Карысь затих и невольно подался к отцу, задумчиво покуривающему папиросу. Смутное чувство опасности, которого он раньше никогда не испытывал, переполнило Карыся, и оттого, что чувство это было новым, неведомым Карысю, он вдруг решил, что скоро умрёт. И в эту вот минуту полушёпотом отец сказал:

— Смотри, Карысь, видишь?

Вначале он ничего не видел, а потом вдруг у самого леса, очень недалеко от них, разглядел какую-то непонятную фигуру. Он бы никогда не заметил её, не отличил от леса, но эта фигура шевелилась. Она как-то странно кружилась на одном месте, приседала, подпрыгивала и походила чем-то на пьяного пляшущего мужика. Но пляшущий мужик — это не страшно, а вот фигура была страшной: огромная, лохматая, неуклюжая, с непонятными движениями.

— Кто, кто это? — едва выговорил от страха Карысь...

— Медведь пляшет, — улыбнулся отец.

Карысь по голосу понял, что отец улыбнулся, но, странное дело, это его не успокоило, а ещё больше перепугало. Он вдруг решил, что отец не понимает опасности, не знает, как это страшно, и, вцепившись в него обеими руками, умоляюще и быстро попросил:

— Скорее, папа, скорее! Он ещё не видит. Скорее, папочка!

— Да ты что, Карысь, — удивился отец, — да какой же это медведь? Ты посмотри хорошенько. Это дядя Трофим пласты дерёт. Ты же видел, он сарайку новую поставил, а крыши ещё нет, вот он пласты и дерёт на крышу.

— Поедем, папочка, — уже почти плача, умолял Карысь, — ну, погони же Серка, папочка. Скорее!

— Да ты посмотри...

— Поедем, поедем, поедем...

Карысь не хотел, Карысь боялся смотреть, мелкий озноб начал бить его. Он сжался в комочек и, словно щенок недавно под куртку, полез к отцу на колени. Что-то поняв, отец сердито крикнул на Серка, дёрнул вожжи и крепко обнял Карыся.

— Ну, маленький, чего это ты? — обеспокоено говорил отец.— Там же вовсе не медведь. Я пошутил. Вон, смотри, уже и огоньки видно, и мамка нас теперь дома ждёт, сидят с Верой за столом и ждут.

Карысь осторожно оторвал голову от груди отца и посмотрел вперёд. И там, ещё далеко, но так призывно и ласково горели огни его деревни, там были его дом, его мать и сестра Вера, и он, опять прижимаясь к отцу, впервые понял, как же это хорошо — возвращаться домой...

А ночь важно и величественно плыла над землёй, наделяя землю и всё живое на ней каким-то новым и таинственным смыслом, даря людям страх и восторг, надежду и отчаяние, и мягко, шелковисто дул с юго-запада медвяный от запаха трав и леса ветер.

Из города мать привезла Карысю новые сандалии. Были они жёлтые, с блестящей металлической пряжкой и дырочками на носках. Ничего подобного раньше Карысь не видел. Даже пахли они как-то по-особенному: сладко и душно. Карысь поставил сандалии на пол и долго не решался сунуть в них ноги, а когда уже совсем было решился, его строго окликнула мать:

— Вначале надо ноги мыть, а потом сандалии надевать.

Карысь вздохнул и безропотно пошёл за тазиком.

На улице ярко светило солнце, петух расхаживал по палисаднику, а куры одним глазом смотрели на него и купались в пыли.

Карысь поставил таз на землю возле высокой бочки с водой, принёс скамеечку и, забравшись на неё, зачерпнул ковшом. Ковш был большой, тяжёлый, и Карысю пришлось из бочки доставать его двумя руками. Вода весело и радужно ударилась в тазик, во все стороны полетели брызги, вспыхивая и погасая на солнце. Петух недовольно квохнул и покосился на Карыся красноватым глазом.

Карысь сел на скамеечку и опустил ноги в тёплую воду. Было так тихо и хорошо на улице. Карысь думал, что если ноги долго-долго держать в воде, то они и сами вымоются, и мыла никакого не надо. Но вот он уже сколько времени просидел, а вода была чистой, а ноги грязные, особенно на щиколотках.

Карысь потёр ногу об ногу, потом наклонился и одним пальцем стал шаркать по щиколоткам. В это время из-за бочки вышел маленький рыжий щенок. Он приветливо вильнул хвостом, потянулся, припадая к земле на передних лапах и зевая, отчего видно было, какие у него тонкие и острые зубы и розово-красный язык.

— Верный, — обрадовался Карысь, — ах ты, Верный.

Он взял щенка и посадил его к себе на колени. Щенок был тёплый и лёгкий, от него пахло овчиной. Карысь погладил его, почесал за ухом и отпустил на землю.

Потом Карысь, вытянув ноги над тазиком, смотрел, как редко падают с них капли и как быстро высыхают они под солнцем. Сандалии были в самую пору. Мягкие, важные, они как-то легко и быстро устроились на ногах, пальцы твёрдо упёрлись в носки, и Карысю сразу же захотелось куда-то бежать в этих сандалиях, придавших ему неожиданную уверенность и смелость.

— Ма-а, я погулять? — вопросительно сказал он.

— Хорошо. Только далеко не уходи.

— Не-е...

— Сандалии не жмут?

— Нет.

— Ну беги.

Карысь вылетел на улицу, восхищённо косясь на новые сандалии, и на секунду задумался, решая, кому первому показать их. Но так и не успев ничего решить, он вдруг сорвался с места и быстро затопал под горку, к речке, откуда доносились смутные ребячьи голоса. А здесь, на речке, он совсем забыл про сандалии, потому что все ребята были в воде и там происходило что-то ужасно интересное: стоял визг, взлетали брызги и лишь на мгновение ясно промелькнула рыжая Витькина голова. Карысь, торопясь и путаясь, сорвал рубашку, не расстёгивая пряжек, наступая на носки, снял сандалии и уже почти на бегу, приплясывая на одной ноге, выскочил из штанишек. И с криком, захлёбываясь восторгом, речным воздухом и солнцем, бросился в самую гущу ребятни. И сразу же его опрокинули, целые потоки воды обрушились на него, забили рот, уши, нос, и он сам, отбиваясь, вспенивая реку руками и ногами, уже хлестал по ком-то упругими струями, так легко и сладко срывающимися с раскрытой ладони.

— Новенький голит! — раздался чей-то вопль, и тут же Карысь остался один, не сразу сообразив, что новенький — это он. И началась игра, в которой особенно ценились смелые обманчивые нырки и умение плавать в особых положениях. Карысь нацелился и кинулся за Витькой, потому что догнать его считалось особенно почётным. Но Витька, вот он только что был — и нет его. Карысь останавливается, растерянно смотрит на пустую воду перед собой, а потом слышит Витькин крик у себя за спиной. Он бросается туда, на голос, и совсем случайно натыкается на Ваську. Всё! Теперь голит Васька и срочно надо удирать.

Потом они лежали на песке, обжигаясь его прогретым жаром, и Витька вдруг предложил:

— Айда зорить гнёзда?

— На базу? — спросил его кто-то.

— Не, — мотнул головой Витька, — сорочьи.

Сорочьи, это, значит, в лес.

— Айда! — обрадовался Васька. — Я в прошлый раз двенадцать штук назорил. Во!

— Во! — передразнил Витька. — Это когда было? А теперь там давно сорочата сидят.

— А Карыся мать заругает, если он пойдёт, и нам достанется, — неожиданно сказал Васька, натягивая штаны.

— И вовсе нет. — Карысь нахмурился, враждебно глядя на Ваську. — Она меня хоть куда пускает.

— Да, пускает, а в прошлый раз?

На это Карысь не стал отвечать и лишь подумал, что Васька на их лодке ни в жизнь не покатается...

И тут же все заспешили, в штанишки ещё кое-кто вскочил на месте, а рубашки надевали уже на ходу. Теперь вся штука заключалась в том, чтобы первому увидеть гнездо, первому забраться на дерево и первому запустить руку в сорочий домик. Карысь в подобной операции участвовал впервые и смутно беспокоился о том, как он будет забираться на дерево. Первым увидеть гнездо он был не прочь, даже очень желал этого, но вот на дерево... лучше бы посмотреть как полезет на дерево Васька.

И первым гнездо увидел Карысь. Оно было так близко, такое огромное, из сухих чёрных веточек, ловко пристроенных в развилке между большим сучком и стволом широкой берёзы. Берёза стояла одиноко, в густых зарослях тальника, и, может быть, потому никто из ребят, не видел её: все смотрели на дальние колки, где гнёзд всегда было море.