— Сынок мой, ты подрос, и тебя трудно назвать невинным младенцем. Прикрой свою наготу вот этим, — сказала Мирьям, протягивая кусок леопардовой шкуры.

— Его давно уже нельзя назвать невинным младенцем, — вставил Юсуфу. — С тех самых пор, как он начал трахать свою подружку гориллу по кличке Кии. Своими глазами видел: сзади, как все скоты.

Мирьям охнула:

— Ах ты, греховодник! Это же извращение! Тебе посчастливилось, что Игзайбер не заметил такого ужасающего проступка. Иначе он бы испепелил тебя, поджарил как того утенка. Помнишь, мне на днях пришлось его испечь — твой отчим спьяну упал на бедняжку и задавил.

Юсуфу, старательно соблюдавший до сих пор озабоченное выражение лица, расплылся в неудержимой улыбке:

— А кроме того, я видел мальчика с его дружком-шимпанзе — этим ублюдком Сатаны; догадайся с трех раз, чем они занимались!

Мирьям с криком хлестнула Раса леопардовой шкурой:

— Ах ты, извращенный дьяволенок, отродье педераста-сифилитика! Горилла, та хоть девочка! А шимпанзе-то! О Игзайбер, помоги!

— Мне скоро будет дурно при звуке этого имени, — буркнул Рас. — Я что, обязан ждать, когда этот старый пердун пришлет обещанную белую красотку? А я не могу больше ждать! Леопард, так тот не ждет разрешения от Игзайбера, забирается себе на подружку в свое удовольствие, когда только захочет, а я что, должен?..

— Немедленно надень повязку! — резко оборвал его Юсуфу. — Хоботок-то у тебя точно слоновий. И волосики вон над ним вьются, как трава после дождя. Ты становишься мужчиной и должен прикрыть наготу. Иначе оскорбишь Игзайбера и навлечешь на себя его гнев.

Рас, не в настроении доводить дело до порки, прекратив спор, подчинился. Он повязал свои чресла сам, не позволяя родителям прикоснуться к себе. И все же ощутил невольный трепет. Это был значительный день в его жизни.

Позднее он надевал набедренную повязку нечасто, лишь под настроение.

А тогда, в день первой примерки, не удержался от вопроса, отчего это ему надо одеваться, когда они сами, родители, позволяют себе расхаживать нагишом, точно обезьяны. Даже больше чем обезьяны — у тех принадлежности пола хотя бы мехом прикрыты.

— Мы и есть обезьяны, — ответил Юсуфу.

Тогда Раса и осенило. Ему лгут. Родители вовсе не обезьяны. Они слишком мало похожи на обезьян и могут говорить. Обезьяны говорить не умеют. Лишь он, Рас, его родители и еще вонсу, которые тоже отнюдь не обезьяны.

Почему родители лгали ему? Может, и сами заблуждались? Его приятели-вонсу уверяли, что ведут свой род от двух созданий, которых в стародавние времена Матсунгу вылепил из смеси паутины с грязью. Может быть, они и правы, эти потомки комков грязи. Но Расу в это не слишком верилось.

Юноша перевел взгляд на черную махину, выпирающую из середины озера. С четверть мили в диаметре, она возносилась к небесам на добрую тысячу футов. Поверхность ее у основания была гладкой, но не настолько, чтобы при известном желании не взобраться. Лишь эта черная глыба омрачала безмятежную водную гладь. С самого младенчества, как только Рас научился говорить, его предостерегали от приближения к ней. Она опасна. Каждый, кто попытается на нее взобраться, обречен на смерть.

— Ее возвели первые сотворенные Игзайбером люди, — рассказывала Мирьям. — Они замыслили построить башню до Небес. Озера не существовало и в помине — земля здесь была сухой и твердой. Люди строили башню, пока это не заметил Игзайбер. Он сказал себе: «Если они преуспеют в своем замысле, что станется с нами дальше? Они вскарабкаются на Небеса и выживут нас из Небесного чертога».

— Нас, с нами? — удивился Рас. — Игзайбер сказал «нас»?

— Так только говорится. Не перебивай взрослых, — сказала Мирьям. — Игзайбер осерчал на людей, обрушил на землю потоп, и все дерзкие строители утонули.

Вот почему здесь теперь большое озеро вместо сухой тверди. А черепа гордецов так и таращатся из ила на дне, когда проплываешь над ними.

Раса передернуло. Он спросил:

— Мама, но как могли люди построить цельнокаменную глыбу, монолит? Ты ведь сказала, что строили башню?

— Это сделал Игзайбер, после. Он превратил башню в цельную скалу, чтобы стояла вечно и вечно напоминала людям, а особенно насмешливым, языкастым, пустоголовым мальчишкам, о том, что некогда случилось. И что всегда следует оставаться смиренным и богобоязненным.

Сейчас эта так давно рассказанная ему история словно въявь зазвучала в ушах. Из памяти всплыли и иные картины далекого детства.

Тихий звук, хорошо знакомое чмоканье, дошел до слуха Раса. Встрепенувшись от воспоминаний, он поднял взгляд: с макушки черного колосса, из своего потаенного гнезда вспорхнула Птица Бога. С верхушки башни, построенной гордыми людьми, что замыслили некогда штурмовать Небеса.

Птица летела в сторону Раса, но летела высоко; вскоре ее тень скользнула по воде у Расовых ног. Сощурившись, Рас провожал ее взглядом. Не меняя высоты, Птица Бога скрылась за деревьями. А милях в трех от озера пошла к земле, определил Рас по едва уловимым изменениям звука.

Первой мыслью было броситься следом. Что Птице нужно так близко в джунглях? Зачем она приземлилась?

Да и приземлилась ли? Возможно, как доводилось Расу видеть прежде, лишь зависла над землей, давая ангелу в брюхе рассмотреть в джунглях что-то интересное.

Вероятно, попытка подстеречь Птицу оказалась бы, как всегда, тщетной. Всякий раз она вовремя взмывала, не позволяя Расу слишком уж приблизиться. Вряд ли и на этот раз случилось бы иначе.

К тому же, пока Птица летала по своим загадочным делам, ее гнездо оставалось без охраны.

Рас подогнал челнок к подножию утеса и поплыл вокруг. С расстояния поверхность камня казалась ослепительно гладкой, но теперь Рас видел множество мелких неровностей и трещин. Как на панцире большого черного жука под лупой — подарком Мирьям к десятилетию Раса.

Рас все плыл вдоль подножия. С подветренной, восточной стороны, в семи футах над поверхностью воды открылся выступ. Не очень большой, но все-таки опора. Если цепко держаться за камень, места хватит. Плотно прижимаясь к скале, можно выпрямиться. Рас уже много раз начинал подъем с этого места, но большинство попыток взобраться на уступ заканчивались падением в озеро. Если и сейчас с первой попытки не повезет, будет труднее — с мокрыми-то руками. После каждого из падений Расу приходилось осторожно забираться в свое утлое суденышко и, прежде чем предпринять новый штурм, ждать, пока подсохнут ладони. Однажды, когда взобрался на выступ, он обнаружил другие малозаметные трещины и выступы, складывающиеся в отвесную тропку. Тогда удалось подняться на целых сорок футов. И все-таки Рас упал. Хотя, падая, удалось извернуться и выбросить руки вперед, он чуть не покалечился о борт челнока.

Юсуфу и Мирьям уже знали о неудачной попытке восхождения. Рас не мог взять в толк, как им это стало известно! Они и шагу не сделали из дома тогда, а оттуда озера ведь не увидишь. Но ему прочли нестерпимо длинную нотацию о гнусных и дерзких поползновениях и к чему они ведут, завершившуюся традиционной поркой. Похоже, сам Игзайбер известил их каким-то неведомым способом.

Сейчас Рас прикидывал, начать ли с того самого места. Он стал куда сильнее, чем год назад, когда пробовал подняться на башню в последний раз. Правда, и весу прибавилось вместе с мышцами. Но Рас чувствовал себя очень уверенно, да и Птицы поблизости не было. Почему бы не попытать счастья?

Одно лишь смущало: Птица могла неожиданно вернуться и застать врасплох — на отвесной стене. Может, подождать более удобного случая — когда Птица полетит на запад, к своему хозяину с донесением, и будет в отлучке подольше?

И еще одно соображение останавливало Раса. Он ведь собирался отыскать Игзайбера, Бога и собственного отца, чтобы задать наболевшие вопросы. Рас не видел причины ждать, покуда Игзайбер сам соизволит спуститься с небес для встречи с любимым чадом. Рас уже устал от ожидания. Почему это он должен бродить в потемках неведения, когда на столе Игзайбера пиршество света?