— Добрый день, Максим! Разрешите представиться vis-a-vis. Кобальский Станислав Юлианович…

И тут нечто большое, прозрачное выскользнуло у него из-под руки. Он прижал к телу пустой коврик, неудобно повернулся и замер.

Округлая хрустально-прозрачная глыба льда упала к нашим ногам и, оставаясь все такой же чистой, блистательно сухой, по пыли тяжело откатилась к середине дворика. Она так сверкала в лучах всходившего солнца, что я инстинктивно заслонился рукой, наверное боясь повредить себе зрение.

Посреди дворика ясно, полуденно светясь, лежал огромный, чистейшей воды алмаз! Стоило мне лишь чуть сдвинуться с места, и он, как казалось, поворачивался в лучах раннего солнца другой гранью. Потрясающая прозрачность его тела свидетельствовала о его несомненных достоинствах. Бог мой, и сколько же в нем было каратов?

— Никто не увидит? — быстро, опасливо спросил Кобальский.

— Нет, — очнувшись, ответил я. — Никто.

Гость в два прыжка оказался около алмаза, вскинул над ним коврик и накрыл. Все это смахивало на фокус факира. И было слишком необычным, для того чтоб быть правдой.

— Что это такое? — толком не осмыслив всего происходящего, задал я довольно дикий вопрос.

Кобальский развел руками и коротко ответил:

— Алмаз. Точнее, бриллиант в сорок пять тысяч каратов. Может, в пятьдесят-шестьдесят тысяч…

— Сорок пять тысяч каратов??

— Да, Максим. И он твой. Возьми его себе, — шепотом сказал он.

Что визитер замышлял? На что рассчитывал? На мое замешательство? Я и в самом деле был в замешательстве. Но вовсе не потому, что мог стать обладателем невиданной драгоценности. Мне на этот пудовый «бриллиант» наплевать было. Даже если в нем и пятьдесят тысяч каратов.

По правде сказать, я понятия не имел, алмаз это или кусок какого-нибудь простого минерала. Если кусок заурядного минерала, мигом смекнул я, то ранний гость явился с каким-то незамысловатым обманом. Если же настоящий алмаз, да такой огромный…

Тогда все понятно…

И больше всего сейчас меня занимал вопрос: «Почему он показал его мне? Что за смелость? Откуда у него этот «бриллиант»?»

Прежде всего надо было выяснить, алмаз ли это…

В этом и заключался тонкий расчет Кобальского: вызвать во мне исследовательский интерес, чтоб увлечь, «зацепить меня». Но этого я еще не понимал. Зато сразу понял другое: лишь для виду разыгрывает он простачка — этакого щедрого гостя.

Так что мне ничего пока не оставалось, как прикинуться наивным и жадным парнем.

— Возьми его себе, — прервав затянувшееся молчание, повторил богатый гость. — Я не шучу. Бери!..

— Зачем?.. — растерянно сказал я. — Я не могу его… так просто взять. Да и зачем он мне?

— Почему просто?! — поднял гость брови. — Не просто, а за небольшую услугу, которую ты мне окажешь. Клянусь богом, за пустяк!

— Забыл… — действительно на миг забыв, что я взялся разыгрывать простака, сказал я. — Алмаз могут увидеть. Тут ко мне дядя приехал…

— Дядя? Ну что ж. Не показывай ему алмаз — вот и все!

Кобальский быстро, прямо на дворовой пыли завернул невиданной красоты камень в коврик, и мы вошли в дом.

— Нет, не сюда, — шепнул я богатому гостю. — Там дядя Станислав спит. Идите за мной.

Мы прошли в отдаленную, в прошлом году пристроенную к дому комнату. Я прикрыл дверь.

Кобальский положил драгоценную глыбу на пол. Я спросил:

— А это взаправду алмаз? Может, это просто кусок горного хрусталя?

Мое сомнение вызвало в нем целую бурю негодования.

— Молодой человек! — шумно зашептал он мне в лицо. — Найди в своем доме или во всем этом городишке ну один-единственный предмет, при помощи которого ты смог бы оставить на этом бриллианте хотя бы вот такую царапину!.. — И он двумя пальцами измерил перед моим носом нечто совсем невидимое.

— А что, если я ваш алмаз разобью?

— О-о! — отшатнулся и застонал он. — Ну ради бога, разбей! Нет, это же будет просто смешно! Смешно!!

Я надел брюки, выбежал во дворик. Нашел в сарае большой, на расхлябанной ручке молоток и вернулся.

Я стал перед алмазом на колени, несколько раз перевернул его с грани на грань. Найдя наиболее удобную плоскость, я замахнулся, глянул вверх на фотографа и спросил:

— Бить?

— Бей! Ну бей!..

Я изо всех сил ударил молотком по прозрачному бесцветному телу. Упругая сила с поразительной легкостью швырнула молоток вверх! В молниеносном рывке рукоятка выскользнула из руки. Над моей головой молоток почему-то отлетел в сторону, ударился о стену и загремел по полу. Я завалился на бок, едва не упал. И в это мгновение увидел, как, сраженный, падает Кобальский! Я бросился к несчастному фотографу. Он лежал без движения. Я с ужасом обнаружил, что молоток угодил ему прямо в голову: на границе виска и лба обозначилась бескровная, странная глубокая вмятина. Я расстегнул ворот его рубашки, ослабил пояс. Да, да, где-то ведь был нашатырный спирт…

Нашатырный спирт в чувство пострадавшего не приводил. Я взял фотографа за руку, чтоб прощупать пульс. Рука была тяжелая и малоподвижная. А вдруг он мертв? Я покрылся испариной. Нет, отверг я это страшное предположение. У него только сотрясение мозга. Надо немедленно вызвать врача. А пока что ему нужен покой, полный покой… Может быть, разбудить дядю?.. И он увидит распростертого на полу человека и этот алмаз? Легко представить, что он подумает обо мне…

Я был в состоянии аффекта и не совсем ясно представлял себе, что я делаю: в одно мгновение завернул злосчастный алмаз в коврик и выбежал с ним во двор. Увидел заступ, схватил его и бросился в сад. По пути алмаз то и дело выскальзывал и падал, а я его поспешно поднимал и снова заворачивал в коврик… Отбежал подальше от дома и быстро начал рыть яму под большой айвой.

Я копал и копал, как вдруг меня кто-то окликнул.

Перед хилой оградкой, разделявшей наши усадьбы, — в трех шагах от меня! — стоял старик Рахмет, наш сосед.

— Доброе утро, Максим! — привычно улыбаясь, закивал он мне. — Смотрю, смотрю, а ты все копаешь да копаешь.

— Салям, Аннадурдиев… — как в тумане бросил я ему.

— Никогда, Максим, так рано я тебя в саду не видел. Никогда.

— И я тебя, Рахмет, не видел.

— А как ты меня увидишь? — засмеялся старик. — Я рано встаю, а ты всегда поздно… Что ты, Максим, собираешься делать?

— Хочу пересадить тенелюбивое растение.

— Посреди лета хочешь пересадить деревце? Да еще утром?..

— Значит, Аннадурдиев, так надо! — не разгибаясь, грубо ответил я старику.

— Не понимаю, зачем ты копаешь под самой айвой? — удивился он.

— Я же, Рахмет, тебе сказал, что это тенелюбивое растение!!

— Но ты, Максим, порубишь корни айвы!..

Мы препирались с ним, может, минут пять. Мне давно уже надо было вернуться в дом, к пострадавшему, а я, похрустывая корнями, не разгибаясь, упорно продолжал копать яму просто потому, что старик не уходил. А надо было сдернуть с алмаза коврик — и пусть Аннадурдиев увидит, какое это тенелюбивое растение! И сказать, что я натворил.

— Максим, зачем ты копаешь такую глубокую яму? Ты же совсем погубишь айву!

— Слушай, Рахмет, не твое дело! Надоело болтать. Уходи! «Почему рано? — передразнил я его. — Почему летом?..»

— Ай, Максим!.. Ай, Максим… — качая головой, затянул старик. — Какой ты стал… А я думал, студент будет совсем культурный человек…

«А ведь эта глубокая яма, — подумал я, — может стать доказательством того, что рыл я ее, чтоб закопать в ней фотографа».

Как ни странно, появление Аннадурдиева отрезвило меня. Шоковое состояние почти прошло.

Я бросил лопату и побежал в дом.

— Ну и хитер, оказывается, паршивец!.. — услыхал я дядин голос. — Ну и молодец! Ох и молодец!.. Неужели что-нибудь понял?..

Я вошел в комнату. Дядя на коленях стоял перед неподвижным Кобальским. Он быстро и, как показалось мне, настороженно глянул на меня.

— А-а, это ты, Максим… Я даже не слыхал, как ты вошел.

— Я босиком, — растерянно ответил я. — Про кого это вы, кто паршивец?