И то, как он медленно наклоняется к моим губам, сводит меня с ума. Я сгораю от желания. Моя голова кружится от неизвестности. Удивлена ли я таким развитиям событий? Трепещу ли я от сексуального напряжения? Или я всегда знала, что оно есть между нами, слабо скрыто за моим отрицанием? Спряталось за ненавистью к нему? Энергия между нами толкает меня на край пропасти. Я обезумела от желания, похоти и тоски. Понятия не имею, как мне удалось так долго это отрицать, потому что это… это между нами реально. Это чувствуется так же реально, осязаемо и ярко, как этот рождественский рынок, что под нами.

Я двигаюсь к нему, преодолевая оставшиеся два дюйма, разделяющие наши тела, пока не прижимаюсь к нему своей грудью. Обратный отсчет времени до того, как губы Ника наконец прижмутся к моим, оказывается слишком долгим. Как рождественский календарь со слишком большим количеством дверей и обещанием всего, чего вы когда — либо желали, скрытого за последней.

Он улыбается уголком своих губ, когда я прижимаюсь к нему всем телом. Как будто он ждал этого, как будто для него мой ответ эквивалентен тому, что я размахиваю белым флагом. Может, так оно и есть. И сейчас, единственное, на чем я могу сконцентрироваться во всей вселенной это — губы Ника.

Он смачивает нижнюю губу языком, и мои колени подгибаются. Но я зажата между Ником и стеной, поэтому остаюсь в вертикальном положении. Затем, наконец, наконец, наконец, он опускает голову ниже, и его губы оказываются на моих.

Целоваться с Ником — все равно, что узнать о том, что в этом году Санта приезжает дважды. И с собой у него подарки, о которых ты даже не подумала, когда составляла свой список. Я всегда буду ассоциировать идеальный поцелуй с запахом жареных каштанов и вечнозелеными растениями. С зимним холодом, покусывающим мою кожу, который резко контрастирует с теплом наших тел. Со вкусом глинтвейна и твердым мускулистым Ником, который обнимает меня.

Я тихо всхлипываю и приподнимаюсь на цыпочки, пытаясь подобраться ближе. Его губы раздвигают мои, и он нежно посасывает мою нижнюю губу, думаю, я вполне могу умереть. Скорее всего, потому что забыла, как дышать. Я втягиваю воздух, и он меняет угол наклона, просовывая свой язык мне в рот, и мое сердце почти останавливается. Потому что это так хорошо. Это прекрасно. Это идеальный поцелуй.

Кто бы мог подумать, ворчливый Ник умеет целоваться. Точно знает, как прикоснуться ко мне, чтобы свести с ума. Одной рукой он обхватывает мою шею сзади, его пальцы путаются у меня в волосах. Это ощущение приводит каждое нервное окончание в напряжение, желая, чтобы эти теплые пальцы ласкали каждый дюйм моего тела. Другой рукой он проводит под подолом моего пальто, проскальзывая под свитер ровно настолько, чтобы коснуться части кожи на моей спине над поясом джинс.

Это невинное прикосновение, но благодаря нему я чувствую себя далеко не невинной. Скорее распутной и безрассудной. Из — за этих ощущений мне кажется, что все это очень хорошая идея. Мое тело требует больше губ, больше языка, больше прикосновений. Больше Ника. Мои руки скользят вверх по его груди и обвиваются вокруг шеи. Моя нога обвивается вокруг его бедра, как будто я не могу контролировать свои собственные конечности. Как будто я пытаюсь взобраться на него с тем же любопытством и энтузиазмом, с каким котенок взбирается на рождественскую елку.

Наверное, потому что так и есть.

Мне даже кажется, что я хочу мяукнуть.

Тем временем Ник остается спокойным, как священник на полуночной мессе. Я обезумела от желания и жажды, в то время как он — воплощение самообладания и сдержанности.

Кроме одной детали.

Я чувствую, что все — таки у него нет иммунитета против меня.

У него явно нет иммунитета, если вы понимаете о чем я.

Размера, противоположного размеру эльфа.

Я напеваю ему в рот и прижимаюсь бедрами к его ноге. Мгновение спустя его рука лежит на моей заднице, поддерживая мой вес, пока я пытаюсь трахнуть его в церкви.

Боже.

Это реально.

Я целуюсь со своим горячим боссом в церкви.

В мгновение отстраняюсь и моргаю, пытаясь прочистить свою голову. Пытаюсь понять, как я вообще здесь оказалась. Ник прижимается губами к моей шее, оставляя дорожку теплых поцелуев на моей коже. Потом он убирает мою ногу, обернутую вокруг его талии, но прежде чем отпустить меня, удостоверяется, что я стою на двух ногах.

— Зачем ты это сделал? Почему ты поцеловал меня? — Я тяжело дышу и хватаюсь за перила, чтобы не упасть. Возбужденное и обеспокоенное, только так можно описать мое нынешнее состояние.

— Потому что мне так захотелось. — Даже не вздрогнул. Его голос ровный и уверенный, глаза не отрываются от моих. Он проводит двумя пальцами по своей нижней губе, и мне требуется все самообладание, чтобы не притянуть его обратно к себе. Тон его голоса звучит так, словно все грязные мысли, возникающие в моей голове, покрылись сахарной глазурью.

— Почему ты никогда не делал этого раньше?

Мой голос не такой ровный, как у него. Хриплый. Нуждающийся. Это огорчает.

Он улыбается в ответ. Широкая улыбка, от которой мои пальцы чешутся от желания направиться прямо к молнии на его джинсах.

— Потому что ты меня ненавидишь.

— Я не всегда тебя ненавижу, — возражаю я. Это правда. Где — то восемьдесят на двадцать процентов между ненавистью и похотью. Восемьдесят процентов похоти, конечно же.

— Приятно это слышать. А прямо сейчас ты меня ненавидишь? — Он выглядит странно… уязвимым? Что вообще происходит? Я чувствую, как будто весь мир переворачивается с ног на голову.

— Не особо сильно, нет. — Я качаю головой в замешательстве. Нет, не так. Я в полной растерянности.

— Я рад. — Он снова наклоняет голову, но я кладу руку ему на грудь, останавливая его.

— Ник, а как же Тарин?

— Тарин? — Он хмурится, явно смущенный тем, что его прервали, и вопросом.

— Ты с ней не встречаешься?

— Нет, мы просто друзья.

На мгновение я задумываюсь о значении слова «друзья».

— Вы что, голые друзья? — Уточняю я.

Он качает головой, явно забавляясь моим описанием.

— Полностью одетые друзья.

— Хорошо. — Я киваю, приподнимаясь на носочки, но останавливаюсь, прежде чем наши губы снова соприкоснутся. — Я порвала с Сантаной. — Говорю я без намека на иронию, а затем сжимаю в кулак его свитер, чтобы притянуть ближе.

— Рад это слышать. — Ник улыбается, его губы почти касаются моих. Есть что — то в том, как его губы нависают над моими, от этого мое сердце замирает. Я становлюсь мокрой в том месте, где хочу почувствовать его больше всего. А в моем животе порхает целая стая бабочек.

— Как давно ты хотел меня поцеловать? — Мой голос едва слышен. Интересно, исчезнет ли его интерес так же быстро, как появился.

— С самого первого дня.

— С первого дня? — Я откидываюсь назад и хмурюсь в сомнении. — Когда я принесла в офис кексы с оленями, а ты смеялся надо мной?

— Да, в тот самый день, — бормочет он, нежно целуя уголок моего рта. — В свое оправдание хочу сказать, что это была середина июля.

Я пожимаю плечами. Справедливо, но кексы были такими специально, потому что это был последний рабочий день его дяди и первый день для Ника в нашей компании игрушек, так что для меня в этом был смысл.

— Ты хмуришься, — указывает Ник, одновременно проводя рукой по моему бедру. Каким — то образом моя нога снова оказалась обернута вокруг его талии. И я понимаю, что мы уже не на балконе, он переместил нас на несколько шагов назад к нише наверху лестницы.

— Вовсе нет. Я не хмурюсь. Это ты постоянно хмуришься. — Я трусь об него грудью и запускаю пальцы в его волосы на затылке.

— Когда этот взгляд направлен на тебя, это не хмурый или сердитый взгляд, это сдерживаемое сексуальное напряжение, — шепчет он мне на ухо.

Оу.

Ммм.

— Что ты делаешь? — Успеваю спросить я, когда он расстегивает мои джинсы и просовывает под них руку. Я, конечно, вроде как понимаю, что он собирается сделать, но во мне еще осталось чувство приличия, чтобы задуматься, не стоит ли нам сначала сменить обстановку? — Может, нам поехать обратно в отель?

— Ты не можешь ждать так долго.

Так и есть. И все же мне удается выдавить из себя слова: «мы же в церкви». Правда на этом мой словарный запас заканчивается, потому что его пальцы скользят достаточно глубоко, чтобы раздвинуть меня, и кончиком среднего пальца нежно коснуться моего клитора.

— Вокруг никого нет. — Он посасывает мочку моего уха и нежно шепчет: «Позволь позаботиться о тебе».

Я больше не спорю. В основном я только тяжело дышу, как будто меня ласкают в нише церкви, собственно это действительно то, что происходит.

— Ты сводишь меня с ума с того дня, как я вернулся в Рейнди — Фолс, — шепчет мне на ухо Ник между эротическими поцелуями, которые тянутся вверх и вниз по моему горлу, мягко прижимаясь к моим губам и пробегая по моей челюсти.

Ник точно знает, что делать своими пальцами. Каждое движение его указательного пальца сосредоточено и обдумано, каждый нарисованный круг, каждое скольжение вниз. Это самый интенсивный опыт в одежде, который у меня когда — либо был, да и без нее, если на то пошло. Он так нежен, и, когда ощущение накатывает волнами, из меня вырываются долгие глубокие вдохи. Ник вводит один палец внутрь, и моя голова откидывается назад, я стону достаточно громко, чтобы отозваться эхом.

— Ты колючая и немного скованная.

— Это не так, — отрицаю я. Его большой палец касается моего клитора, пока другой все еще находится внутри. Этот момент выбран несправедливо, чтобы обвинять меня в том, что я скованная. Я полная противоположность скованности. По крайней мере, сейчас.

— Мне это нравится, — шепчет он мне на ухо, его дыхание горячее, а голос грубый. Я сжимаюсь вокруг его пальца в крошечном нуждающемся спазме.

Окей. Может, я и действительно такая.

— Ты такой негодяй, — отвечаю я.

— Может и так. — Он улыбается мне в шею. — Но ведь тебе это тоже нравится.