В эти годы во всех областях науки и искусства шла ломка старого, зарождение нового, революционного. В 1863 году четырнадцать художников отказались участвовать в конкурсе на золотую медаль и вышли из академии.

Их взгляды на искусство перекликались с идеями композиторов, образовавших «Могучую кучку».

«Могучая кучка» из консерватория, бунтовщики из Академии художеств, медики из Военно-медицинской академии — каждые в своей области разрушали старое, боролись за русскую культуру, были новыми людьми.

Почему же в своем романе Чернышевский вывел не художников, не музыкантов, а врачей? Вероятно, потому, что именно врачи наиболее ярко характеризовали новое, деловое направление умов прогрессивной России того времени. «Каждый из них — человек отважный, не колеблющийся, не отступающий, умеющий взяться за дело и если возьмется, то уж крепко хватающийся за него, так, что оно не выскользнет из рук», — так писал Чернышевский о своих героях. Такими а были Боткин, Сеченов и их единомышленники. Это увидел Чернышевский, который, по определению В. И. Ленина, обладал гениальной способностью разбираться в исторических фактах в эпоху их совершения.

Именно в эти гады в медицинских кругах выделяется группа, характеризующаяся ярко выраженными демократическими взглядами. Это были врачи, снизанные позднее с деятельностью «Архива судебной медицины и общественной гигиены», — Ловцов, Архангельский, Гюбнер, Белоголовый и другие. Сергей Петрович по своим убеждениям примыкал к этой группе. Был он в дружеских отношениях и с врачами, непосредственно занимавшимися революционной деятельностью, например с Боковым.

Иван Петрович Боков работал в клинике Боткина и относился к нему с глубоким уважением. Боков вскоре женился на сестре своего товарища Владимира Обручева, связавшего свою жизнь с революционной деятельностью. Браку этому содействовал Чернышевский. Поговаривали, что брак фиктивный, вызван желанием Марии Александровны Обручевой учиться, стать полезным членом общества. Это было новое веяние среди русских женщин, тянувшихся к знаниям. Сергей Петрович сочувствовал ему и стал охотно помогать жене Бокова, Марин Александровне и ее подруге Надежде Прокофьевне Сусловой. Молодые женщины мечтали получить медицинское образование, стать самостоятельными и своим трудом служить народу.

Борьба за высшее Образование женщин — одна из ярких страниц русского демократического освободительного движения шестидесятых годов. Передовые русские девушки вели эту борьбу с неослабевающей энергией, упорно пробиваясь через все запреты и рогатки царской администрации, завоевывая себе право на высшее образование. В защиту женского образования выступала не только демократическая интеллигенция, но и либеральные круги и значительная часть профессуры, и все-таки… Все-таки в 1862 году предложения о высшем женском образовании были отклонены правительством. Вскоре последовал приказ военного министра, запрещающий занятия женщин в Медико-хирургической академии, исключение было сделано только для В. А. Рудневой-Кошеваровой, в 1863 году принятой в академию по ходатайству начальника Оренбургского башкирского казачьего войска. Он просил подготовить женщину-врача, которая могла бы лечить женщин-мусульманок, так как по религиозным законам мусульманки не могли показываться мужчинам. Это была первая женщина-врач, окончившая высшее учебное заведение в России. Однако по окончании академии Кошеварова не получила назначение в Оренбургский край, гак как земства там не было, а на государственную службу женщины не имели права поступать. Кошеварова вернулась в Петербург, где вела в клинике Боткина научную работу, и в 1876 году получила степень доктора медицины.

Труднее пришлось Н. П. Сусловой и М. А. Боковой. Не имея возможности продолжать образование в России, они уехали за границу. Сеченов, под руководством, которого Суслова выполняла свою первую научную работу в академии, в своем письме в редакцию газеты «Петербургские ведомости» писал: «…г-жа Суслова… геройски вынесла на своих плечах разрешение вопроса, способна ли русская женщина быгь медиком-ученым».

Третьей женщиной-врачом в России была М. А. Бокова, вместе с Сусловой она вынуждена была оставить академию и закончила свое образование в 1871 году в Цюрихе, где получила степень доктора.

Но в 1862 году Бокова и Суслова еще занимались, хоть и не официально, в академии. Сергей Петрович допустил их на свои лекции и в клинику. Обе они также посещали анатомический театр.

Особенно сдружился с Боковым и его женой Сеченов.

Почти столетие существовала легенда о том, что прототипами героев романа «Что делать?» послужили люди, лично хорошо известные Чернышевскому; физиолог Сеченов, доктор Боков и его жена Мария Александровна Обручева-Бокова.

Но Чернышевский был арестован 7 июля 1862 года и заключен в Петропавловскую крепость. Здесь Чернышевский в числе других работ написал свой роман, который вышел в книгах «Современника» за март, апрель и май 1863 года.

По сохранившейся переписке между Сеченовым и Марией Александровной Боковой, а также по автобиографическим воспоминаниям Сеченова видно, что до ареста Чернышевского и даже по выходе в свет романа Мария Александровна была лишь ученицей знаменитого физиолога, так же как ее подруга Суслова.

Взаимоотношения Сеченова, Марии Александровны и Бокова развернулись почти по схеме романа, но это произошло позднее, в 1864–1865 годах. Случайно ли это?

Чернышевский писал о новых людях, и его друзья, шестидесятники, решали сложные нравственные проблемы как новые.

Любопытно отметить, что И. П. Павлов очень интересовался личной жизнью Сеченова, изучая влияние эмоций на работу мозга. «Не знаете ли вы, когда и при каких обстоятельствах произошло сближение и супружество Ивана Михайловича и Марии Александровны? От кого-то я слыхал, что в романе Чернышевского „Что делать?“ в лице Кирсанова и Веры Павловны изображены любовь и супружество И. М. и М. А. Так лн это? Если так, то здесь было сильное душевное волнение. И мне важно знать, в каком году это происходило?» — писал он М. Н. Шатернинову — ученику Сеченова. И в другом письме снова: «Я использую тольно самый общий факт, что Иван Михайлович в период писания „Рефлексов“ был охвачен эмоцией любви».

Летом 1862 года Боткины выехали за границу. Анастасия Александровна лечилась в Эмсе. Сергей Петрович, не желая без пользы проводить лето — а пользой он считал для себя работу, — поселился в Берлине, где снова стал посещать лекции Вирхова и работать в его клинике. Отсюда он, как всегда, писал своему неизменному другу Белоголовому: «Пребыванием в Берлине я чрезвычайно доволен… Даже Фрерикс, олицетворенная слабость как клиницист, был для меня полезен своими ошибками, которые служили мне поучением. Здесь я останусь 1 ½ месяца».

Боткин оставался верен себе. Он и из ошибок извлекал пользу. Но спокойно работать в это лето не удалось.

Из Петербурга приходили одно за другим тревожные сообщения.

Больше всего беспокоили пожары в Петербурге. Распространялись слухи, что дома поджигают революционно настроенные студенты.

Боткин, конечно, не верил этим слухам, которые, как выяснилось позднее, распространяла полиция с провокационными целями. Он писал Белоголовому: «Слухи о пожарах дошли до моих глухих ушей еще в Эмсе. Эти известия меня сильно обеспокоили… Чья это гнусная мера?!»

Дошли слухи и об аресте студентов Медико-хирургической академии. Кто-то написал Боткину, поименно называя арестованных. Позднее, после их высылки, Боткин писал Белоголовому: «Вероятно, скоро в Иркутске будут наши несчастные студенты. Ты бы сделал; большое благодеяние, если бы выхлопотал у местного начальства разрешение иметь им медицинские книги, тогда в их положении будет величайшей отрадой приносить пользу ближнему. Из них я помню Хорьхорикова, который был на 4-м курсе и недурно учился. Снабди его. если только это возможно, теми книгами по практической медицине, которые у тебя вод рукой, какие ему отдашь, я тебе немедленно вышлю».