Всю ночь он ходил взад и вперед по палубе, а утром, ни слова не сказав, ушел.

Он отправился прямо к кюре.

Дом священника стоял по соседству с церковью.

Это было большое четырехугольное здание, перед ним — двор, позади — огород.

У крыльца куры клевали корм.

На выгоне мычала привязанная корова.

Приняв решение, Луво сразу успокоился.

Он открыл калитку и со вздохом облегчения сказал себе, что, когда будет уходить отсюда, сбросит с себя бремя заботы.

Кюре он застал в прохладной столовой.

Священник только что позавтракал и теперь дремал, склонив голову над требником.

Появление Луво разбудило его — он заложил страницу и, захлопнув книгу, усадил посетителя. Судовщик мял в руках фуражку.

— Ну что, Франсуа? Какое у вас ко мне дело?

Луво сказал, что нуждается в совете, и попросил разрешения рассказать все по порядку.

— Потому что, видите ли, господин кюре, я не очень — то боек. Я не орел, хе-хе, как говорит моя жена.

Несколько успокоив себя этим вступлением, он начал свой рассказ, задыхаясь, весь красный, упорно глядя на козырек фуражки.

— Помните, господин кюре, Можандр вам говорил, что он овдовел? Это случилось пятнадцать лет тому назад. Его жена отправилась в Париж искать место кормилицы. Она, как полагается, показала своего ребенка врачу, в последний раз его покормила, а затем доверила разносчице детей.

Священник перебил его:

— Что это такое — разносчица детей?

— Это, господин кюре, такая женщина, которой поручают разносить по деревням детей кормилиц. Она несет их всех вместе в корзине, как несчастных котят.

— Ну и ремесло!

— Бывает, что им занимаются и вполне порядочные женщины, господин кюре. Но жена Можандра наскочила на женщину, которую никто не знал, на ведьму, которая крала детей и за деньги уступала их другим бездельницам, а те побирались с ними на улицах, стараясь разжалобить людей.

— Да что это вы рассказываете, Франсуа?

— Сущую правду, господин кюре. Эта подлая баба украла кучу детей, и малыша Можандра в том числе. Она держала его до четырех лет. Она хотела приучить его просить милостыню, но он был сыном честного человека и отказывался протягивать руку за подаянием. Тогда она бросила его на улице на произвол судьбы. Полгода назад она умерла в больнице, но перед смертью совесть стала ее мучить. Я знаю, что это такое, господин кюре, от этого чертовски страдаешь.

И бедняга поднял глаза к потолку, как бы клянясь, что не лжет.

— Тогда она вызвала к себе комиссара. Она назвала имя ребенка. Комиссар мне его сообщил. Это — Виктор.

Кюре выронил молитвенник.

— Виктор — сын Можандра?

— Да, его сын.

Священник был поражен.

Он пробормотал какую-то фразу, в которой можно было разобрать слова: «несчастный ребенок»… «перст божий»…

Встав с места, он заходил по комнате, подошел к окну, налил себе стакан воды и в конце концов, засунув руки за пояс, остановился перед Луво.

Он подыскивал подходящее к данному случаю изречение, но, ничего не найдя, сказал:

— Ну что ж! Значит, надо вернуть его отцу.

Луво вздрогнул.

— В том-то и беда, господин кюре. Вот уже полгода, как мне это известно, но до сих пор у меня не хватало духу кому-нибудь об этом сказать, даже жене. Столько мы положили трудов, чтобы воспитать мальчишку, столько тяжелого пережили вместе, и теперь я просто не знаю, как нам расстаться с ним.

Все это была истинная правда, и если Можандр был достоин жалости, то можно было пожалеть и бедного Франсуа.

Одинаково сочувствуя им обоим, кюре обливался потом и мысленно испрашивал у бога помощи.

Забыв, что Луво пришел к нему за советом, он сказал сдавленным голосом:

— Послушайте, Франсуа: если бы вы были на моем месте, что бы вы посоветовали?

Судовщик опустил голову.

— Видно, придется отдать Виктора, господин кюре. Я почувствовал это в тот день, когда к нам неожиданно явился Можандр. У меня сердце разрывалось, когда я увидел его, такого дряхлого, такого печального, такого убитого. Мне стало так стыдно, словно у меня в кармане лежали его деньги, краденые деньги. Я не в силах был дольше хранить мою тайну и пришел к вам, чтобы все рассказать.

. — И прекрасно сделали, Луво, — сказал кюре, придя в восторг от того, что судовщик сам подсказал ему решение. — Никогда не поздно исправить ошибку. Я пойду вместе с вами к Можандру. Вы во всем ему признаетесь.

— Завтра, господин кюре!

— Нет, Франсуа, немедленно.

Видя, как мучается бедняга, как нервно мнет он в руках фуражку, кюре продолжал мягко настаивать:

— Пожалуйста, Луво, прошу вас — немедленно, раз мы оба пришли к такому решению!

Сын!

У Можандра есть сын!

Он не сводит с него глаз, сидя против него на скамейке вагона, который с грохотом уносит их в Невер.

Это настоящее похищение.

Старик увез сына, даже не поблагодарив как следует, точно бродяга, которому в лотерее достался главный выигрыш, и он спешит скрыться.

Старик решил сразу оторвать ребенка от всех его старых привязанностей. Он жаден теперь в самой своей нежности, как прежде был жаден на золото.

Ничего не давать никому! Ни с кем не делиться!

Его сокровище — для него одного, и никто пусть на него не глазеет.

В ушах у Можандра шум, подобный шуму поезда.

Голова его пышет, как паровоз.

А мечты несутся быстрее всяких паровозов и всяких поездов, перескакивая через дни, месяцы, годы.

В его мечтах Виктору двадцать лет, и на нем темно — зеленый мундир с серебряными пуговицами.

Студент Лесного института!

У студента Можандра как будто бы даже шпага на боку и треуголка, сдвинутая на ухо, как у студента-политехника, — все институты и все мундиры смешались в грезах Можандра.

Да и не все ли равно!

Можандр не скупится ни на галуны, ни на позолоту.

Ведь денег хватит, чтобы заплатить за все это… И Виктор будет «образованным господином», раззолоченным с ног до головы.

Мужчины будут снимать перед ним шляпы.

Самые красивые женщины будут от него без ума.

А где-нибудь в уголке будет сидеть старик с мозолистыми руками и с гордостью говорить:

«Вот мой сын!»

«Ну как дела, сынок?»

«Сынок» тоже грезит, надвинув на глаза берет, в ожидании золоченой треуголки.

Ему бы не хотелось, чтобы отец заметил, как он плачет.

Разлука произошла так неожиданно!

Клара поцеловала его, — ее поцелуй и сейчас еще горит у него на щеке.

Папаша Луво отвернулся.

Мамаша Луво побледнела.

А Мимиль, чтобы его утешить, принес ему свою миску с супом.

Все! Даже Мимиль!

Как-то они будут жить без него?

Как-то он будет жить без них?

Будущий студент Лесного института настолько взволнован, что всякий раз, когда отец к нему обращается, отвечает:

— Да, господин Можандр.

Далеко еще не все напасти кончились для маленького судовщика с «Прекрасной нивернезки».

Сделаться «образованным господином» стоит не только денег, но и больших жертв и огорчений.

И Виктора охватывают смутные предчувствия, а скорый поезд, свистя, проносится по мостам над пригородами Невера.

Виктору кажется, что он уже видел когда-то, в далеком, печальном прошлом, и эти тесные улицы и эти узкие тюремные окна, откуда свешиваются жалкие лохмотья.

Теперь под ногами у них уже мостовая. Вокруг движется и гудит суетливая вокзальная толпа, снуют зеваки, толкаются носильщики с багажом, стучат колеса фиакров, тяжелых омнибусов, осаждают их шумно путешественники с затянутыми в ремни пледами.

Виктор с отцом выезжают в экипаже за ворота вокзала.

Плотника не покидают его мечты.

Ладо немедленно преобразить Виктора.

И прямо с вокзала он отправляется со «своим сыном» к портному коллежа.

Новенькая мастерская, блестящие прилавки. Хорошо одетые господа, словно сошедшие с цветных гравюр, что развешаны по стенам, с покровительственной улыбочкой открывают посетителям двери.