Нэлл сморгнула слезы и запустила письмо еще раз, разглядывая дочь снова и снова. Линялая майка, короткие джинсовые шорты, стоптанные, все в пыли, кожаные сандалии. Выгоревшие на солнце волосы небрежно собраны в хвост. За спиной — густо-синее море, перевернутый конус опреснительной установки, пальмы, белый песок. Небо — пронзительно голубое, неправдоподобно яркое, как на рекламном постере.

Она пересмотрела письмо в третий раз, потом в четвертый.

И включила визор на запись.

— Привет, Элли, — начала она хрипловатым от невыплаканных слез голосом. Стерла, прокашлялась, начала снова.

— Привет, Элли. Я обещаю, что не буду тебе врать. У нас тут действительно происходит много странного, такого, что никакому обдолбанному ньюсмейкеру не приснится.

Она помолчала, собираясь с мыслями. И рассказала все — про свою работу с Четырнадцатой Сверхцветной точкой, про углеродное лавовое озеро на Ио, ставшее сначала Угольным Цветком, потом Черным Роем, а потом Си-О, космическим муравейником. Про их странный диалог и требование вернуть Точку, про атаку, самопожертвование Мишеля, про то, как они, спасая его, занесли в жилую зону станции европейские экзобактерии. Про эпидемию, крысу Магду, смерть восьмерых членов экипажа и странное решение, найденное Марикой — не уничтожать смертельную болезнь, а приручить ее. Она рассказывала, ничего не смягчая и не приукрашивая, будто обращалась к своей лучшей подруге, а не к ребенку, потому что Элли больше не была ребенком. И когда она закончила, ей стало легко, будто она вынула из сердца давнюю занозу, такую привычную, что она уже обросла плотью.

— Макс, у тебя паранойя, — произнес Дэн.

Гринберг откинулся на стуле, испытующе глядя на него.

— У тебя есть другая гипотеза, лучше?

— О чем это вы, дорогие коллеги? — спросила Нэлл, ставя контейнер с ужином к ним на столик.

Гринберг поднял на нее бледное исхудавшее лицо.

— А, миссис Сэджворт, — протянул он, искривив губы в подобие улыбки.

Нэлл развернула к себе стул и села рядом.

— Мне показалось, что было произнесено слово «паранойя», — напомнила она.

Дэн быстро взглянул на Макса и отрицательно покачал головой.

— Нет, — сказал он. — У всех и так нервы на пределе.

— На мои нервы можно вешать Бруклинский мост, — возразила Нэлл. — Колитесь, парни.

Гринберг полминуты смотрел на нее, явно взвешивая за и против, и наконец, спросил:

— Миссис Сэджворт, не случалось ли Вам последнее время слышать необычные звуки?

— Необычные звуки? — удивленно повторила она.

— Я, наверно, неточно выразился. Я имею в виду звуки, которые Вы не смогли идентифицировать или источник которых не смогли определить. Что-то неожиданное, не подходящее к обстановке.

Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза.

— Да, — ответила Нэлл. — Сегодня ночью было что-то в этом роде.

Дэн дернулся было, но ничего не сказал.

— Расскажете? — мягко спросил Макс.

— А вы расскажете мне, о чем только что говорили?

— Мы как раз об этом и говорили, Нэлл, — с досадой ответил Дэн.

— Я проснулась ночью от щелчка, — сказала она. — Не успела заснуть, услышала еще один. Потом, минут через десять, третий. Щелчки были примерно одинаковые, не громкие, не тихие, очень короткие. Как будто кто-то трижды стукнул карандашом по столу.

— Нэлл, я сброшу тебе в «кейки» пару десятков файлов. Попробуешь опознать среди них этот звук? — сказал Дэн.

— Конечно. А теперь объясните мне, что все это значит.

Бортинженеры переглянулись.

— У каждой станции есть свой акустический спектр, — начал Макс. — Тот набор частот и амплитуд звуковых колебаний и вибраций, который характеризует ее штатную работу. У Юноны он тоже есть, и мы постоянно его отслеживаем. Так вот, примерно 16 часов назад в этом спектре стали появляться новые детали. Точнее, эти детали то появляются, то исчезают. И мы не знаем, что является причиной их возникновения.

— Щелчки?

— Да, — кивнул Гринберг. — Но не только.

— А что еще?

— Я пришлю тебе файлы, Нэлл. Послушай внимательно — вдруг ты слышала еще что-нибудь из этого набора, только не обращала внимания, — сказал Дэн.

— Хорошо, — ответила она. — Черт возьми, дорогие коллеги, вы меня заинтриговали.

Дэн прислал 22 звуковых файла, и Нэлл прослушивала их один за другим, откинувшись в ложементе и закрыв глаза. Щелчки, короткое чириканье, свист, чем-то похожий на птичий. Знакомый стук карандаша по столу. Далекие голоса на грани слышимости…

Нэлл выпрямилась в ложементе. Черт, она ведь слышала эти голоса! Но подумала, что это кто-то из членов экипажа. Как похоже, удивительно…

Она трижды прослушала всю фонотеку и отправила вызов Дэну.

— Номер пять и номер семнадцать. Подпишусь под присягой.

— Спасибо, Нэлл, — сказал тот.

Потом она ответила на письма Джона Сэджворта и Лоры Бриггс. Новых писем не было, Элли молчала. С другой стороны, чудом было то, что она вообще написала ей. Нэлл еще раз пересмотрела ее письмо. Этот шрам на плече совсем свежий… Что за жизнь она вела? Что ей еще довелось пережить?

А потом в наушнике звякнуло.

— Коллеги, — жестко сказал Том. — Я предлагаю всем надеть скафандры. Прямо сейчас.

К этому невозможно было привыкнуть — к тошнотворному липкому ужасу, разом превращающему мозги в кашу. Нэлл выскочила из ложемента, даже не успев толком обдумать слова Тома — на автомате, на рефлексе, достала скафандр и машинально выполнила все инструкции одну за другой, как на зачете в тренировочном центре. И только когда скафандр герметически закрылся, а на зрительном поле шлема возникла панель «кейки», она смогла перевести дыхание.

Аватарки членов экипажа одна за другой окружались прозрачными сферами.

— Какого хрена опять происходит? — прохрипела Линда и гулко закашлялась.

— Я сейчас все объясню, — ответил капитан.

Нэлл присела на край ложемента и закрыла глаза.

«Спокойно, подруга, спокойно, — сказала она себе. — Сирены не было. Дыши».

— Рассказываю, — сказал Том спустя минуту. — Последние два с половиной часа телескоп Фотон-Ультра наблюдал звездное поле вблизи центра Галактики. Сейчас Алекс начал предварительную обработку результатов. И обнаружил, что кривые блеска всех 30 миллионов звезд демонстрируют регулярные П-образные затмения одинаковой глубины и продолжительности. Я не буду грузить вас подробностями, скажу лишь вывод: на фоне галактического центра периодически пролетает длинный тонкий непрозрачный шнур. И, судя по высокой угловой скорости, это довольно близкий шнур.

— Насколько близкий? — спросила Марика.

— Точно не знаю, — ответил Том. — По наблюдениям из одной точки параллакс не измеришь. Но, поскольку он движется со скоростью почти в полтора градуса в секунду, очень далеким он быть не может. Десятки километров от Юноны, максимум, сотни.

На минуту в эфире воцарилась тишина.

— А я так надеялась, что он оставит нас в покое, — наконец, с тоской пробормотала Линда. — Гребаный кусок сажи…

— А мы бы оставили его в покое, при прочих равных? — хмыкнула Марика. — Не, даже не надейся. Будем чистить карму еще в этой жизни.

— Я думаю, лучше перестраховаться, — продолжил Том. — Непосредственной опасности вроде нет, станцию никто не трогает, но будет лучше, если мы посидим в скафандрах хотя бы ближайшие пару часов. За это время Алекс просканирует небо малой широкоугольной камерой бразильского модуля. Если около нас еще кто-то есть, он его обнаружит.

Легко сказать — посидите в скафандре ближайшие пару часов! У Нэлл сразу же зачесалась спина и засвистело в бронхах. Она посверлила взглядом тусклую аватарку Тома, бесцельно прошлась по комнате, проверила почту. Из головы не шел образ черного шнура, вьющегося вокруг станции. Острого черного хлыста, способного в одно мгновение перерубить станцию надвое, оставив зеркально отполированные края…