– Я уже встала. – Она вошла в кухню.

– Привет, мамочка! Поппи жарит блинчики. – Грэтхен улыбалась ей солнечной улыбкой, и в тот же миг все обиды и злость улеглись.

– Иди сюда и поцелуй меня. С добрым утром, – сказала она, усаживаясь в кресло у стола.

Грэтхен тут же вскарабкалась на колени матери и обвила ручонками ее шею. Фрэнсин крепко прижала к себе дочку, вдыхая ее такой родной запах.

– Поппи сказал, что Красотке надо гулять во дворе, – объяснила Грэтхен, слезая с колен Фрэнсин. – А еще он сказал, что построит ей конуру.

– Как это мило с его стороны.

Фрэнсин поглядела на деда. Спина у него была такая же жесткая, негнущаяся, какой она ее и запомнила.

– Может, мне тебе чем-нибудь помочь? – спросила она.

Дед отвернулся от плиты. В руках он держал тарелку со стопкой блинчиков.

– Все уже готово. Кофе на плите.

Поппи всегда варил кофе на огне, отвергая современные электрические кофеварки. И признаться, не было ничего в мире лучше этого сваренного традиционным способом кофе. Фрэнсин налила себе чашку крепкого горячего напитка и снова села за стол вместе с дедом и дочерью.

Разложив блины по тарелкам, они несколько минут ели молча. Фрэнсин вспомнила, как угнетающе действовало на нее это молчание за столом, когда она была девочкой. И ради Грэтхен Фрэнсин попыталась нарушить извечную схему.

– Как идут дела в ресторане? – спросила она.

– Трудно найти хорошего помощника. – Поппи отхлебнул кофе, потом полил сиропом второй блинчик. – Никто сейчас не хочет идти в официантки.

– Я бы могла помочь, пока мы здесь, – поколебавшись, предложила Фрэнсин, а про себя подумала: не о такой работе я, конечно, мечтала, но все же это хоть какая-то, и, возможно, через месяц-другой я поднакоплю денег, чтобы вернуться в Нью-Йорк.

Поппи пожал плечами.

– Смотри, если тебе это подойдет. Я бы мог попросить еще кого-нибудь.

– Я тоже хочу работать, – вставила Грэтхен. – В Нью-Йорке мы с мамочкой всегда обедали в ресторане.

– Нет, милая, если я начну работать в ресторане, мы найдем тебе няню, – ответила Фрэнсин.

– Она может оставаться здесь, со мной, пока ты будешь на работе, – сказал Поппи. – Мне уже ни к чему подолгу там находиться. Я нанял управляющего, и он вполне справляется с делом.

Фрэнсин хотела вначале возразить: такое решение проблемы ее не устраивало. Зачем подвергать Грэтхен холодному безразличию Поппи, чья угрюмость выводила ее из себя еще много лет назад? Однако она промолчала. Разве я не говорила, что основная причина, заставившая меня приехать домой, – это дать возможность Поппи и Грэтхен узнать друг друга? Так что жаловаться мне не на что. И, кроме того, если мне не придется платить няне, мы сэкономим больше денег и уедем намного раньше. В любом случае будет интересно посмотреть, кто раньше сдастся – улыбчивая Грэтхен или этот старый молчун.

– Поппи, я помогу тебе построить конуру для Красотки, – заявила Грэтхен. – Я хочу, чтобы она была красная. Мне кажется, ей понравится красный домик.

– Ты хочешь покрасить конуру? – хмыкнул Поппи.

Грэтхен удивленно посмотрела на прадеда, раздумывая минуту, потом согласно кивнула.

– Ты прав. Красотке понравится и обычная деревянная конура.

Поппи внимательно посмотрел на девочку, потом снова хмыкнул. Через несколько минут они закончили завтракать.

– Грэтхен, пойди переоденься, – дала указание дочери Фрэнсин, а сама принялась мыть тарелки.

– Не хочешь ли сводить девочку в сарай? Там стоят клетки с кроликами, и у нескольких народились малыши, – сказал Поппи, когда Грэтхен вышла из кухни.

– Ее зовут Грэтхен, – напряженно ответила Фрэнсин.

– Я знаю. – Он наполнил раковину мыльной водой.

– Грэтхен Мари Уэбстер. Мари – это в честь мамы. – Она подождала, не скажет ли он что-нибудь, но он, как обычно, промолчал.

– Я сам закончу здесь убирать, – наконец произнес Поппи, когда осталось вытереть лишь несколько тарелок и убрать их на место.

– Хорошо. А я пойду переоденусь и покажу Грэтхен усадьбу. – Фрэнсин вытерла руки о кухонное полотенце и отправилась к себе в спальню.

Грэтхен была там. Она надела джинсы и розовую футболку и теперь стояла перед письменным столом, изучая старые вещи Фрэнсин.

Фрэнсин также надела джинсы и футболку.

– Что это, мамочка? – Грэтхен показала на коричневый букетик сухих цветов.

– Маленький букетик цветов, который обычно дарит девушке ее друг, – ответила Фрэнсин, собирая свои длинные темные волосы в конский хвостик.

– А его тебе подарил твой друг? – спросила Грэтхен.

Фрэнсин дотронулась до засушенного букетика. Как она и думала, от ее легкого прикосновения хрупкие лепестки тотчас рассыпались.

– Да, – ответила она на вопрос Грэтхен.

Разве она забудет ту ночь, когда Трэвис подарил ей эти цветы!

Предполагалось, что она станет его избранницей на балу Влюбленных, однако Поппи не пустил ее, отругав за какую-то провинность. Весь вечер она проплакала, преисполненная ненавистью к старику, который взял на себя ответственность за ее воспитание. Ближе к полуночи она увидела луч света, плясавший на ее стене. Это Трэвис подавал ей знак, чтобы она сбежала из дома и встретилась с ним. Он ждал ее возле кукурузного поля. Одетый в свой самый лучший костюм, он подарил ей этот букетик, а потом танцевал с нею при свете луны под тихие звуки транзистора.

– А у тебя было много дружков, мама? – Голосок Грэтхен прервал воспоминания Фрэнсин. – Уверена, у тебя их было много, ведь ты у меня такая красивая.

Фрэнсин засмеялась и подхватила Грэтхен на руки.

– Нет, в детстве я не отличалась особой красотой. Я была маленькая, тощая, невзрачная, как облезлая кошка. Ну а теперь хватит обо мне. Не хочешь ли взглянуть на маленьких крольчат?

Грэтхен широко раскрыла глаза от удивления.

– Ты не шутишь?

– Не шучу. – Фрэнсин рассмешило, как разволновалась дочурка. – Ну пойдем, посмотрим, кто у нас здесь живет.

Через несколько минут Грэтхен и Фрэнсин вышли во двор и оказались под теплыми, летними лучами солнца.

– Сначала сходим в старый курятник, – сказала Фрэнсин, показывая на хорошо утоптанную тропинку, – а потом поглядим на крольчат.

Пока они шли, Фрэнсин упрямо не смотрела на соседний дом. Она не желала думать о Трэвисе. Вместо этого она принялась увлеченно показывать дочери места своих детских игр.

– Видишь маленькое зданьице? – спросила Фрэнсин, махнув рукой в сторону старой коптильни. – Когда я была малышкой, я устроила себе в нем домик.

– А как ты думаешь, Поппи разрешит мне играть там?

– Не знаю. Давай потом спросим. – И пока они шли по тропинке, Фрэнсин вспоминала о долгих летних днях своего детства.

Коптильня стала ее прибежищем, там она спасалась от сурового старика. И горевала по своим любимым родителям, которых навсегда потеряла. Спрятавшись в этой маленькой коптильне, она воображала, будто приехала на каникулы вместе с родителями, и ей казалось, что она совсем не так одинока.

Именно сюда она прибегала, когда не хотела, чтобы кто-нибудь увидел ее слезы. Здесь она мечтала, что станет знаменитой, любимой.

И в этой самой коптильне ее впервые поцеловал Трэвис.

– О, мамочка, посмотри!

Грэтхен обследовала курятник, а вслед за ним – клетки с кроликами. Она бегала туда-сюда, охая и ахая, восхищаясь маленькими пушистыми крольчатами, сидевшими в проволочной клетке.

Фрэнсин улыбнулась, глядя на дочку. Та привстала на цыпочки, вцепившись пальчиками в клетку.

– До чего же они миленькие! – воскликнула Грэтхен.

– Хочешь подержать крольчонка?

– А можно? – еле дыша, спросила Грэтхен.

Фрэнсин отодвинула защелку клетки и просунула внутрь руку. Она слышала, как посмеивалась Грэтхен, пока она пыталась поймать то одно, то другое пушистое создание. Наконец ей удалось поймать крольчонка, и она вручила его Грэтхен. Та уселась на корточки и посадила зверька на колени.

Фрэнсин с улыбкой наблюдала за девочкой с маленьким крольчонком на руках. Похоже, у Грэтхен особая тяга ко всем слабеньким, хрупким существам, беспомощным и сломленным.