— У русских есть пословица: «Не буди лихо, пока оно тихо», — ответил Пол.

— Какая линия защиты тебя больше устроит? — насмешливо сказала Нэлл. — Во-первых, я могу доказать, что сверхцветные точки совершенно безопасны. Во-вторых, нарисовать картину технологического прорыва, который нас ждет, если мы продолжим исследования загадочного артефакта внеземной цивилизации. И в третьих, воззвать к твоей гордости homo sapiens`а, которому стыдно бояться каких-то углеродных мешков с водой.

— Пистолет — тоже всего лишь кусок железа, — буркнул Пол.

— Твои слова, о Нэлл, напомнили мне один старый анекдот, — раздался голос Мишеля. — Одна женщина заняла у соседки кувшин, но вернула его с трещиной. Судье она назвала три причины своей невиновности. Во-первых, она этот кувшин в глаза не видела. Во-вторых, он уже был с трещиной. Ну, и, в-третьих, она вернула его в целости и сохранности.

Пол хмыкнул.

— Ты тоже боишься исследований сверхцветной точки, Мишель? Вот уж не подумала бы.

— Нет, я не боюсь, — спокойно ответил тот. — На все воля Аллаха.

Нэлл, как всегда, испытала чувство неловкости. Мишель был убежденным правоверным мусульманином, и от этого казался ей слегка сумасшедшим. С другой стороны, ей было стыдно своей ксенофобии, и она старалась ничем ее не проявлять.

— Боюсь, в полном объеме задача не имеет решения, — сказал Пол. — Даже если мы разберем 14-ю по атомам, мы не узнаем, что это такое и для чего было предназначено. Слово — элемент языка, и вне языка смысла не имеет. Предмет — элемент материальной культуры, и сам по себе, вне культуры также не имеет смысла.

— Хотя бы поймем, как она излучает, — отозвалась Нэлл.

Ей никто не ответил, и, помедлив, Нэлл отключилась.

Делать было нечего. Пару минут она созерцала Юнону, потом проверила почту (пусто) и переключилась на карту системы Юпитера.

Текущая орбита Юноны была отрисована тонкой красной линией, положение станции было помечено стилизованной фигуркой. В отличие от орбит галилеевых спутников, лежащих почти точно в плоскости экватора Юпитера, орбита Юноны была полярной и проходила за орбитой Каллисто, там, где уровень радиации от радиационных поясов падал ниже 0.005 бэр в сутки. Быстро меняющиеся цифры в левом нижнем углу зрительного поля показывали текущие элементы орбиты станции и расстояния до всех галилеевых спутников.

Нэлл покрутила карту так и сяк, устроилась поудобнее, зевнула и закрыла глаза. Время текло томительно медленно, как всегда течет время в ожидании. Ее тело уже почти ничего не весило, в голове бродили случайные мысли. Она вспомнила об Мэри Митчелл и ее летающем доме-дирижабле, потом об Элли… и мысли об Элли отозвались привычной болью. Когда окажусь на станции, обязательно напишу Мэри, подумала она, и, чтобы развлечь себя, стала мысленно писать письмо Мэри. Открывать глаза и шевелиться совсем не хотелось. Потом ее куда-то повело, то ли вниз, то ли вбок… ну а потом в наушнике грянул голос капитана:

— Мишель Жерве, Нэлл Сэджворт, Пол Рич, вы готовы?

Нэлл продрала глаза. Вот это да, заснула! Она быстро переключилась на Юнону. До станции — 3 километра, до стыковки — полчаса.

— Готова, капитан, — бодро ответила она.

В эфире стоял галдеж, на панели «кейки» появилось с десяток новых имен. Нэлл быстро пробежалась глазами по списку. Марика Рачева, Линда Экхарт, Том Росс, Дэн Венфорд… они были знакомы еще по Центру подготовки астронавтов во Флориде. Остальных она знала только заочно.

Марика первой обнаружила ее присутствие.

— Привет, Нэлл! Как твои дела?

— Прекрасно!

— Как я слышала, вы везете много вкусного, живого и страшно тяжелого. Через запятую.

— Все верно, — Нэлл улыбнулась. — У Пола две тонны контейнеров с разной живностью. Говорит, у него крысы летают.

— Наверно, малявки совсем, — нежно сказала Марика.

— Два месяца. А у тебя как дела?

— Весь последний месяц бьюсь головой об стену. Вы запасных мозгов не привезли? Очень бы пригодились.

Нэлл подумала — не ослышалась ли она. Иногда Марику было трудно понять.

— Шутка, — сообщила та, не дожидаясь ответа.

— Нэлли, ну наконец-то! Я жду не дождусь, когда мы начнем нашу работу, — раздался звучный голос Тома Росса. — Давно мечтал посадить тележку на Ганимед.

— Убери от нее свои лапы, Том, — огрызнулась Марика. — Сначала — обнюхать и пометить территорию, работать потом.

Нэлл подумала, что на станции на редкость неформальная обстановка — Марика говорила с капитаном Юноны безо всякого почтения.

— Да, сегодня вечером у нас вечеринка, — спокойно согласился тот.

Потом к разговору подключился Пол, и они с Марикой быстро перешли на птичий язык микробиологов, в котором Нэлл понимала через два слова на третье. Пару-другую минут она честно пыталась вникнуть, для чего именно Марике нужны запасные мозги, потом решила, что запасные мозги нужны ей самой. «Будет время, попрошу рассказать мне все простым английским языком», — подумала она и зевнула.

До Юноны оставались считанные метры. Нэлл ждала момента, когда «Иглу» встряхнет при контакте, но капитан Николс пристыковался к станции деликатно, почти незаметно. Корабль чуть дрогнул, потом еще раз, и расстояние между «Иглой» и Юноной обнулилось.

Они прибыли.

Нэлл открыла дверь своей каюты и вошла внутрь. Позади осталась шумная вечеринка, приветствия новичков, проводы возвращающихся на Землю. Возвращалась маленькая седовласая японка Йоко Токахаши, которой прочили Нобелевскую премию по биологии, бортинженер из Евросоюза Гюнтер Клотц и высокий молчаливый русский, чью фамилию она так и не смогла ни выговорить, ни запомнить.

Все это время ее не покидало ощущение дежа вю. Кают-компания была точной копией кают-компании на Юноне-2 — тренировочном комплексе-имитаторе Флоридского центра подготовки астронавтов, где она прожила последние три месяца перед стартом. Тогда их каждый день гоняли по всяким нештатным ситуациям, кормили пищей, синтезированной из планктона, и учили мыться десятью литрами воды в день. Шутки шутками, а на этом последнем этапе отсеивалась добрая четверть кандидатов.

А потом вечеринка закончилась, и они с Марикой вышли в коридор. И впереди, и сзади коридор плавно загибался вверх, следуя ободу трехсотметрового колеса Юноны. Метров через 25 и спереди, и сзади луч зрения упирался во вздымающийся пол. И сколько не иди по этому полу — всегда останешься в самой низкой точке дуги.

К этому надо было привыкнуть.

— Нравится? — улыбаясь, спросила Марика.

От улыбки на ее щеках появлялись ямочки, как у ребенка.

— Как будто мы на дне буквы U, — оглянувшись, ответила Нэлл.

— Когда быстро идешь, еще чувствуешь направление вращения станции. Будто в гору взбираешься или наоборот сбегаешь вниз.

— Зато голова никуда не улетает, верно? На «Игле» помнишь, как было?

— Я летела на «Луче», вместе с русскими. Но помню, конечно.

Двери, разделяющие коридор на герметичные отсеки, открывались перед ними и закрывались за спиной. Стены каждого отсека были покрыты мелким рифленым узором — для каждого отсека разным. Во время тренировок их учили ориентироваться на станции даже в полной темноте.

— Заходи через пару часов, поболтаем, — сказала Марика, останавливаясь у своей каюты.

Нэлл кивнула.

Сейчас ей хотелось покоя и одиночества. Она знала, что это реакция организма на коммуникативный стресс и что потом это пройдет. Слишком много новых лиц, голосов, впечатлений, слишком устали губы от неизменной улыбки.

Каюта была точной копией ее каюты на Юноне-2. На стене висел выключенный серый постер. Нэлл забралась в ложемент, надела виртуальный шлем. Не торопясь, настроила микроклимат (22 градуса Цельсия, влажность 50%), выбрала цветовую температуру освещения, покопалась среди видеороликов. Перебрав несколько вариантов, отправила на постер ролик Дубровинского океанариума, где над галечным дном, среди коряг и треснутых амфор медитативно бродили разнообразные рыбины.