Следующие несколько минут в домике старика слышался только стук ложек.

— А как зовут-то тебя путник? — старик отложил ложку в сторону, и взглянул на меня.

— Мартен.

— Мартен. Мартен, — старик как бы пробовал мое имя на вкус. — Мартен…а дальше? Дальше как?

— А вот это тебе уже знать не обязательно.

— Ну, ты прав, прав, — весело закудахтал старик, примирительно поднимая руки. — Я и так вижу, что парень ты не простой. Граф или герцог? Вашего брата сейчас во Франции не очень-то и любят.

— А ты тоже относишься к тем, КТО не любит? — задал я ему вопрос. Попасть в дом к стороннику новой Франции, что может быть хуже?

— Успокойся Мартен, успокойся, — старик кашлянул в кулак, глядя на меня насмешливыми серыми глазами. — Я далек от политики и того безумства, что охватило глупых людишек. Для меня важен лес. Я совсем ушел от дел твоего мира.

— Лес? А не страшно ли тебе, отшельник, жить одному в Шариньильском лесу? В самой чаще, про которую ходят сотни самых удивительных историй рассказанных крестьянами?

— А кого здесь бояться, приятель? — старик был излишне фамильярен, он, как я вижу, не робкого десятка, если может говорить так с дворянином. — Животных опасаться не стоит. Бояться надобно таких как ты, случайных, и прости, незваных путников, шатающихся от нечего делать по ночному лесу. Кстати, как ты в лес-то попал?

— А как же волки? — я проигнорировал его вопрос. — Про зверей из этого леса сотни самых удивительных и жутких сказок. Говорят, что здесь даже оборотни водятся!

— Оборотни, — старик хмыкнул и стал крутить ложку, лежащую на столе. — Может и есть… А может и нету. Чего только не встретишь в моем лесу. А на счет волков… Людовик, прости, что оскорбляю твоего короля, издал этот проклятый указ об уничтожении волков…

Старик тихо заскрипел зубами.

— После этого указа осталось всего лишь два волка. Настоящих волка, а не тех глупых серых шавок, которые режут овец у крестьян. Эти два волка слишком умны, они спрятались в чаще….Всего два волка…Но ничего, ничего…Скоро настанет время, когда появятся волчата и лес снова наполнит волчий вой.

Старик улыбался какой-то мечтательной улыбкой, забыв про меня и уставившись невидящим взглядом куда-то в темное окно.

Всего два волка? — оторвал я его от мыслей.

— Да, но ничего, ничего. Они были раненными, в крови, но я их выходил.. Я то кабана подстрелю, то хворого оленя. И кормлю их каждый месяц, — старик бросил на меня быстрый и оценивающий взгляд.

— Смотри, отшельник, как бы тебя не съели твои же питомцы. Даже ружье не поможет.

— Кстати, о ружье, — старик встрепенулся. — А ты то, как дошел сюда со своей железкой? Неужели даже пистолета нет?

Я открыл, было, рот, чтобы сказать настырному старику, что пистолет у меня спрятан под камзолом, и он его просто не видит, но передумал.

— Да, мне вполне хватает палаша, а пистолет…потерял я его. Да и лес оказался тихим.

— Ай-яй-яй, — с деланным разочарованием покачал головой старик. — Без пистолета сейчас нельзя. Время такое.

— Ну, от волков, а тем более от оборотней, обычной пулей не отобьешься, я слышал, они только серебра боятся?

— Не только, не только, — казалось, лесника забавлял и веселил этот ночной разговор. — Еще старики говаривали, что оборотня можно сжечь, вот только, поди, уговори его посидеть на горящем костре.

Дед тихонько захихикал себе под нос, и, встав из-за стола, подошел к дальней стене, где стояла кухонная утварь.

— А еще, кроме серебра и огня оборотня может убить только другой оборотень. Вот только после убийства собрата он перестанет быть оборотнем и снова станет человеком.

— И все?

— Ну…— старик помялся. — Можно попробовать еще отрубить голову и таким образом убить, но нужно обладать воистину сильной ненавистью или жаждой спасти близкую тебе душу, чтобы оборотень в итоге умер.

Неугомонный старикан вновь вскочил с места.

— А вот и вино, — провозгласил дед, ставя передо мной на стол покрытую плесенью и паутиной бутылку. — Специально для такого гостя как ты берег.

— Ба! — вскричал я. — Не может быть!

Вино, которое стояло передо мной, было, по крайней мере, двухсотлетней выдержки.

— Откуда у тебя такое сокровище отшельник?

— Так. В наследство осталось, — произнес старик, вытаскивая пробку и разливая багровую жидкость по глиняным кружкам. Не такую, не такую посуду нужно для этого вина. Тут бы хрустальные бокалы! По комнате распространился изумительный запах винограда и полевых цветов. Я сделал глоток и просто ничего не мог сказать от того блаженства, что сейчас находилось в грубой глиняной кружке.

— А как же обещанные истории? — спросил я у старика. — Ты обещал рассказать историю, если я пожелаю.

— Изволь, — глаза старика сверкнули мне из-под кружки. — Ночь длинная. О чем бы ты хотел услышать?

— А давай-ка про оборотней. Знаешь какие-нибудь истории про этих существ?

Дед на секунду задумался, а затем кивнул седой головой.

— Вот тебе одна из историй. Что в ней, правда, что нет, — я не знаю, а крестьяне рассказывают следующее…

…На её кожу, тихо кружась в вечернем небе, опускались белые хрупкие снежинки, как будто они могли смягчить ее боль своей ласковой прохладой. По подбородку тягучей липкой ниткой стекала слюна, перемешанная с кровью и грязью, а разбитые губы благодарно принимали прохладные прикосновения маленьких кристалликов непонятной, но такой правильной и завораживающей красоты холода. Запястья Лауры жёстко стягивала обычная грубая верёвка, за которую улюлюкающие крестьяне тащили девушку на деревенскую площадь, где заботливые руки уже подносили вязанки хвороста к врытому в землю столбу.

— За что? — тихо прошептала, едва шевеля разбитыми губами, девушка. Сил на большее у нее просто не было. Она с трудом могла видеть окружающий мир, окутанный в первозданный декабрьский снег, левый глаз заплыл от прямого удара кулаком какого-то не в меру ретивого крестьянина, а на правый лениво стекала струйка крови из рассечённой брови, в которую угодил брошенный из беснующейся толпы камень.