— Кто, я?

— Ну а кто же ещё у меня помощник? — дед Плехеев лукаво улыбнулся.

Карысь хорошо запомнил коварство деда Плехеева, который не утерпел и рассказал матери о том, что они ходили с Васькой в дальний лес, к тем далёким сопкам, куда, петляя и извиваясь, уходит манящая за собой дорога, и потому он осторожно спросил:

— А мне можно?

— А почему же это нельзя? Ты уже вон какой большой. Чай, на следующий год в школу пойдёшь, а?

— Пойду,— Карысь начал волноваться и тяжело дышать.

— Ну вот. Так что сидай на Чалку. Это тебе тоже ученьем будет.

Карысь мгновенно вскочил с земли, и чтобы показаться деду Плехееву ещё выше, подтянулся, почти на цыпочки встал, тревожно и радостно косясь на Чалку.

— Ну, гоп! — дед Плехеев подхватил Карыся под мышки, легко оторвал от земли, кинул вверх, и уже в следующее мгновение Карысь сидел верхом на лошади. По спине Чалки пробежали морщинки, как это бывает на воде, когда лёгким порывом промчится ветер, потом она стриганула острыми ушами и вопросительно покосилась на деда.

— Держись, Карысь! Голова-то не кружится?

Карысь замотал головой, потому что дыхание у него перехватило, сердце подобралось к самому горлу и стало трудно глотать. Он никогда не думал, что с лошади земля бывает так далеко, что у деда Плехеева совсем нет волос на макушке, а у Чалки тёплая спина.

Дед Плехеев пошёл вперёд и потянул за повод, Чалка тряхнула головой и тоже пошла, легонько покачиваясь под Карысём. Вцепившись обеими руками в гриву, крепко сжав ноги вокруг круглых боков, Карысь почти ничего не видел и не слышал, и жил только одной-единственной мыслью — не упасть. А, прямо надо сказать, для этого Карысю надо было делать немалые усилия. Чалка была лошадь широкой кости, к тому же и справной непомерно, имела хоть и плавный, но укачистый ход, и Карысю, сидевшему на её спине как на столе, удерживать себя в вертикальном положении было нелегко. Трудно ему приходилось ещё и потому, что покачиваться в такт лошадиного шага он не умел, да и не догадывался об этом, и сидел на Чалкиной спине старательно прямо, боясь оторвать взгляд от её постоянно двигающихся ушей.

Постепенно Карысь хоть и не освоился, но немного привык к своему рискованному положению и даже отважился оглядеться. И он увидел, что многие предметы, на которые раньше приходилось смотреть, задрав голову, теперь оказались значительно ниже его и выглядели совсем по-другому. Ну вот, например, дед Плехеев. Если раньше он казался недосягаемо высоким и сильным, как все мужчины, то сейчас Карысь видел, что дед Плехеев узок в плечах, сутул, что шея у него сзади красная и морщинистая, а вокруг макушки волосы стоят дыборком. Или вот молоканка, мимо которой проезжал теперь Карысь. Совсем низенькая, так что он смог увидеть на её крыше проржавевший бидон, обруч от колеса и маленькие кустики полыни, проросшие из пластов. На всё это Карысь смотрел с удивлением, однако же не забывая цепко держаться за гриву и стискивать ногами тёплые Чалкины бока.

— Нравится? — Дед Плехеев оглянулся и сильно сощурился, потому что за спиною у Карыся было огромное белое солнце, лишь недавно оторвавшееся от сопок и теперь спокойно катившееся по синему небу.

— Да! — Карысь засмеялся, влюблённо глядя на деда.

— А сам проехать не забоишься?

Карысю показалось, что дед коварно посмотрел на него.

— Н-нет,— не очень-то уверенно ответил Карысь, крепче хватаясь за гриву,— н-не забоюсь.

— Тогда держи.— Дед Плехеев остановился и протянул ему повод.

Карысь замешкался, не решаясь так вот сразу отпустить надёжную гриву и взять узенький ремешок повода, в котором не было решительно никакой прочности.

— Да ты смелее, Карысь, — подбодрил дед Плехеев,— и не сиди на лошади как кол, торчмя, а на спину немного откинься, на спину. Вот так вот, во, а ногами-то и цепляйся ей за бока. Ну, поехал. Но, Чалка!

И Чалка пошла, и теперь уже никого не было рядом, а только Чалка и он, Карысь, испуганный и счастливый. Лошади, далеко обогнавшие их, уже подходили к открытым воротам конюшни, где ждал их после водопоя привычный корм, своё стойло, и перед самыми воротами они не выдержали, припустили рысью, и первой, конечно же, припустила Лёлька. Чалка ничем не отличалась от лошадей, а потому тоже прибавила шаг, очень скоро перешедший в мелкую, тряскую рысцу. Карысь, не ожидавший такого подвоха, в первый же момент едва не свалился с лошади и, сразу же забыв про все советы деда Плехеева, вновь вцепился в гриву, бессильно подскакивая на широкой Чалкиной спине. Он чувствовал, как постепенно съезжает набок, но ничего не мог с этим поделать и покорно закрыл глаза.

Карысь не запомнил той секунды, когда он совершал первый в своей жизни полёт — с лошади на землю. Полёт этот был мгновенным, беспамятным, и когда он открыл глаза, всё уже было позади: и полёт, и удар о землю, и несколько кувырков через голову. Карысь открыл глаза и увидел над собою круглый живот Чалки. Живот был почти без шерсти, огромный, весь перепутанный толстыми жилами и почему-то показался Карысю похожим на бочку, в которой дома солили на зиму помидоры и огурцы. Вот только железных обручей не было.

— Живой, Карысь? — подбежал испуганный дед Плехеев, склоняясь над ним.

Карысь подумал, с удивлением вспомнил, что и в самом деле живой, засмеялся и счастливо ответил:

— Ага.

— Слава богу,— радостно улыбнулся и дед Плехеев,— а то ведь напужал совсем. Рухнул и лежишь. Ну, думаю, за такое дело Виктор Фёдорович с меня живого шкуру сдерёт. Однако, вставай, паря.

Карысь неохотно выбрался из-под лошади, пошоркал ладошкой запачканные колени, поднял голову и... с ужасом увидел Настьку Лукину. Она стояла совсем рядышком, возле молоканки, и презрительно смотрела на Карыся из-под длинной чёрной чёлочки. Карысь давно заметил, что всех людей любить нельзя, но вот Настьку в первую очередь. Она всегда умудрялась появляться в такие моменты, когда Карысю хотелось побыть одному. Конечно, теперь и думать было нечего о том, что никто не узнает о его падении. Оставалось только одно — презирать Настьку, и Карысь небрежно отвернулся.

Когда все лошади забежали в конюшню и дед Плехеев развёл их по стойлам, Карысь пошёл ещё раз посмотреть на Чалку. Теперь после езды верхом, и особенно после падения, она была для Карыся самой главной лошадью на земле. Самой сильной и хорошей лошадью.

Чалка, опустив голову в ясли, аппетитно хрумкала овсом, изредка переступая передними ногами с широкими серыми копытами. Карысь, словно впервые увидев её, с уважением решил, что это очень высокая и очень смелая лошадь. И что никто из ребят, разве только Витька, не смог бы проехать на ней верхом. Он подобрался поближе к яслям и, просунув руку между жердями, тихонько погладил Чалку по шее.

— Мы ещё будем кататься? — спросил он шёпотом и забрался рукой под гриву, где было очень тепло и немного потно.—Я уже больше не упаду,—пообещал Карысь серьёзно и с уважением посмотрел на широкую Чалкину спину, где совсем недавно сидел верхом.

Дед Плехеев чинил хомут в кладовой. Здесь было темновато, сильно пахло кожей и варом, который большим куском лежал под верстаком.

— Дедушка, я домой пошёл,— сообщил Карысь.

— В добрый час. Спасибо, помог мне. — Дед отложил хомут и принялся разматывать дратву и натирать её варом.

— До свидания.

— Будь здоров.

Карысь медлил, топтался в дверях, а потом спросил:

— Мы ещё поедем верхом?

Дед Плехеев с любопытством посмотрел на него из-под седых бровей, улыбнулся, отчего лицо его стало совсем старым и морщинистым, ответил:

— А как же, Карысь. Обязательно поедем. Приходи...

Карысь выбежал из конюшни, и его ослепило огромное солнце, которое было теперь в самой серёдке высокого неба. Дальняя тайга, наполнившись его светом, жарко пылала яркими красками. Амур издалека казался светло-синим, холодным и манящим. Воздух был чист и прозрачен, и далеко окрест виделось человеческому глазу. Это был один из тех редких дней, которые запоминаются надолго, который всплывёт вдруг в памяти через много-много лет с самыми мельчайшими подробностями и грустью отзовётся в человеке. Но Карысь, весело шагающий к дому, ещё не знает об этом.