сторону, руки о штаны вытирает. Сталин ему газету показывает.

— Ответь честно: врут? Или правда жить стало веселей?

Власик смотрит, а в газете стишок пропечатан:

И тут Власика такой ржач пробирает, что в доме стекла дребезжат.

— Ты чего? — Сталин спрашивает и сам улыбается.

— Да как сказать, Иосиф Виссарионыч… За всю страну не поручусь, но у меня, например, работа — обхохочешься!

Давным-давно, еще при Сталине, когда в стране порядок был, на нас вдруг Германия напала. А Сталин как раз спать лег. И тут война. А у нас великий вождь неизвестно где, руководства считай нету, куда воевать, черт знает.

Хрущев с Маленковым сразу поняли, что стряслось: Сталин с перепугу удрал на дачу и там под кровать залез. Они прыг в машину — и на всех парах в Кунцево, вождя из-под кровати доставать.

Берия тоже сразу все понял — и бегом на рабочее место. Заперся в кабинете и давай аноноимки писать про всех, что они немецкие шпионы — и про Хрущева, и про Маленкова, и на всякий случай про Жукова с Тимошенкой. Даже про Кагановича написал, хотя тот был вообще неграмотный, кому такой шпион нужен.

Каганович в это время секретарю звонит и кричит в трубку: пиши быстро анонимку, что Берия немецкий шпион, пока он первый про меня не успел. А я соображу, где Сталина искать, в каком секретном бункере он прячется.

А вот Жуков с Тимошенкой, люди военные, ничего не соображали. Они взяли руки в ноги, карты в зубы — и в Кремль.

Приходит Сталин на работу, злой, как сто чертей, ему поспать не дали, да еще война — а у дверей эти двое навытяжку, в руках ноги, в зубах карты.

— Ну что, — Сталин их спрашивает, — полководцы… Все просрали?

Эти ему хором по привычке:

— ТАК ТОЧНО, ТОВАРИЩ ВЕРХОВНЫЙ ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИЙ!

Сталин так и сел, хорошо там стул оказался, а то бы прямо на пол.

А в стране черт-те что творится. Половина армии отважно воюет, половина отчаянно драпает. Шпионы пускают сигнальные ракеты, диверсанты режут провода, наши мехкорпуса, лишенные связи, катаются по болотам в поисках врага и уже безвозвратно утопили стотыщ танков. Хрущев с Маленковым переворачивают кровати на даче, остальные члены правительства строчат друг на друга анонимки. Один Молотов, самый грамотный, уже на всех написал и теперь составляет воззвание к советскому народу, как раз колеблется между обращениями «братья и сестры» и «троцкистские сволочи», так и сяк прикидывает.