Но был это не кто-нибудь из мальчишек, как она предполагала, а взрослый мужчина. Он стоял, наклонившись над водой, и как раз вытаскивал рыбку. Она видела, как та блеснула, когда он снимал ее с крючка.

Кларе Гулле исполнилось лишь восемь лет, но она была не робкого десятка. Она подбежала и поймала вора на месте преступления.

— Ах, так это вы приходите и забираете тут мою рыбу! — сказала она. — Тогда хорошо, что я вас все же застукала, и можно теперь положить конец этому воровству.

Тут мужчина поднял голову, и Клара Гулля смогла увидеть его лицо. Это был старый сеточник, который жил в одной из соседних изб.

— Да знаю я, что это всё твои снасти, — сказал он совершенно спокойно, вовсе не разозлившись и не вспыхнув, как это обычно бывает, когда человека застают за чем-то недозволенным.

— Но как вы смеете брать то, что вам не принадлежит? — сказала девчушка растерянно.

Тогда мужчина посмотрел на нее взглядом, который она запомнила навсегда. Ей показалось, что из этих полупогасших глаз, не выражавших ни горя, ни радости на нее глянула зияющая бездна.

— Видишь ли, я знаю, что родители ни в чем тебе не отказывают и ты ловишь рыбу только для развлечения. А мы дома помираем с голоду.

Девочка густо покраснела. Она не могла понять, как это получилось, но стыдно теперь было ей.

Сеточник не сказал больше ничего. Он поднял шапку, упавшую у него с головы, когда он наклонялся к крючкам, и пошел своей дорогой.

Клара Гулля тоже ничего не сказала. На берегу лежали и бились несколько рыбок, но она не подняла их. Постояв и немного посмотрев на них, она поддала по ним ногой так, что они полетели обратно в воду.

Весь этот день девочка была недовольна собой, сама не понимая почему. Ведь это же не она поступила нечестно.

Старый сеточник не шел у нее из головы. Люди говорили, что когда-то он был богат. Он, вроде, владел семью дворами, каждый из которых не уступал поместью Эрика из Фаллы. Но он каким-то странным образом всего лишился и теперь был ужасно беден.

На следующее утро она все-таки отправилась к речке Тветтбеккен проверить свои крючки. Теперь уже никто не приходил и не трогал их, и на всех до единого была рыба. Она сняла рыбу с крючков, положила в корзину, но не понесла ее домой, а пошла прямиком к дому сеточника.

Старик стоял на пригорке и колол дрова, когда появилась Клара Гулля со своей корзиной. Она остановилась у приступки возле изгороди и, прежде чем перелезть, посмотрела на него. Он был одет почти в лохмотья. Она никогда не видела своего отца в таком виде.

Она слыхала о том, что были состоятельные люди, предлагавшие ему жить у них до самой смерти. Но он вместо этого переехал к невестке, которая жила здесь, в Аскедаларна, чтобы помогать ей, чем мог. У нее было много маленьких детей, а муж давно ушел от нее и теперь, должно быть, уже умер.

— Вся рыба была сегодня на крючках! — прокричала девочка, стоя на приступке.

— Ах, вот как, — сказал сеточник, — ну что ж, это хорошо.

— Я с удовольствием буду отдавать вам всю рыбу, которую поймаю, только хочу сама снимать ее с крючков, — сказала девочка.

Она подошла к нему и высыпала на землю рядом с ним все содержимое корзины, ожидая, что сеточник обрадуется и похвалит ее. Она ведь привыкла, что Ян, ее отец, радовался всему, что она говорила или делала.

Но он воспринял это так же спокойно, как и все остальное.

— Оставь у себя то, что принадлежит тебе! — сказал он. — Мы тут уже так привыкли голодать, что как-нибудь обойдемся без нескольких рыбешек.

Что-то странное было в этом старом бедняке. Он же должен полюбить ее. На меньшее Клара Гулля была не согласна.

— Вы можете снимать рыбу с крючков и насаживать червей; заберите все это, — предложила она.

— Нет уж, я не хочу лишать тебя этого развлечения, — сказал старик.

Но Клара Гулля продолжала стоять. Она не хотела уходить, не придумав, как сделать так, чтобы он был доволен.

— Хотите, я буду приходить сюда за вами каждое утро и мы будем вместе вытаскивать крючки, а рыбу — делить пополам? — спросила она.

Тут старик перестал колоть дрова. Он посмотрел на нее своими несчастными, погасшими глазами, и тень улыбки скользнула по его лицу.

— Да, под конец у тебя все же клюнуло, — сказал он. — От этого предложения я уже не откажусь.

Какой удивительной была эта маленькая девочка. Ей было не более десяти лет, когда она сумела справиться с самим Агриппой Престбергом.

Один его вид чего стоил! Из-под густых бровей виднелись желтые глаза, окаймленные красными веками; нос был жуткий, загнутый крючком; огромная косматая борода ощетинилась вокруг рта; лоб прорезали глубокие морщины; сам он был долговязый и тощий; на голове — прохудившаяся солдатская шапка. И надо признаться, любой побоялся бы поссориться с ним…

В один прекрасный день маленькая девочка сидела совершенно одна на плоской каменной плите перед входом в избу и ела причитавшийся ей на ужин бутерброд.

И тут она увидела, что по дороге идет высокий мужчина. Ей потребовалось совсем немного времени, чтобы узнать Агриппу Престберга.

Но при этом она вовсе не потеряла присутствия духа. Прежде всего она разломила бутерброд пополам и положила кусочки друг на друга так, чтобы ничего не запачкать, а затем засунула их под передник.

После чего она не бросилась прочь и не попыталась запереться в избе, потому что знала, что это ничего не даст, когда имеешь дело с таким человеком. Вместо этого она осталась сидеть на месте. Единственное, что она сделала, это взяла недовязанный чулок, который только что оставила на каменной плите Катрина, уходя к Яну с ужином, и принялась вязать, да так, что спицы застучали.

Она сидела так, словно была совершенно спокойна и всем довольна и только исподтишка поглядывала в сторону калитки. Да, ошибки не было — он направлялся к ним. Он как раз приподнимал крюк.

Она заползла повыше на камень и расправила юбку, потому что чувствовала, что теперь именно ей придется позаботиться о доме.

Клара Гулля была, конечно, достаточно наслышана об Агриппе Престберге и знала, что он не из тех, кто ворует или дерется, если только не называть его «Греппой» и не предлагать ему бутерброд. Он вообще нигде долго не задерживался, разве что в доме, на беду, оказывались далекарлийские часы.

Он ходил по окрестностям в поисках таких часов для починки, и если, заходя в избу, видел старый высокий футляр с часами, то не унимался до тех пор, пока ему не позволяли вынуть часовой механизм и посмотреть, все ли с ним в порядке. А что-нибудь не в порядке бывало всегда. Он был просто вынужден разобрать часы полностью. После чего могло пройти несколько дней, прежде чем ему удавалось вновь собрать их, и все это время его надо было кормить и давать кров.

Самым ужасным в этом было то, что если Престбергу удавалось как следует приложить руку к часам, то после этого они уже никогда больше не ходили так хорошо, как прежде. И минимум раз в год приходилось давать Престбергу ими заниматься, иначе они просто прекращали ходить. Старик, конечно, старался делать свою работу добросовестно и честно, но ничего не поделаешь — часы оказывались испорченными.

Поэтому лучше всего было вовсе не давать ему прикасаться к вашим часам. Это Клара Гулля знала хорошо, но она не видела никакой возможности спасти далекарлийские часы, которые стояли и тикали в избе. Престберг знал, что они есть, и уже давно подбирался к ним, но в предыдущие разы, когда он появлялся, Катрина была дома и не подпускала его.

Подойдя к избе, он остановился прямо перед девочкой, с силой воткнул палку в землю и пробубнил:

— Пришел Юхан Уттер Агриппа Престберг, барабанщик Его Величества и королевства. Он выстоял под пулями в пороховом дыму и не боится ни ангелов, ни дьяволов. Есть кто дома?

Кларе Гулле не потребовалось ничего отвечать. Он проследовал мимо нее в избу и сразу же направил стопы к большим далекарлийским часам.